А он и ходил. Этой своей удивительной походкой. Оглядывал Арену.
И в какой-то момент стало ясно, почему он настоящая звезда.
Челентано это символ и чистейшее воплощение абсолютной, невероятной внутренней свободы.
Господи, как очевидно на его фоне полное отсутствие фигур подобного масштаба на нашей местечковой арене.
Даже если не говорить о декорациях, режиссуре, танцорах и свете. Все эти крайности от высокомерия и снисходительности до унылого заискивания «ялюблювас и яневижувашихрук».
В какие перья их ни наряди, никому и близко не подойти. Как там говорил его герой в «Блефе»: «Ставьте на красное, ставьте на черное, все равно выиграет зеро».
Широкие штаны, вечные его эти мягкие казаки странного цвета, полуспортивная кофта, беретик вязаный с люрексом. Мы знаем, что под ним небрежная лысина пожилого человека. Мы видим, что ходить ему уже не очень легко. Но этот бешеный, уникальный, единственный, только его рок-н-ролл, и он снова Молледжатто, весь на пружинах.
Ему нет необходимости потеть и прыгать, достаточно мимолетного движения, намека, двух шагов, и зал вопит в экстазе. Столько в этом силы, стиля и иронии.
«Голос не стареет!», утешает будто сам себя его друг и соратник, вечный мальчик Джанни Моранди.
Стареет, говорит Челентано, улыбается отрешенно. Стареет. Но становится только лучше.
Люди вокруг поют хором все песни, которые он исполнял за 50 примерно лет. Плачут и обнимаются. Скандируют: Ад-ри-а-но! Хором зовут его в президенты.
Он улыбается.
Жена артиста, она же импрессарио всей его жизни (как, как им это удается, вот так срастись неразделимо?), выкладывает в Фейсбук трогательные кадры двух вечеров.
Все кончилось.
Какой крутой, хором звучит на центральной площади. Расходятся его гости.
Именно так это и выглядит: что он всех пригласил. И вел себя как хозяин. И столько в этом было, боже мой, тепла и внутреннего достоинства, энергии и правды, любви и таланта.
И еще вот этого странного ощущения, как много у него впереди. Что он идет все выше и выше. Что каждый новый шаг круче предыдущего. Что он будет творить и удивлять.
А что, может себе позволить. Он же абсолютно свободен. Если внутри, значит, и снаружи: помним ли мы эту закономерность? А он о ней, наверное, и не думает никогда: бывают люди, у которых это просто качество личности.
Он свободен в словах и поступках, речах и делах. В одежде, в конце концов. И он единственный.
И он навсегда.
Пусть будет здоров. Пусть улыбается. Пусть хоть иногда берет в руки гитару. Даже если он не сможет петь, за него споет Италия.
конец вставки, но не конец истории
Если девочка влюбляется в пять лет, в детском саду, любовь обязана рассосаться с возрастом. С Италией у меня не вышло: с пяти лет ничего не прошло, хотя мы давно уже вместе, и недостатки ясны, и проблемы есть, и погода не всегда ясная.
На смену комедиям пришли Феллини и Антониони, но что это меняет? Добавляет понимания. И усугубляет чувство.
От любви (по переписке, по слуху, по телевизору) до первого свидания прошла тысяча лет. Мой муж повез меня в Италию на первые, едва заработанные деньги, это было страшно важно тогда и еще важнее сейчас. Теперь он говорит: мы всегда мечтали. С детства. Ну да, давно уже «мы» неразделимо.
Друзья просили об одном: выйдя из самолета, не бросайся целовать землю, не позорь мужа.
Есть такой особенный итальянский цвет, выжженный солнцем, когда вся земля вокруг терракотта, а трава желтая, но в палитре нет названия: шафран? Античное золото? Позолоченная солома?
Стрекочут цикады. Небо такое, какого не бывает, и имени другого, кроме адзурро, небесная синь, быть не может.
Зачем целовать эту землю при первом свидании? Здесь просто нужно жить. Мы предназначены судьбой друг другу, эта земля с улыбкой кивает, все ее хотят, она готова принять, приютить, пригреть и пережить.
Это был челночный Римини, самый дешевый курорт, самые грязные пляжи, самая адская августовская сутолока. Групповые экскурсии с гидами, более нацеленными на комиссионные от оптовых продаж.
Нам ничего не мешало. Мы приехали и уехали с небольшой сумкой, подарки купили маленькому сыну, а все остальное немногое потратили на экскурсии (Флоренция, боже мой, настоящая, красные крыши, колокольня Джотто, Санта-Мария-дель-Фьоре, любовь навсегда); на вечерние коктейли в баре, нас любили официанты и бармены, обнимали хозяева магазинов, мы были туристы, а не коммерсанты, мы пытались по-итальянски называть предметы, мы не экономили на обслуживании; но это все поводы, а я думаю, это земля подавала нам через своих аборигенов призрачные надежды на взаимность.
А потом один раз случился Рим, и как будто сложился паззл, как будто разъятые части Целого слились, словно и не расставались. Только здесь. И непременно насовсем. Не сейчас, не сразу, но когда-нибудь, чтобы в баре спрашивали «вам как обычно», чтобы в каждый приезд «бен торнати», с возвращением, чтобы совсем свои. Чтобы платаны на набережной, как многолетнего супруга, наблюдать во всех видах: и раздетыми, чернильно выписанными на фоне неба, зимой; и принаряженными в юную листву, и запыленными от усталости. Любить и любоваться в любом виде. Только это настоящая совместная жизнь, по правде, навсегда.
Чтобы смотреть, включен ли свет в княжеской квартире, встроенной в античную стену театра Марчелло, у них очень красивые потолки.
Чтобы небо было такое, что захватывает дух: так высоко, такая густая синь, такие пышные облака, такой безжалостный и ласковый свет.
Чтобы в плюс 15 наматывать шарф, а не снимать с облегчением теплые куртки.
Чтобы расслабленно ждать, когда официант подойдет за заказом, никогда не торопиться, потому что самое важное не дела и деньги, а вот это ожидание: вкусной воды, теплого хлеба, солнечного луча, ощущения густоты времени. Чем тягучее и медленнее, тем дальше кажется финиш, тем больше удовольствия от мгновения.
Запахи и звуки; ты не просто слышишь слова, но и улавливаешь смысл; ты учишься объяснять все немыслимое простым и исчерпывающим: siamo in Italia. Мы в Италии. Этого достаточно.
Чтобы, мимоходом поглаживая пробивающуюся через средневековье античность, подумать тоже мимоходом, что все проходит, и все остается.
В общем, если тебя с детства ведет по ступенечкам, ненавязчиво, с остановками в пути, ведет по лесенке в сторону этого неба, приходит момент, когда ясно: больше без этого не жить. Просто невозможно представить, что это не твое.
Твои намерения серьезны, ты хочешь быть вместе навсегда.
И тогда нужно действовать. От любовных записок переходить к предложению руки и сердца.
Но это уже совсем другая история.
ФЛОРЕНЦИЯ
На городских вокзалах поставили рождественские ели; куда дотянется рука, люди вешают письма деду Морозу, Баббо Натале. Можно целый час читать, чего хочет человек: от мира в мире до «святая Катерина, пошли мне дворянина, усы и шпага все при нем». За каждой запиской история. Фотографируйте, увеличивайте, рассматривайте, переводите.
Флоренция давно уже не требует ни слов, ни описаний; фотографий тоже не требует, но как удержаться, так бы и стояла на мосту, каждую секунду новая красота.
По Арно снуют неленивые байдарочники, невзирая на мороз.
У итальянцев праздник Непорочного Зачатия, официальный выходной в четверг, соответственно, и в пятницу никто не работает (понте, мостик между выходными), страна мигрирует по заслуживающим внимания местам (будто они не в каждой деревне), толпы на знаменитых улицах, очереди в музеи, толкучка на рынках и в магазинах, битком забитые рестораны и кафе. Уже совсем рождественское настроение; я бы не удивилась, если б мостик от Иммаколаты продлили до 25 декабря.
Флоренция нескончаемая, трое суток бродишь с прекрасной Сандрой (если нужен гид, обращайтесь), а список того, что надо увидеть, но не успеваешь, только растет. Приехать на неделю, вставать в 7, чтобы хоть немного посмотреть в этом концентрате прекрасного.
Все так же вкусно в трактире 4 льва, где обедал еще сэр Энтони Хопкинс, когда снимали Молчание ягнят.
На центральном рынке в ресторанном дворе как в первом советском Макдональдсе, и также над тобой стоят потеющие в куртках семьи в ожидании, когда доешь; только на столе устрицы, крудо, пицца, свежий сыр, а не картошка фри.
Гуляем девицами; Санта Кроче, Уффици, Питти, Сан Лоренцо; глинтвейн на площади; погода напугала немножко в первый вечер промозглым холодом, потом смягчилась, чтоб не портить праздник.
Флоренция город колдовской: теряешь направление, не понимаешь, где ты и куда идти, но каждый раз все равно из-за угла выходишь к колокольне Джотто и красному куполу Дуомо.
Нужно выучить Флоренцию ногами, до автопилота. Это возможно. Это необходимо.
В поезде листаю фотографии видов и шедевров и хочу скорей вернуться.
Мы крепкие, синдром Стендаля переносим на ногах.