В XVIII в. специальных работ, посвященных местам лишения свободы и соответственно пенитенциарной политике в России, фактически не было. Этого нельзя сказать о Западной Европе, где исследования подобного рода стали появляться в еще более ранний период истории. Мы полагаем необходимым дать обзор взглядов основных западноевропейских авторов, затрагивающих проблемы пенитенциарии, поскольку российская научная мысль в данной области общественной жизни складывалась под непосредственным влиянием их произведений.
Уже Томас Мор (14781535 гг.) в своей «Утопии» обосновывал ряд положений о необходимости более гуманного отношения к преступникам. Он писал, в частности, что «смертная казнь слишком жестока для того, чтобы карать за воровство, и слишком слаба, чтобы уничтожить его»[5]. В другом месте он указывал, что карательная система, не делающая различий в наказаниях, неразумна и даже опасна для общества. Успех борьбы с преступностью не может быть обеспечен одними лишь уголовными репрессиями, они не будут разумными, пока не будет постигнут и нейтрализован источник, порождающий преступления. Эту мысль Мор иллюстрировал следующим образом: «Воров подвергают самым ужасным пыткам. Не лучше ли было бы обеспечить всем членам общества возможности существования, чтобы никто не был поставлен в необходимость сначала красть, а потом быть лишенным жизни самое страшное наказание не удержит от кражи того, кому не предоставляется другого средства избежать голодной смерти»[6]. Мор считал, что государь мог бы после произнесения приговора назначать известный срок для испытания, и если результат окажется неблагоприятным, только тогда подвергать осужденных наказанию.
В свою очередь Гуго Гроций (15831645 гг.) указывал, что наказание не может быть просто возмездием, потому что «это противоречило бы разумной природе, которая не позволяет человеку причинять подобному себе существу зло иначе, как ввиду какого-то добра», поскольку «природа ужаснулась бы при зрелище человека, причиняющего другому страдания только для того, чтобы насладиться его мучением». Гроций отмечал, что в наказании следует иметь в виду три стороны: пользу того, кто совершил преступление; пользу того, кто потерпел от преступления; наконец, пользу всего мира. Кроме того, наказание должно сообразовываться с размером причиненного вреда, а потому действия, не причинившие никакого вреда, не могут быть вовсе наказуемы[7].
В работах Шарля Луи Монтескье (16891755 гг.) выдающегося представителя французского просвещения, сквозит мысль о том, что в хорошо управляемых государствах законодатель будет менее заботиться о наказаниях за преступления, чем об их предупреждении; он постарается не столько карать, сколько улучшать нравы. Как и Гроций, Монтескье подчеркивал положение о зависимости наказания от тяжести деяния. «У нас очень дурно делают, писал он, что назначают равное наказание и тому, кто ворует на большой дороге, и тому, кто грабит и убивает В Китае убийц разрывают на куски, а воров нет; благодаря этому различию там воруют, но не убивают». В этой же связи он упоминал и нашу страну: «В Московском государстве, где воров и убийц наказывают одинаково, всегда убивали; мертвые, говорят там, ничего не скажут»[8].
Сильное воздействие на российскую пенитенциарную мысль оказало изданное в 1764 г. знаменитое сочинение «О преступлениях и наказаниях», написанное итальянским юристом и государственным деятелем Чезаре Беккариа. Повторяя некоторые мысли предшественников, Беккариа вместе с тем четко формулировал ряд положений, послуживших основой в формировании уголовного законодательства многих стран, включая и Россию. В частности, он писал, что «цель наказания заключается не в чем ином, как в предупреждении новых деяний преступника, наносящих вред его согражданам, и в удержании других от подобных действий. Поэтому следует применять такие наказания и такие способы их использования, которые, будучи адекватны совершенному преступлению, производили бы наиболее сильное и наиболее длительное впечатление на души людей и не причиняли бы преступнику больших физических страданий».[9] Применение пыток к подозреваемым он называл «мерзким способом».[10] В конце своей книги Беккариа дал потрясающую по глубине мысли и краткости формулу которая в дальнейшем разрабатывалась и развивалась многими: «Чтобы ни одно наказание не было проявлением насилия одного или многих над отдельным гражданином, оно должно быть по своей сути гласным, незамедлительным, неотвратимым, минимальным из всех возможных при данных обстоятельствах, соразмерным преступлению и предусмотренным в законах».[11]
Это сочинение было в целом с восторгом воспринято в общественных и государственных кругах Европы. Сильнейшее его влияние испытала, в частности, Екатерина II, опубликовавшая в 1767 г. свой «Наказ Комиссии о составлении проекта нового Уложения» (далее «Наказ»)[12]. В том, что «Наказ» во многом буквально воспроизводил мысли Монтескье («О духе законов») и Беккариа («О преступлениях и наказаниях»), признавалась и сама императрица.[13] Однако это обстоятельство, по справедливому замечанию Н. Неклюдова, не умаляет достоинств «Наказа», поскольку, во-первых, он образует собой эпоху в истории развития уголовных начал в России и, во-вторых, «представляет собой первую русско-законодательную попытку построить Уголовное уложение на твердых и единых началах теории».[14] Кроме того, в «Наказе» содержалось немало и собственных мыслей просвещенной императрицы[15].
Впрочем, на родине Беккариа, в Италии, а также во Франции еще в XVII в. предпринимались практические шаги по совершенствованию исполнения наказания в виде лишения свободы, т. е. делались первые попытки создания определенной пенитенциарной системы. Так, уже в 1656 г. в Генуе был открыт первый пенитенциарий исправительный дом, рассчитанный на 600 подростков.[16] В 1703 г. в Риме папой Клементом XI был устроен дом (госпиталь имени святого Михаила) для исправления несовершеннолетних (существовал до 1735 г.), где применялись ночное разъединение, обязательные работы с обучением ремеслу и при молчании содержащихся.[17] Как указывает П. Д. Калмыков, над воротами этой тюрьмы были выбиты слова: «Parum est coerere improbos poena, nisi probos efficias disciplina».[18] В 1766 г. в Милане подобное пенитенциарное учреждение создается и для взрослых, после чего эта практика стала переходить и в другие страны.[19] Однако этот, равно как и последующий, европейский пенитенциарный опыт во второй половине XVIII в., т. е. до появления американских систем, остался без должного внимания современников.
Здесь же заметим, что обоснование необходимости исправления находящихся в тюрьмах преступников посредством одиночного заключения, привлечения к работе, молчания и молитв, теоретически первым обосновал бенедиктинский монах Мобильон (ум. в 1707 г.), который писал: «Провинившихся следует заключать в маленькие кельи, наподобие келий шартрского братства, с мастерскою, где они могут быть заняты какой-либо работой. Можно также каждой келье отвести небольшой садик, в котором они бы работали и пользовались воздухом в определенные часы дня. При богослужении они будут присутствовать, находясь в одиночных помещениях; их содержание будет самое скудное, поститься они должны часто. Им должно делать почаще внушения, и начальник, или его агент, обязан посещать их время от времени для утешения и укрепления в добрых намерениях. Когда этот порядок раз установится, я уверен, он не представится таким жестоким, каким кажется с первого взгляда, и при помощи его, я думаю, все тюрьмы можно сделать гораздо более сносными и полезнее, чем теперешние»[20].
Интерес к чисто тюремной проблеме в России и, прежде всего, у Екатерины II возник после известных работ Джона Говарда. Этот английский путешественник, изучавший следы землетрясения в Португалии в 1755 г., был взят в плен французами и на себе испытал все бедствия заключенных в тюрьме. В 1772 г. он был назначен главным шерифом Бедфордского графства, и в этой должности посвятил себя изучению тюрем[21]. Объездив многие страны и изучив там положение тюрем, он нашел их состояние чрезвычайно неудовлетворительным. Особое внимание Говард уделял тюрьмам у себя на родине и подробно изложил свои соображения на этот счет в 1777 г. в известном труде «State of prisons in England and Wales» («Положение в тюрьмах Англии и Уэльса»). Он писал, что государство, оставляя без внимания тюрьмы, где содержатся его граждане, способствует тем самым дальнейшему развитию преступности. В литературе описываются случаи, когда после посещения тюрем Говард вынужден был передвигаться верхом на лошади, поскольку его одежда настолько пропитывалась отвратительным тюремным запахом, что он не мог путешествовать в дилижансе, а своей записной книжкой он пользовался, только предварительно продезинфицировав ее над огнем[22]. Результаты изучения Говардом состояния в тюрьмах были признаны «неведомым миром», сродни положению «на дне»[23]. Он подчеркивал, что человек в существующих тюрьмах не мог оставаться здоровым. Это были здания, лишенные света, свежего воздуха, пронизанные насквозь сыростью; пропитание и содержание арестантов часто сдавалось с торгов начальниками тюрем, которые преследовали при этом личную выгоду. При таких условиях богатые могли пировать в тюрьме, а бедные умирать с голода.