Пафосто, какой! Хорошо вам там мозги промывают! ноздри Бориса возбужденно расширились. На щеках заалел мальчишеский румянец. Очевидно, тут все восхищаются тобой, прожженным воином
Не увлекайся, Боря! Оставь личные антипатии при себе, сказала Ксения.
Хорошо, извини. Объясни мне, паршивому шпаку, не нюхавшему пороха, за что ты лично воюешь? Что дала эта война простым людям? Взорванные дома на Каширке? Нордост? Беслан? Может, мы наворотили там такого, в чем теперь стыдно признаться в нашей стране вечных тайн, за что теперь они слепо мстят, а жизнями платят простые люди? Ах, да, задавать об этом вопросы считается предательством великого дела сохранения святой Руси. Правда, нам не нравилось, когда бомбили православную Югославию. Почему должно нравиться им?
Мне там тоже многое не нравиться. Но мы ведь не базарные бабы, чтобы обсуждать сплетни! сдержанно сказал Сергей.
Да. Извини. Заносит. Но вот, Европа от нас отлягивается. Кому нужны нищие дикари. Может нам сначала лучше сделать так, чтобы к нам просились, а не тащить к нам за ноздри. Торговать с ними на наших условиях. Хотя, что мы можем предложить твоим зверькам: КАМазы, нефть и космические ракеты, чтобы они летали на рынок в Москву спекулировать зеленью? Или ты обращаешь их в православие, чтобы на сдачу услышать не «аллах Акбар», а господи помилуй?
Цену на зелень сбиваю, пошутил Сергей. Хмельницкий хмыкнул. Может, чтобы зауважали, хватит хапать. Пора чтонибудь стране оставить. Или дорого стоит?
Не по адресу. Я знаю цену лишь своей работе.
А я своей. Предлагаю ничью.
Согласен.
Хмельницкий простился с Красновским кивком и ушел. Ксения от проема сказала принужденным тоном:
Ну, что, пошли ко всем?
Поговорить надо
Сережа, не начинай опять! Я все знаю! Но я не могу уехать из Москвы! Я боюсь. А расписаться и жить я тут, а ты там, какая это семья!
Он сделал губы уточкой и утвердительно кивнул.
Ты умный, честный, хороший. Но Боря прав. Вы оба делаете каждый свое дело. Да, он старается для себя и близких. Ты для всех. Жизнь переменилась. Помнишь, в детстве мы говорили друг другу правду. Ответь мне: ты воюешь за правое дело?
Сергей вздохнул и мягко прихлопнул по подлокотникам кресла.
Не знаю, Ксюха! Там много таких, кому это нравится. Не думать и выполнить приказ.
Но ведь ты не такой! Ты же мучаешься. Ты шел защищать
Ксюша, отсюда многое не понятно. Знаем, где ночует бандит, объявленный в розыск. Настоящий зверь. А у нас приказ, его не трогать. Он глава тейпа. Местный божок. Договоримся мир. Шлепнем его еще его внуки партизанить будут. Проще, ему звезду героя навесить и сделать президентом. Твой знакомый, с золотой булавкой, проповедовал, что убивать людей преступление. Это известно еще со времен Моисея. Но даже Иисус не сумел словом остановить убийство. Если на войне рассуждать, ничего не будет: ни этой страны, ни нас с тобой. Я о другом хотел поговорить.
Ксения сокрушенно кивнула и проговорила бесцветным голосом:
Ты будешь покорять свои маленькие вершины, а не просто жить. В сорок пять выйдешь в отставку подполковником со смешной подачкой. Устроишься начальником ЧОПА. Мы поселимся у родителей, станем копить на холодильник, на свадьбу детей, как копили до нас. Неужели армия твое призвание? Если это лишь профессия, почему нельзя ее поменять! Почему мы должны калечить свою жизнь и через двадцать лет стариками прийти к тому, что нам и так было дано. Почему?
Сергей помолчал. Всегда уравновешенный сейчас он, казалось, растерялся.
Да. Мне нечего тебе предложить, кроме нашего прошлого и моей любви. Мне все время казалось, что в любви есть какойто тайный изъян. Друзья могут поссориться и разойтись, и не видеться годами. И родные тоже. Но нет в этом той боли, как бывает с любовью.
Ксения уперлась сзади ладонями и прислонилась на косяк. В груди у нее заныло.
Друзей можно иметь тысячу, а любить, по настоящему любить только раз. Не знаю, будешь ли ты счастлива с ним. Но я, наверняка, буду несчастлив без тебя. Каждый пустяк, который мы помним вместе, всегда разделен на две половинки и не важно. Пойдем.
Умеешь ты делать больно.
Он глубоко выдохнул и поднялся.
Сережа, прости! Я знаю, я гадкая, говорю не то, что чувствую, и мучаю тебя! Она прильнула к нему. Но давай еще подождем. Тебя же обещали перевести, квартиру
Умеешь ты делать больно.
Он глубоко выдохнул и поднялся.
Сережа, прости! Я знаю, я гадкая, говорю не то, что чувствую, и мучаю тебя! Она прильнула к нему. Но давай еще подождем. Тебя же обещали перевести, квартиру
Перстенек от него? Сергей иронично кивнул на изящный золотой перстень с бриллиантиком на безымянном пальце девушки.
На день рождения. Она предательски покраснела. Ладонь соскользнула с его груди.
Затем они уехали к знакомым Сергея рыбачить. Договаривались о рыбалке еще до его отпуска. И это бегство от себя показалась Ксении избавлением от раздвоения в душе, иллюзией окончательно принятого решения.
Деревенька укрылась в лесах на окраине Московской области. Гостевой домик у озера подготовили специально для «молодоженов», как называл Сергея и Ксению Плеснин, хозяин, бородатый отставник, с густыми, как у филина, бровями. Когдато он был зам командира воинской части, где служил Красновский.
На рассвете Плеснин в телогрейке и высоких сапогах отвозил Сергея за острова мимо домиков бобров. От воды курился парок, и на километры в деревенской тишине кукарекали петухи и заходились лаем собаки. Сергей в бушлате, съежившись от утренней прохлады, казался на корме огромным и без головы. Когда на обратном пути он победно поднимал из лодки трофеи, Ксения улыбалась и махала с берега.
Ксения спала долго. Затем помогала готовить обед жене Плеснина, Марине, улыбчивой, молчаливой женщине за сорок с тонким, породистым лицом и ахматовской горбинкой на носу. Находила занятия по хозяйству. По привычке детства в деревне ей было совестно бездельничать. Разок сплавала с мужчинами. Но в рыбалке она ничего не понимала и больше не просилась высиживать часы у холодной и мутной воды.
Вечерами на берегу, Сергей обнимал Ксюшу за плечи и грудь, газетой отгонял от нее комаров и подставлял им свою спину и шею. Перед сном он шептал ей чтото ласковое или смешное, она прижималась к нему и дремала. Ощущала прикосновение его губ за ухом и терлась щекой о подбородок.
Ксения представляла в другой жизни приказы, стрельбу, сборище грубых мужчин, и ей становилось жаль Сережку. Он наслаждался отдыхом. Ксения пыталась убедить себя, что счастлива. Но ее коробил шумный Плеснин в заношенной бейсболке и в брюках с вислыми коленками, поотечески покровительственный с Ксенией, его покорная жена, черный хозяйский пятистенок, старший сын Плесниных жил с семьей в их городской трехкомнатной квартире, бытовые и гигиенические неудобства, туалет и душевая кабина были во дворе, ложкиповарешки споласкиваемые в тазу, досужие разговоры соседей приезжихгорожан о саженцах и видах на урожай. Все это казалось Ксении фальшивым и пошлым. То, что для Сергея было праздником, она могла получить в любой день. Ксения, наконец, призналась себе: дилеммы между ее нынешней жизнью и будущей жизнью с Сергеем нет. Она не уедет из Москвы. Она, как родные, всего лишь привыкла думать, что они с Сергеем должны быть вместе. Но почему эта мысль незыблема?
Той же ночью ей приснилось, что Сергей уехал, они чужие, и нет праздного уединения в деревне, а есть скучная жизнь, в которой не будет даже Бориса. Ксения напуганная лежала в темноте. Сергей тихонько похрапывал. Ксения вспомнила Хмельницкого впервые за эти дни, и обрадовалась мысли о нем. Но на сердце стало тяжело, словно ее уличили в воровстве.
Марина, вам не скучно здесь? Зимой в деревне, наверное, безлюдно. Сережа говорил, вы из Петербурга? спросила както Ксения, пока мужчины рыбачили.
Привыкла. Леше здесь нравиться. У детей свои семьи. Леша еще на войне говорил, что после армии поедет в деревню. Дальше от шума и толчеи. И Москва рядом.
Марина улыбнулась. Она была в неизменной косынке с цветочками и в переднике. Но даже в этом наряде Ксения не могла представить ее деревенской бабой.
А в Петербурге, наверное, остались друзья?
У мужа друзья по всей стране. Ктото еще служит. Ктото уволился.
Нет, я говорю лично о ваших друзьях.
Марина подумала.
Почти тридцать лет прошло. У всех свое. Переписываемся. Она покосилась на девушку. Ксюша, если любишь, не сомневайся. Сережа отличный парень. Хороший офицер. Правда, для армии он немного, женщина подумала, подбирая слова, мечтатель, что ли. Роди от него. А лишнее отшелушиться.
Ксения промолчала. А вечером спросила Сергея: