В связи с этим тема нашей конференции тесно связана с нашей православной верой, поскольку церковная норма предполагает веру, воплощение ее в жизни.
Надеюсь и убежден в том, что наша встреча благословлена Богом. Эту благодать мы все почувствовали уже сейчас, когда начали с молитвы. Мы продолжим наше плодотворное сотрудничество ради блага и пользы обоих учебных заведений Свято-Филаретовского института и богословского факультета имени митрополита Андрея Шагуны.
От имени коллег нашего факультета мне бы хотелось принести в дар библиотеке СФИ несколько книг. Это сборник материалов прошлогодней конференции, посвященной мученикам Брынковяну, в которой приняли участие ваши представители. Еще одно издание сборник материалов конференции «Император Константин Великий и его взгляды на социальную, политическую, религиозную и культурную жизнь Римской империи». Эта конференция проходила в юбилейном 2013 году, который в Румынской православной церкви был посвящен годовщине Миланского эдикта. Кроме того., мы дарим вам двухтомник на английском языке материалы конференции «Миссия по примеру Христа». Ежегодно на нашем факультете мы проводим такие международные экуменические конференции по миссиологии. Проф. свящ. Василе Грэждян приносит вам в дар три тома о церковном пении в Трансильвании, к которым прилагаются диски с соответствующими аудиозаписями, а также книгу о великом композиторе православной музыки, свящ. Георгии Шойма, который в 1970-е годы преподавал у нас на факультете, на кафедре церковного пения. И, наконец, книга на английском языке «Исцеление памяти» (Healing of the Memory).
Предание в богословии и практике православия: норма и искажения
Давид Гзгзян
Автор обращается к теме Предания, которая является основополагающей для православия; последнее, как известно, идентифицирует, опознает себя преимущественно как «церковь Предания». Подчеркивается динамическая природа Предания, невозможность его точного исчерпывающего определения и тем самым редукции лишь к тому или иному своду правил, канонов, соборных постановлений и т. д., равно как к той или иной сложившейся церковной и культурной практике. С другой стороны, указывается, что, несмотря на свою подвижность, оно всегда конкретно направленно, теоцентрично и эсхатологично. В этом смысле и любая «статичность», и «чистая текучесть» опознаются как «темные двойники» истинного Предания. Святоотеческие размышления о Предании плодотворно дополняются находками, сделанные русскими богословами XX века. В этом ключе Предание рассматривается как двуединый духовный акт и процесс божественного Откровения «творению в лице человека», сопровождаемого последующим ответным усилием Богопознания. Несмотря на то, что этот опыт «неуловимый», предельно личностный и потому непередаваемый, Предание парадоксально несет в себе межличностное, соборное измерение, предполагающее неискаженную передачу, трансляцию того же самого опыта, как и его правильное («православное») усвоение. Образы и аналогии, которые автор приводит для характеристики Предания, преследуют не эстетическую, но сугубо богословско-практическую цель содействовать более полному нашему, личному и соборному, вхождению в «силовое поле» подлинного церковного Предания.
Обыкновенно особенность православной традиции и православного сознания представляется формулой: это Церковь Предания. Нередко она развивается соображениями о том., что именно такое представление наиболее адекватно выражает суть апостольского преемства. При этом достаточно часто на этом месте рассуждения обрываются, словно бы тема предания и апостольского преемства такой констатацией и исчерпывается. Между тем главные трудности нас поджидали бы как раз на пути объяснения образа присутствия Предания в жизни православной церкви, а также его значения и способов идентификации. Думается, правда, что такая привычка не означает лишь небрежности, невнимания или неведения. Скорее всего, мы сталкиваемся здесь с нечасто идентифицируемой, но явно наличествующей проблемой. Я бы выразил ее в форме дилеммы: является ли Предание данностью или оно представляет собой область усилия. Если первое, тогда речь о Предании впадает в знакомое русло, когда мы вспоминаем о различных воспроизводящихся в истории церкви практиках, отражающих или даже в некоторых трактовках чуть ли не образующих Предание церкви. Иногда именно в них со ссылкой на св. Василия Великого видят чуть ли не основное выражение Предания Церкви. Трудности богословского характера при такой трактовке возникают разве только тогда, когда надо определить формы и практики жизни церковных людей, в которых Предание может не являться, или хотя бы где его присутствие может быть проблематично.
Тут можно было бы напомнить, что и согласно св. Василию «принятое в тайне» характеризуется не только и не столько тем, что оно не эксплицировано, а в первую очередь тем, что переживается как плод действия Св. Духа[1]. Как выражался по этому поводу В. Н. Лосский: «Здесь горизонтальная линия преданий скрещивается с вертикальной линией Предания, с сообщением Духа Святого»[2]. Вместе с Лосским же мы фиксируем, что Предание оказывается особым опытом молчания, в котором проживается действие Св. Духа[3]. Этот опыт молчания создает напряжение общения между членами Церкви в его самом сокровенном выражении., которое характеризует христианство по существу. Это опыт присутствия Христа распятого и Воскресшего в нашем бытии., посреди нас., невидимо, но действием Св. Духа явственно и ощутимо. Очевидно, что поскольку такое проживание не может быть гарантировано («Дух дышит где хочет») оно само по себе не отливается ни в какие готовые формы и тем более материальные знаки. Последнее суть только средства организации нашего совместного усилия, позволяющего нам надеяться на признание нашего собрания достойным такого присутствия.
Соответственно, можно говорить и о том, что Церковь Духа Святого наделена способностью производить, отбирать и отбраковывать в своем историческом бытии формы жизни, способы организации своего усилия. У Церкви есть не только способность все это осуществлять, но она располагает и соответствующими критериями оценки и ориентации своих будущих шагов. Ведь «Предание являет критический дух Церкви»[4].
Характеристика Предания как силы Духа и харизматической способности Церкви заставляет нас уточнить богословские основания такого понимания Предания и его онтологический статус, поскольку нам неизбежно предстоит ответить на вопрос, что позволяет Преданию выступать таким и позитивно действенным и одновременно критически избирательным началом.
Богословие Предания, ориентирующееся на саму ткань жизни Церкви, необходимо ставит Его в систему взаимоотношений тех основоположных начал, которые характеризуют тайну столкновения и последующего взаимодействия Бога и творения в лице человека. Во-первых, это а) инициированное Творцом и только Творцом Откровение и б) вызванное Откровением обращенное к Богу встречное движение Богопознания. Вместе они создают опыт пути друг к другу Бога и человека. Этот опыт абсолютно личностный и сам по себе непередаваемый. Выражаясь терминологией Кьеркегора, прыжок в бездну, неожиданно оборачивающийся полетом вверх, не транслируется. Но при этом взыскание Бога это напряженное состояние. К восприятию Откровения открыт только бодрствующий и подвижный дух. А такая подвижность разве не означает потенцию встречного движения к источнику Откровения, т. е. к Творцу?
Так Божественное Откровение вызывает личностный опыт как бы возвратного движения, в котором потрясенный Откровением дух человеческий словно спрашивает: Кто Ты, который заставляет Себя слушаться? Почему я не могу забыть обращенного ко мне призыва? Без ответов невозможно подтвердить опыт Божественного откровения.
Опыт Божественного Откровения и Богопознания предполагает их внутреннюю согласованность, т. е. удостоверение в том, что Бог призывающий и Бог отвечающий один и тот же. Это новое переживание единства событий откровения и познания создает и новый опыт внутренней гармонии в человеке. Он узнает себя прежнего в незнакомом и вдохновляющем качестве творения, соединенного в своем бытии с самим Творцом. Мы получаем первичный опыт внутренней преемственности человеческой личности, в котором человек и тот же, и совсем другой, потому что живет с Богом.
Одновременно этот сугубо личностный и прямо непередаваемый опыт имеет только одно назначение, которое состоит именно в его распространении. Бог есть Творец не герметичности, но открытости. Это фундаментальный парадокс Божественного Откровения, когда оно абсолютно персонально, но при этом рассчитано на свидетельство. Свидетельство же предполагает восприятие, причем нацеленное на какое-то воспроизведение. Состоявшееся свидетельство всегда означает его плодотворность. Соответственно плоды должны быть опознаны именно как событие, имеющее созидательное значение для человеческой жизни. В свою очередь такая идентификация может быть произведена только духовным оком, причем чистым и ищущим, то есть расположенным к восприятию жизнесозидающей силы.