Закончил номер, а мне директор из-за кулис кричит: «Давай пародии!» И из зала слышу голоса: «Пародии. Ворону и лисицу!» Еще только придя на профессиональную эстраду, я уже знал, что неэтично исполнять чужие номера. Вот Дудник придумал номер с учительницей, которую соседи по коммуналке пытались выжить, на выручку пришел ее бывший ученик, ставший артистом. Он сыграл роль хулигана, который якобы хочет поменяться комнатами с этой учительницей. Номер потрясающий! А Райкин увидел его и сделал фильм. И все номер пропал, больше Дудник его не показывал. А «Ворона и лисица» тоже коронный номер Дудника. Но мне было жалко расставаться с той палитрой ярких образов, которой я довольно неплохо владел.
Я начинаю голосом Э. Гарина: «Вороне где-то бог послал кусочек сыру» В общем, понесло меня. Я уже не думаю, что скажет Дудник, все делаю точно так, как делает он В зале смех, меня не отпускают со сцены. «Дорогие друзья, закругляюсь я, перед вами выступали самодеятельные артисты. А сейчас вы увидите настоящих профессионалов, мастеров эстрады»
Я ушел в зал, концерт продолжает вести Шипов. Объявляет Дудника. Геннадий Михайлович показывает очень симпатичный и смешной номер про верблюда. Народ требует еще: «Пародии, пародии» А Дудник не стал их делать расстроился. Тут же за кулисами любящие всякие подначки артисты донесли ему, что его «Ворону и лисицу» уже пересказывал некто Гумницкий, и не без успеха».
На протяжении нескольких лет товарищ Дудник дулся на товарища Гумницкого. Такие уж у них, у королей эстрады, были нравы.
Здесь же в пятидесятые годы действовал джазовый клуб один из лучших в стране. Правда, просуществовал он недолго всего несколько лет.
А еще тут репетировал пусть и придуманный, но от того не менее прекрасный музыкант Владимир Данилов, главный герой романа Владимира Орлова «Альтист Данилов». Эти репетиции были для него весьма важны: «Репетировали в утренние часы в зале Дворца энергетиков. Оркестранты были люди молодые, Данилов пришелся бы им старшим братом, по вечерам они работали кто где: кто в театрах, в том числе и драматических, кто в Москонцерте, кто в ресторанных ансамблях. Все они были недовольны своим теперешним положением, и то, что они были вынуждены исполнять на службе, им не нравилось. Душа их рвалась к большой музыке. Пусть за эту музыку и не платили. Все они, если разобраться, были юнцы, еще не утихшие, жаждущие простора и признания, уверенные в своих шансах сравняться с Ойстрахом, Рихтером, а кто и с Бетховеном. Первый раз на репетицию Данилов ехал в ознобе, в ознобе он вышел и на сцену. Чувствовал, как смотрят на него оркестранты. Друг другу они уже знали цену. Данилов играл старательно, но, наверное, хуже, чем дома, да и не наверное, а точно хуже. Однако в оркестре лиц недовольных он не заметил. Но, естественно, и по пюпитрам стучать никто не стал. Отношение к нему было спокойное, как бы деловое. Ну, сыграл и ладно. Данилов отошел в сторонку, присел на стул, опустил инструмент. Чудецкий с Переслегиным стояли метрах в пяти от него, говорили озабоченно, но не об его игре и не об игре оркестра и других солистов валторны и кларнета, а о том, что симфония звучала сорок четыре минуты, Переслегин заметил время. Это много, считали они.
Данилов почувствовал себя одиноким на сцене, да и на всем свете. Ему стало холодно, будто он без шапки и в плаще оказался на льдине в полярных водах, ветер сбивал его с ног, подталкивал к трещине, становившейся все шире и страшнее. Яма в театре представилась сейчас Данилову местом спасения. «Что я лезу-то в калашный ряд!» отругал себя Данилов.
Композитор Переслегин сказал ему: «Как будто бы ничего» И все. Имел он в виду то ли игру Данилова, то ли свою музыку. То ли успокаивал Данилова, то ли успокаивал себя».
Но основные события лишь угадывались впереди.
Военное интендантство
Здание Кригс-Комиссариата (Космодамианская набережная, 2426) построено в 1780 году по проекту архитектора Н. Леграна.
Кригс-Комиссариатом на немецкий манер в восемнадцатом веке называли военное интендантство. То есть огромный виртуальный склад, в стенах которого распределялось всевозможное военное имущество. А поскольку в нашем государстве на армии не экономили, то размеры имущества были нешуточными. Не удивительно, что, с одной стороны, многие стремились к службе в этом ведомстве, а с другой, карьера многих обрывалась здесь препровождением в военную тюрьму. Такой вот парадокс.
Кригс-Комиссариатом на немецкий манер в восемнадцатом веке называли военное интендантство. То есть огромный виртуальный склад, в стенах которого распределялось всевозможное военное имущество. А поскольку в нашем государстве на армии не экономили, то размеры имущества были нешуточными. Не удивительно, что, с одной стороны, многие стремились к службе в этом ведомстве, а с другой, карьера многих обрывалась здесь препровождением в военную тюрьму. Такой вот парадокс.
Здесь среди прочих служили Сергей Львович Пушкин отец Александра Сергеевича, стихотворца, а также отец знаменитого зодчего М. Казакова. Стены Кригс-Комиссариата способствовали развитию талантов у детей.
При советской же власти здание Кригс-Комиссариата отошло к Московскому военному округу. И уже в этой, вполне социалистической организации служил легендарнейший кавалерист, командарм Первой Конной Буденный. Казалось бы, кристальный человек, однако же была с ним в 1925 году довольно мутная история. Михаил Булгаков так ее описывал: «Мельком слышал, что умерла жена Буденного. Потом слух, что самоубийство, а потом, оказывается, он ее убил. Он влюбился, она ему мешала. Остается совершенно безнаказанным. По рассказу она угрожала ему, что выступит с разоблачением его жестокости с солдатами в царское время, когда он был вахмистером».
Действительность была другой, гораздо более трагичной, драматичной. Буденный оставил на столе пистолет, а спустя несколько минут в комнату вошла его супруга в сопровождении нескольких гостей. Настроение у нее было игривое, она смеялась и шутила, схватила пистолет, приставила его к виску. Буденный вошел в комнату, крикнул, что пистолет заряжен.
Я боевая, умею обращаться это были последние слова супруги командарма. А дальше выстрел. Случайность. Трагическая.
Но на карьеру Семена Михайловича все это не повлияло: слухи слухами, а компетентные граждане знали, как было дело, и только сочувствовали командарму.
Именно сюда доставлен был после ареста Лаврентий Берия. Его на всякий случай поместили в специальный бункер чтобы не сбежал. Здесь же шло следствие. По воспоминаниям очевидцев, Берия вел себя омерзительно: то ругался, то запугивал следователей, то требовал себе женщину в бункер. А по углам двора были расставлены танки. Так, на всякий случай.
В древности же, при Анне Иоанновне здесь был дворец всесильного канцлера Бирона. Он тоже рассчитался за свою всесильность: в 1740 году был сослан. Правда, спустя два десятилетия, когда престол достался Петру Третьему, симпатизировавшему «немецким россиянам», Бирона вернули в столицы и даже в политику. Но эти двадцать лет страданий у Бирона, как говорится, не отнять.
* * *
Неподалеку же стояла церковь Николы в Пупышах, своим названием обязанная кочкам: местность здесь была болотистая. Она была своего рода достопримечательностью: на стене этого храма отмечали уровни московских наводнений. Рядом с церковью был домик, в котором в 1880-е квартировал художник Н. В. Неврев. В первом же этаже этого дома размещались квартиры извозчиков. Не особо требовательные в отношении комфорта, эти специалисты набивались человек по десять в комнату, а во дворе и перед домом были в художественном беспорядке разбросаны телеги, сани, сбруи, ржали лошади. Все это и угнетало художника, и придавало ему вдохновения. Во всяком случае, его известная картина «Гончары» изображает именно вид из окна этого домика.
Сегодня же нет здесь ни церкви, ни домика.
Отель «На болоте»
Здание гостиницы «Балчуг» (улица Балчуг, 1) построено в 1898 году по проекту архитектора А. Иванова.
Гостиница «Балчуг» поначалу носила название «Новомосковская». Но и тогда, на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий, она была одной из самых фешенебельных в Первопрестольной.
Хотя местность к этому, мягко скажем, не располагала. В. Н. Харузина писала о своем московском детстве: «Вот прошли мост, заглянув на действительно противные, грязные волны Канавы, и вот очутились в своеобразном мире рыбных и железных лавок. Меня так мучили в детстве запах рыбных лавок на Балчуге, запах рогож, пробок и трав, лязг железа, громыханье его, когда его складывали на телеги или везли, например, железные полосы, а они нижними концами издавали непрерывающийся звук, весь своеобразный шум этой части города, что до сих пор, кажется, я не люблю этого места».