DUализмус. Корни солодки
Ярослав Полуэктов
© Ярослав Полуэктов, 2016
Классики в гостях у Чена Джу псевдонима
На одной из лекций, прочитанной во Франции перед читательницами русского филиала Клуба Воинствующих Ночных Бабочек, живой псевдоним по имени Чен Джу-Псевдоним объясняется с ними по поводу жанра его произведения и сходства с другими столь же неизвестными писателями. Неизвестность при жизни, по его мнению, это вроде посмертно даденной Букеровской премии.
Странное дело, но по мере написания книги с моим стилем происходили некоторые метаморфозы1. Понимаете, там (в лингвоанализаторе прим. ред.) есть разные списки, объясняет он читательницам про то, как окунувшись в него с первого раза, вынырнул грамотной, но хитрющей какашкой и навсегда прилип в качестве сравнительного эталона несравненный Борис Акунин.
А во Франции читают Акунина? спрашивает Чен-Псевдоним французских мамзелей с удивленными и выпученными глазками. Они стараются понять переводчика. Нет? Только изредка? Как же так? сильно удивляется Чен Джу.
На самом деле русские во Франциях почитывают Акунина.
Он специально «заремеслен», считает Чен, и отлично заострён на бабки в том числе. Настолько мастерски, ради угождения всем подряд сам сказал кредо своё, без пыток что простак не отличит его от гения: ах, сколько много он знает, ах, как он старинно выражается, его читаешь, а по столу прыгают лягушечками редкие вещички такие, ну про которые можно знать, только живя рядом с тем именно столом, и именно в том веке, и даже в том же числе, месяце и году. Нет, непременно наш Боря гений. Гений вкусных деталей в сочетании с железной осью. Настоящий горячий ещё шампурчик, который и облизать не грех.
Чего, чего?
Ну, план. Я фигуративно Ах вот как интересно! А во всём-то у него тайна, а сюжет, а фабула, бррр всё это есть. Классик, явный структуралист, без плана никуда, без логики не моги. В учебник точно войдёт. Не говоря уж про кино, где детальки с планом любят, всё расписано и во всём почти-что сценарий.
Что вы тут нам всем наговариваете в микрофон? крикнула одна из дам.
Чепуховые ваши слова! выкрикнула другая.
Это же и есть настоящая классика, без подделок и дурацких, шепнула подружке третья.
В интернете все эти детальки можно нарыть, в других книжках, и не надо даже в архиве сидеть, говорит им Чен Джу, не моргнув глазом. Хотите, посидим завтра в сушибаре будто в китайской фанзе и поговорим о Конфуции? И вы не отличите меня от китайца.
Да ну, не может такого быть.
Что ж не может, может. Только мне для этого нужно две ночи. Я и физику и строительную механику учу за двое суток, если никто не отвлекает. А, кстати сказать, один молодой мой друг после ВДВ успевает то же самое сделать за ночь (день у него занят девочками). А если что построит, то не боится, что его здание рухнет
Не вешайте нам лапши, говорит одна французская дама за всех французских дам. Не надо нам такого выученного за ночь Конфуция. Пейте свой псевдокитайский чаёк в одиночку. Ваш сказочно неуловимый Фуй-Шуй, к примеру, полная выжимка из мизинца. Лекарство от давления с добавкой порошка из яиц китайского червя. (Читала стервя! Готовилась к встрече!)
Специально китайских червяков не бывает, сказал Чен Джу. А он умён. У них нет национальности. Тем более, яиц, если вы про шелкопряда.
Что вы мне глупости говорите!
***Возвращаемся обиженно в Париж.
Утверждаю: французы, те, что по-настоящему французские, плюют на современную русскую литературу, что бы там в России не писали. Франция то ли преднамеренно дуря, то ли ошибочно возгордясь, считает, что только она одна может писать нормальные книжки. За ними Америка (это вообще зря), немножко Англия (писак-чужаков не пустит), Ирландия (давно), ну, немного Бразилия. Чуть-чуть, но зато ловко Швеция. Могу назвать фамилии. Италия рядом не стояла. Им это не интересно. У них модный Милан, романтическая Венеция, кровавый Колизей, ужасные истории древнего Рима. С этого и снимаются сливки.
Современную литературу они как бы забыли. Франция, считают они, лучше всех, а лучше России тем более. Она только ошибочно не победила в 1812-м. Француз этим особо не заморачивается. Россия по-прежнему всего лишь глиняный, теперь ещё и газовый колосс, утыканный ракетами. Как свечками в именинном торте. Феодалы, прыгнувшие в социализм. Минуя. Рядом с ней лучше не стоять. Рассыпаясь, завалит обломками. Есть, есть ещё признанные мировые штампы.
Есть о чём задуматься Минкульту: крепчает внутри его туризм, но умывается слезами литературный кулик.
Сходством с Бэ Акуниным как эталоном читаемого писателя, менее амбициозным согражданам можно было бы гордиться (выпятив сходство в первых же строках) и срубать с того сходства деньги.
Но не тут-то было в случае непредсказуемого Чена, нагловато, играющего в обидное окололитературное регби. У него зелёные рожки. Есть фото его самого, и его прапапы Джу Джу.
Чен Джу, как и большинство приверженцев классического русского языка, любят и, насколько позволяет совесть, уважает Бориса. Но, после проверки сочинений других авторов, представленных в самиздате, Чен Джу дотошно разобрался и определил, что большинство самиздатовцев, имевших, ввиду приличного объёма написанного, право на анализ, точно так же, как и Чен Джу, носили то же самое славное акунинское клеймо.
Растиражированная в миру печать Акунина и пришлепнутая злым анализаторским роком ко лбу Чена Джу, представлялась последнему не только не оригинальным, стандартно магазинным украшением, а ужасной шивоподобной бородавкой, которую надобно бы состричь. А её отчего-то обожает четверть загорелого, сисястого и бедрастого человечества, полощущего семейное тряпьё в прибрежных волнах Туристических океанов. Если не понятен такой странный боковой ход, то попросту бабы.
Удивительно, но читать самого Акунина, то бишь получать удовольствие от слога, следить за содержанием и чувствовать в нём внутренний стержень, порой интересно. А вот читать прочих писателей самиздата, заклеймённых печатью сходства с этим мастером не всегда. Если не высказать такую малоприятную догадку, что вообще никогда.
Это говорит что? О полной механистичности анализатора? О бездарности выдумавших его математиков? Хотя есть в этом сермяжная правда внутренних ритмов.
Анализатор построен на математических и статистических закономерностях, на ритме, выраженном в чёрных значках (ноты, пунктуация) на белой бумаге. Это уже здорово, и есть о чём порассуждать. Но оно вовсе не передаёт то впечатление, которое можно было бы получить, проиграв эти значки-ноты на чувствительном инструменте. Это уже лингвистика со стилистикой. Их к математике за уши не притянешь.
Так как Чен Джу этот феномен запросто просёк (с подсказки математиков), то интерес к анализатору у него на некоторое время пропал.
***И тут на страницах Чена Джу, оттеснив грузина Борю, обосновался А. С. Пушкин.
77% попадания в сходство!
Ого! Это случилось неожиданно и прозвучало оченно ЛЬСТИВО.
Ух, ты, подумал тогда Чен, и почувствовал себя римским героем с лавровым венком на голове. Он забраковал мадам Тэффи, которую поначалу маленько любил. Ну никак отчего-то не раскручивалась в читательском мире поднятая из пепла мадам. Хотя дамочка как некоторые нынче модные.
Подбирался плагиатом к Платонову. Но не сумел по причине отсутствия событий тридцатого года.
Снял тогда Чен Джу Ченджу в городе Москве новый офис, на фронтоне которого написано не обоснованное ничем, разве что, пожалуй, победой над Наполеоном, число «1812».
Хотя походить на чопорного Пушкина он не собирался (волосья не те, и нет родословной репутации), но посиживать в аналитической приёмной гениальному открывателю поэтических кудес русского языка в качестве уважаемого гостя, конечно, Чен Джу дозволял охотно.
Для имиджа перед прочими искренними графоманами нужно ежедневно совершать незамаливаемый грех многописания. А также похожести хоть на кого-либо из известных. Это сродни онону-неугомону.
***Вот и сидит Пушкин в приёмной обогатившегося на дурацких своих книжках Чена Джу.
(Чена с некоторых пор с 2023 года покупают охотнее Пушкина. Потому, что он более правдив и пишет с натуры, хоть и гад, и сквернословит, и с рожками).
Задерживается он подолгу. Борзеет, поглядывая на вздорную бабёнку Лефтину. Она секретарша и референтша в одном юном флаконе. Взята Ченом напрокат: для красоты интерьера и прочих попутных нужд.
Чаще, чем принято в таких случаях, роняет Пушкин на пол платок с инициальными вензелями «А.С.». Платок тот от Соллогуба.
Вслед за тем он шарит по жёлто-зелёному паркету африканского чинара.
Потом снова цедит чаёк, кусает лимонные дольки, забавляется конфетками-бараночками. С удовольствием портит офисный воздух мутуализмами и силлогизмами.