Наступил день полномасштабных испытаний. Мы взлетели. Начался большой полет.
Птичка, покажем, как мы научились летать.
Попробуем, откликнулась птичка. И мы летали.
Потом птичка сказала:
А ты ведь не любишь меня, Костя.
Люблю. Что ты, птичка?
Не любишь. По крайней мере, так, как я люблю тебя.
Птичка, ты у меня единственная. Ты моя лебединая песня. Говорят, лебеди однолюбы.
Ты любишь ее, а не меня. У меня в сердце незаживающая рана.
Тебя подлечат.
Уже поздно. Машина перестала слушаться меня.
Я не знал, что делать.
Ну, давай. Давай, родная. Еще немного, у нас все получится.
Костя, я погибаю. Прыгай! Оставь меня.
Нет. Нет, птичка. Я с тобой до конца.
Прыгай, я тебе говорю.
Нет.
Костя, ты должен. Ты должен остаться жить. Это моя доля, а не твоя.
У нас с тобой общая доля.
Костик, сейчас я дотяну до деревьев. Удар о них может смягчить наше падение. Я хочу, что б ты жил.
Последнее, что я помню, скрежет ломающихся крыльев. В себя я пришел уже в больнице. Не знаю, сколько я пробыл без сознания. Наконец, я открыл глаза. Попытался осмотреться по сторонам, почувствовать ноги, руки. Вроде, все на месте. Появился доктор.
Как себя чувствуете, больной?
Спасибо, доктор. Кое-как.
Ничего. Мы вас тут немного заштопали. Теперь вы поправитесь. Все будет хорошо.
Доктор, а я смогу летать?
Доктор почесал голову.
Вообще-то я бы не стал вас выпускать в небо.
Почему?
Нечего там делать шальным мальчишкам.
Я не шальной, доктор. Я просто не могу не летать.
Сможешь. Сможешь. Только если еще раз попадешь в мои руки. Я разрежу тебя скальпелем на куски. Понял? Доктор повернулся и пошел из палаты. Оглянулся. Хотя я и сейчас тебя неплохо покромсал. Лежи, поправляйся.
И вышел. Я был счастлив. Небо не отняли у меня.
Я сидела в кресле, когда раздался звонок. Взяла трубку.
Алена? Алена Скворцова?
Вот он, этот чужой голос. Он настиг меня. Сердце остановилось. Я все поняла.
Нет! Нет!!! Я бросила телефон об стенку. Только, чтобы не слышать этих слов. Не хочу. Не хочу слышать. Я упала на колени и зарыдала. Нет, только не это. Сашка подбежал ко мне.
Мама. Мама, что случилось?
Он никогда не вернется.
Мама, кто?
Наш папа. Я обняла и прижала сына к себе. Это все, что у меня осталось от Кости. Какая же я дура! Я должна была быть с ним. А меня заела гордость, глупая ревность. Я оставила его. Хотя бы эти несколько дней побыть с ним. Последних. А я даже этого не сумела. Как я могла, как я могла. Всю ночь я корила себя за это. Плакала, останавливалась. И вновь плакала. Вспоминала его голос, его руки. Теперь это все в прошлом. Утром, ничего не чувствуя и ничего не видя, я пошла в школу. На перемене я собралась с силами и позвонила в часть.
Алло, ответили на том конце.
Это Алена Скворцова. Скажите, когда. Когда будут похороны?
Что? Чьи похороны?
Кости.
Да вы что, Алена, вы сошли с ума?
В смысле?
Да он жив. Жив!
Жив?!
Да. Он сейчас в госпитале. Он разбился. Но он в госпитале. Он жив, слышите?
Да. Да. В каком?
В военном.
Я опустила трубку. Упала на стол. И слезы вновь потекли из моих глаз. Коллеги удивленно смотрели на меня. Наконец, кто-то сообразил, и меня начали отпаивать валерианой.
Алена, что случилось?
Он жив. Понимаете, он жив. Он сейчас в госпитале. Мне нужно туда. Мне нужно.
Да, конечно, езжайте, Алена, езжайте.
Я вызвала такси и, как сумасшедшая, бросилась в госпиталь. Туда, где лежит он. Я открыла дверь палаты, вошла. Увидела его. Всего перебинтованного.
Я услышал, как открылась дверь палаты. Открыл глаза. Она, Алена. Пришла. Пришла пожалеть.
Алена, говорю, пришла, и он отпустил тебя? Не стоило этого делать. Совершенно не стоило. Мне не нужна жалость. Уходи. Уходи сейчас же. Не мучай меня. Ты мне не нужна. Убирайся.
От этих слов я выскочила из палаты. Захлопнула дверь. Присела на диванчик. Господи, меня просто выгнали. Выгнали. Я сидела. Пытаясь прийти в себя. Хотела встать и уйти. Не было сил. Что он сказал? Он отпустил тебя? Кто он? Не нужна жалость, это я могу понять. Но кто он, кто меня отпустил? Нет, я все выясню. Выясню до конца. Я вошла в палату. Подошла. Села возле кровати на стул.
Я никуда не уйду. Никуда. Пока ты мне все не скажешь.
Я никуда не уйду. Никуда. Пока ты мне все не скажешь.
А что тебе говорить? Ты же ушла к нему.
Ни к кому я не уходила. Я просто ушла от тебя.
Ну, вот, к кому-то ты ведь ушла.
К Ольге я ушла. К Ольге. У нее пряталась. У тебя вон, эта, Риточка. Я обиделась и ушла.
Какая Риточка? Я был удивлен.
С которой ты разговаривал по телефону, с которой ты в кафе сидел. Не помнишь?
Глупо. Рита, это наш кадровик.
Ты говорил, любимая.
Это я так. Она помогла перенести отпуск. А кафе это благодарность за то, что она помогла.
А как у тебя с твоим, все нормально?
С кем моим?
С тем. У подъезда машина. Ты еще вернулась. Наклонилась его поцеловать. Он сидел в машине. Потом махала ручкой. Посылала воздушные поцелуи.
Господи, ты чего? Это Федька, мой одноклассник. Мы не виделись с ним много лет. Случайно встретились. Поболтали. Он меня до дома довез. Мы обменялись телефонами, и я побежала домой. Никого у меня нет, кроме тебя.
Правда? До боли хотелось верить.
Правда, никого. И я тонул в ее глазах.
Но все равно, ты оставишь меня. Я решил, хватит тайн.
Это еще почему?
Потому, что я летчик-испытатель. Потому, что рискую каждый день. А ты не можешь любить такого. Отвернулся к стене. Пара капель влаги на глазах. И услышу звук уходящих шагов.
Поздно, Костенька, поздно. Я уже люблю тебя.
Меня, гадкого утенка?
Какой же ты взрослый мальчишка. Ты не гадкий утенок. Ты мой прекрасный лебедь. Ты расправишь свои лебединые крылья, взлетишь в небо, а я буду ждать тебя на земле. Ждать своего белого лебедя.
Знает долгая ночь
А что такое смерть? Такое ль это зло,
Как всем нам кажется? Быть может, умирая,
В последний горький час, дошедшему до края,
Как в первый час пути совсем не тяжело?
Пьер де Ронсар
Шаги по асфальту, по мокрой опавшей листве. Улица с редкими прохожими, которые движутся в танце повседневности. Дома, выстроившиеся, словно в почетный караул в ожидании гостя, редкие капли дождя падают ему на голову. Он идет, слегка улыбаясь. Он гость незваный и нежеланный. Где-то вдали клаксон отдает колокольным звоном. Начало дня. У него еще много времени впереди. Можно и отдохнуть. Он тает в безмолвии улицы, обращаясь в осенний лист, висящей на ветке дерева. Он висит, а ветер качает и убаюкивает его. Время для него пустой звук, хотя есть часы, созданные, словно, для него. Это тогда, когда ночь встречается с рассветом, когда кончается одно и начинается другое. Долор игнус анте люцим. Жестокая тоска перед рассветом. Часы, когда люди часто уходит в безмерное безмолвие вечности, встречая свой последний рассвет и провожая свою последнюю ночь. Сын вечности, он пришел, чтобы проводить кого-то в мир без горя и радости, без надежды и отчаяния. Он сам не знал этих чувств. Он знал, что есть такая безмолвная страна, в которую уходят все живущее. Качание на ветвях вечности наскучило ему, и он опять обрел тело. Впереди шли девушки и мило болтали о своем, девичьем.
Знаешь, Питер все же пригласил меня в кино. Радостный блеск в глазах. Игривая улыбка.
Питер, наш Питер? Красавчик? Удивление и смех.
Да. Представляешь, как будут завидовать все девчонки.
Да, конечно.
Хорошо, хорошо, что вы даже не думаете, что когда-нибудь он придет к вам, чтобы открыть врата. Он вышел на шумную улицу. Люди бежали, торопились, смеялись, горевали. Здесь царила суета сует и затеи ветреные. Мне жаль вас, люди. Я буду скорбеть о вашем уходе. Он шел, пытаясь вглядываться в лица прохожих. Потом подумал, неужели мне никогда не познать их радости и горе.
Мать Вечность, жалела ли ты кого-нибудь? Пожалей своего сына, дай мне краткий миг понять этих людей. Мысленно он обратился к той, что создала его.
Я подарю тебе печали, сын мой, прими этот дар. Печальный голос в ответ.
Впереди шла стройная шатенка. Она бросилась ему в глаза тем, что в отличие от других прохожих, никуда не спешила. Она заглядывала в витрины магазинов, осматривала окрестные дома. Скорее всего, приезжая, решил он. Так увлеклась осмотром окружающего, что не заметила, как каблук туфли провалился в щель чугунной решетки водослива. Он подскочил, чтобы удержать ее от падения.
Вы чуть не упали, леди. В бархате голоса мужчины звучит извинение и забота.