Дизайнера временами коробило от высказываний журналистки, он с тревогой думал, за что же его спонсор заплатил ей, и ухватился за последние слова, чтобы именно на них она сделала акцент в своей статье.
Вот так бы и написать, вставил он. Коллекция, по-моему, удалась. Я доволен. Работал на подъеме. Идеи, словно обступали меня. Из-за ограниченности во времени я сумел воплотить только малую толику и
Нелли не была расположена слушать. Выпив еще шампанского и скрыто икнув, сказала:
Я напишу. Заткну глотки всем твоим недоброжелателям. Ты же знаешь мою объективность. Мы им всем покажем! она чуть пошатнулась. Саша поддержал ее.
Заговорчески подмигнув дизайнеру, Нелли оттолкнула Сашу и пошла. Дизайнер с приоткрытым ртом и недосказанной фразой на языке шумно сглотнул. Аксаев тоже было собрался выдать ему дифирамб, но того не интересовало мнение журналиста из провинции. Он, как и все, собирался покорять Запад, а не свою страну.
Бедный Запад! Надо отдать ему должное за стойкость. Сколько русских, в течение скольких веков с невероятным упорством покоряют его, а он все такой же надменный и недоступный.
Саша хотел нагнать Нелли, но, увидев, что она направилась в туалет, вернулся к заметно опустошенным столам и принялся доедать, что осталось.
Припудренная, с заново обведенными карандашом губами Нелли остановилась на пороге зала, раздумывая к кому бы подойти.
Ну что? спросила, заметив Аксаева. Каково впечатление? Что напишешь?
Не знаю. Но что-нибудь напишу.
И чего вы все ищите в Москве? оглядывая его с головы до ног, спросила она. Ведь там, откуда ты, тебе было лучше.
О! Там я был не последним человеком.
А чего ж в последние понесло? Думал: приехал и покорил.
Думал, просто ответил Саша.
Он выпил, поел, и ему захотелось вернуться в свою уютную квартирку, к маме под крылышко, а не в угол в доме под снос. Незаметно для себя он, опустив голову, глубоко вздохнул.
Вот, теперь вздыхаешь. А еще говорят провинциалы зело злые, лезут напролом. А ты, значит, так и не устроился? Болтаешься между небом и землей Нелли в задумчивости провела несколько раз пальцем по подбородку. Надо тебя порекомен
Саша весь вытянулся в струнку и впился глазами в журналистку, но тут раздался голос:
Неллечка, едем. Муж уже звонил снизу.
Высокая худая женщина оборвала Мутыхляеву на полуслове.
Иду, отозвалась та.
Нелли! возопил Саша и бросился за ней. Нелли, задержал он ее у лифта. Вы хотели он растерялся. Может быть, вы могли бы мне как-то помочь? чувствуя всю глупость своей просьбы, тем не менее проговорил он.
Нелли хорошо подвыпила и потому ответила откровенно:
Ха! С какой такой радости? Делать мне что ли нечего? Сам не можешь, так и не лезь!
Да как же сам?! возмутился вдруг Саша. Я же не в пустыни. Куда ни ткнусь всюду люди. И все места заняты этими людьми.
Значит, опоздал, дружок, Нелли провела языком по верхней губе, наслаждаясь нешуточной растерянностью сильного молодого мужчины. Не спуская с него взгляда, она вошла в лифт. Он за ней.
В кабину набилось столько народа, что едва не произошел перегруз. Нелли притиснули к Саше. Ей пришлось отвести голову, чтобы не испачкать ему рубашку своей губной помадой, и тут у нее защекотало внутри, точно шарик озорной перекатывался между ног. Она прикинула, что месяца два не была с мужчиной.
На улице Мутыхляева замешкалась, высматривая машину. Саша, сам не зная почему, не отставал от нее.
Раздался сигнал, из окна автомобиля высунулась голова приятельницы.
Нелли! крикнула она. А я подумала, что тебя подвезет твой молодой человек, и мы взяли Машу.
Но я же сказала, что поеду с тобой, не скрывая возмущения, выпалила Мутыхляева.
Вот сука! процедила она сквозь зубы. Машу, эту проститутку, они взяли
Ну, там, на заднем сиденье потеснятся. Иди, садись!
Нет уж, спасибо.
Ну, Нелли
Мутыхляева отмахнулась и зашагала в сторону дороги, чтобы остановить попутку.
Вот же сука! Ну, я им покажу, яростно бубнила она себе под нос.
Как назло, машины не останавливались, чтобы подбросить домой подвыпившую даму не первой молодости.
А давайте на метро, предложил Саша. Я вас до самого дома провожу.
Она обернулась и с удивлением увидела Аксаева.
Ты еще не ушел? Видел, подруга! Сука! Сука!
Да плюнь на нее! каким-то до смешного серьезным тоном произнес Саша.
А давайте на метро, предложил Саша. Я вас до самого дома провожу.
Она обернулась и с удивлением увидела Аксаева.
Ты еще не ушел? Видел, подруга! Сука! Сука!
Да плюнь на нее! каким-то до смешного серьезным тоном произнес Саша.
Нелли расхохоталась и впрямь плюнула вслед удалявшейся машине.
Сидя в вагоне рядом с молодым журналистом, Мутыхляева подумывала: «А ни пригласить ли его на чашку кофе в постель?»
Но когда они подошли к подъезду, Нелли захотелось спать. К тому же, жутко болели ноги в новых туфлях.
«И на кой мне этот провинциал? Еще какую-нибудь заразу подхвачу. А с презервативом, что за удовольствие».
Ну, пока-пока, помахала она пальцами и, быстро набрав код, скрылась за дверью.
Улегшись на широкую кровать, Нелли с блаженством подумала, что тут же заснет, но, поворочавшись с боку на бок, включила торшер и пожалела, что рядом никого нет.
«А он видный собой. Крепкий торс, как мне нравится. И чего это я? Старею, что ли? Да нет. Противно, что не меня ищут, а во мне заискивают. А с другой стороны, что в этом плохого? Мое положение в обществе стало равноценным моей женской привлекательности. То есть, моя привлекательность как бы соединилась с моим положением, и люди уже не отделяют их друг от друга».
Одни желают получить удовольствие от моего тела, другие выгоду от моего положения. Но это же все сочетается во мне. Все это я!.. пьяным голосом, икая, начала рассуждать вслух Нелли.
С трудом ворочая языком, она перекатилась на живот и задремала. Минут через пять вздрогнула, открыла глаза, подумала: «Надо бы потушить свет» и заснула.
ГЛАВА 4
Саша, перед которым захлопнули дверь, буквально ощутил, что значит остаться с носом. Он все-таки рассчитывал, что подвыпившая мадам рассиропится, разнежится и захочет ласки. Мало того, что он не получил приглашения на кофе, так еще больно щелкнули по его самолюбию. Он молодой, красивый; она вышедшая в тираж. И вдруг такой самоуверенный фортель.
Аксаев пешком побрел в свой угол, метро уже не работало. Придя, упал на надувной матрас и решил, что останется в Москве до первых холодов. Больше не имело смысла мучиться. Раз уж не сложилось сразу, значит, какие-то пазлы из мозаики его судьбы были утеряны или недоданы изначально. А без них нет никакой возможности составить картину успешной жизни.
Потеряв кураж, Саша уже просто плыл по течению, чтобы протянуть время до осени. Он перестал рваться на вечеринки, выставки, заглядывать в лица, просить рекомендации. Он бродил по столь полюбившейся ему Москве, прощаясь с ней. «Не пришелся по сердцу», с грустью глядя на переливающуюся огнями столицу, думал он.
Утренники становились прохладнее, и Саша с головой заворачивался в одеяло. Он даже со злорадством начал относится к бытовым неудобствам, потому что мысленно уже был у себя дома. Но иногда накатывало какое-то странное ожесточение, от которого перехватывало дыхание. Неужели он, сильный, молодой, умный, образованный, талантливый не сможет отвоевать себе жизненного пространства там, где ему хочется? Если он смирится, вернется обратно, то не простит себе этого малодушия никогда. Но проклятые мысли, все разъясняющие до пугающей, не оставляющей надежды ясности, говорили ему о тщетности его усилий.
Надо иметь одну извилину в мозгу, в которую, словно чип, вставлена одна цель и это залог успеха в ее достижении. А я не могу, точно баран, биться в одни ворота. Я иду искать другой вход. Но, видимо, едва я отхожу, как открываются заветные ворота и пропускают другого, бреясь перед мутным зеркалом, бормотал одним серым утром Саша.
Он вышел из дому, если так можно назвать коробку с выбитыми стеклами, чтобы выпить кофе из пластмассового стаканчика (каков стаканчик, таково и содержимое), в кафе за углом и отправиться бродить по Москве. Просто так, без цели, чтобы протянуть время до ночи.
И зачем мне это? проговорил, усаживаясь за столик. «Опять ноги сами приведут на Казанский вокзал, и я буду с завистью наблюдать, как уезжают другие. Сначала я их свысока жалел, а теперь искренне сочувствую и завидую». Саша чертыхнулся, рассердившись на свои неспокойные, вечно находящиеся в движении мысли.
Привет, неожиданно раздался чей-то голос. Аксаев поднял глаза и увидел одного знакомого репортера. Вид у того был еще тот.
Привет, буркнул без особой радости.
Репортер поставил на стол свой завтрак, сел, отпил кофе и помотал головой.