Юная медицинская сестра, с большими изумлённо голубыми глазами, воспитанная на примерах Даши Севастопольской и Наташи Ростовой, не выдержала увиденной правды нынешнего времени и ушла из больницы.
Здесь, в медицинском научно-исследовательском институте, к ней приходят на уколы, переливать кровь и другие процедуры больные, у которых тоже много проблем, но которым Оксана может помочь своим мастерством, добротой, нежностью. Это и позволяет девушке с радостью приходить на работу, хоть и платят за неё меньше. Её душа не успела очерстветь, и ясность глаз не замутилась туманом чистогана.
Почти то же самое я мог бы рассказать о многих врачах и сёстрах пульмонологического и кардиологического отделений института. Полтора месяца меня крутили, вертели, слушали и наблюдали, приковывали к различным аппаратам, массировали спину и простукивали грудь, а я вслушивался в сердца, вчитывался в мысли моих спасителей.
Будете жить, говорили мне они весело.
Я благодарил их и думал, а кто же поможет им, замечательным труженикам Ялты, пережить легче это трудное время грабежей, убийств, мафиозных насилий, безденежья и безработицы, время стремления к алчности и отхода от любования истиной красотой человеческих душ? Кто поможет вернуть хотя бы часть из того доброго, что было в моей старой Ялте?
Впрочем, дорогой читатель, надеюсь, тебе понятно, что я говорил не только о Ялте, но и о красавице Москве, в которой живу сегодня? Какая между ними в этом смысле разница? Да никакой.
«Московия литературная», 21.08.2000 «Воспоминания о Ялте в Ялте»
«Литературная газета», 20.08.03 «Угасший праздник»
Окститесь, господа «шолоховреды»!
Нет, в моём слове «шолоховреды» отсутствует опечатка. Под этим словом я имею в виду тех горе критиков, которые вновь и вновь берутся за творчество неподъёмного им писателя Михаила Шолохова не с тем, чтобы разобраться и помочь другим понять, а лишь с одной целью навредить писателю, а заодно и читателю, поднимая вновь и вновь старую песню о том, что роман «Тихий Дон» написан не Шолоховым, а кем-то другим.
Окститесь, господа! Сам-то я не верующий и никогда не крестился, но не завидую большим писателям и не пытаюсь опорочить их имена, если не знаю, какой гений их осенил на великое произведение. А ведь «Тихий Дон» удостоен, в числе других признательных наград, и Нобелевской премии, причём не за антисоветизм, как, например, небезызвестный «Архипелаг ГУЛАГ», а за мастерство исполнения и эпохальную значимость произведения. Самому же автору не «Архипелага», а «Тихого Дона» до конца дней своих приходилось доказывать это самое авторство именно по причине огромного мастерства, которое многие не захотели ему молодому тогда простить, а потому и не верили.
Но прошли годы. Да, не могли найти рукопись романа и сочинялись версии одна другой хлеще. Искали в соавторы кого-нибудь поприличнее, с точки зрения хулителей. Не нашли. Зато, к счастью, нашлась-таки сама рукопись. К счастью, что нашлась, но к несчастью, что после того, как сам автор ушёл из жизни. И большие специалисты прочли рукопись, и подтвердили они, что рука Шолохова несомненна. Правда, немало ещё тайн в вопросе, почему рукопись столько лет не находилась, почему обнаруженная случайно в семейном архиве аж в 1984 году была передана в государственный архив лишь через 16 лет, но это вопрос другого порядка, на который с предельной ясностью и почти полностью ответил Виктор Кожемяко в газете «Правда», 92, 2000 г.
Меня сегодня интересует другое почему в газете «Орловский Вестник», 28, 2000 Владимир Самарин вновь возвращается к теме авторства «Тихого Дона», теперь уже пытаясь доказать, что именно опубликованные страницы рукописи свидетельствуют о плагиате. Окститесь, господин Самарин! Сколько же можно выдумывать?
С Вашего позволения, я тоже занимался сличением рукописи с публикациями на предмет установления авторства, но другого писателя и другого романа, чьи судьбы схожи с историей «Тихого Дона» в том, что произведение тоже стало всемирно известным, а его автора обвиняли в плагиате. Вы, конечно, догадались, что я имею в виду не Шекспира, которого до сих пор донимают критики по тому же поводу, а нашего советского писателя Николая Островского и его незабываемый роман «Как закалялась сталь».
Любопытно, что авторство как Островского, так и Шолохова особенно яростно опровергали за рубежом. Но если это понятно было в те послереволюционные годы, когда Советскую власть очень не любили за пределами нашей Родины, и потому они старались хаять всё, что можно, а любой успех подвергать сомнению, то совершенно непонятно, почему наши соотечественники сегодня всё ещё пытаются лить воду на их мельницу, хотя уже и разрушена страна социализма, и можно было бы, казалось, успокоиться. Ан нет, находятся и сегодня щелкопёры, коим то ли хочется ради славы лягнуть знаменитого предшественника, либо из боязни, что его великое произведение поможет возродиться прежнему строю.
Любопытно, что авторство как Островского, так и Шолохова особенно яростно опровергали за рубежом. Но если это понятно было в те послереволюционные годы, когда Советскую власть очень не любили за пределами нашей Родины, и потому они старались хаять всё, что можно, а любой успех подвергать сомнению, то совершенно непонятно, почему наши соотечественники сегодня всё ещё пытаются лить воду на их мельницу, хотя уже и разрушена страна социализма, и можно было бы, казалось, успокоиться. Ан нет, находятся и сегодня щелкопёры, коим то ли хочется ради славы лягнуть знаменитого предшественника, либо из боязни, что его великое произведение поможет возродиться прежнему строю.
Мне посчастливилось заниматься биографией и творчеством Николая Островского. Это было очень не просто, ибо все, кто был близок к писателю, боялись, что я подобно многим упомянутым выше щелкопёрам хочу пролить очередной ушат грязи. Но я поставил перед собой совсем иную задачу узнать истину. Безумно рад был убедиться в том, что роман «Как закалялась сталь» был написан, точнее преимущественно надиктован слепым, прикованным к постели, парализованным, но ясно мыслившим Николаем Островским.
Работать пришлось много, и одному бы справиться не удалось. Помогали коллективы музейных работников в Москве, Сочи, Шепетовке. Узнали много принципиально нового из того, что не было известно широкой публике. В том числе, пришлось сверять и рукописи, выполненные добровольными секретарями Островского. Оказалось, что они во многом не соответствуют опубликованному варианту ставшего знаменитым романа «Как закалялась сталь». Почти треть романа вообще не была опубликована. В собрании сочинений Николая Островского, выпущенного издательством «Молодая гвардия» в 1989 г., мы поместили все страницы рукописи, ранее изъятые из публикации.
Почему я об этом столь подробно рассказываю? Потому, что Вы, даже не видя всей рукописи романа «Тихий Дон», а лишь некоторые его опубликованные ксерокопии, начинаете подвергать сомнению авторство романа на том основании, что «Тасование глав, пожалуй, самый заметный «творческий приём» в работе Шолохова над рукописью». Вы полагаете, что Шолохов взял чужую рукопись и очень неумело перетасовал главы, чтобы никто не определил истинного автора произведения? А не известно ли вам, что многие писатели, неоспоримые авторы своих книг, делают то же самое со своими творениями? Процесс творчества очень сложен и неоднозначен.
Вспомните, что писал сам Михаил Шолохов Максиму Горькому в 1931 году по поводу реакции на публикацию «Тихого Дона»:
« некоторые «ортодоксальные» «вожди» РАППа, читавшие шестую часть, обвиняли меня в том, что я будто бы оправдываю восстание, приводя факты ущемления казаков Верхнего Дона. Так ли это? Не сгущая красок, я нарисовал суровую действительность, предшествующую восстанию У некоторых собратьев моих, читавших шестую часть и не знающих того, что описываемое мною исторически правдиво, сложилось заведомое предубеждение против шестой части. Они протестуют против «художественного вымысла», некогда уже претворённого в жизнь».
Не кажется ли Вам, господин Самарин, что человек, не писавший роман, не смог бы так хорошо и уверенно его защищать?
Хочу обратить внимание на то, что Шолохов смело выступает против известных в то время писателей, которых он называет вождями, ставя это слово в кавычки. Он не согласен с их «предубеждениями» против шестой части. Между прочим, такой возможности выступать с возражениями против редакторских сокращений не было у Николая Островского. О многих сокращениях своего романа он узнавал уже из публикации. А ведь у него убирали главы или части их тоже по идейным соображениям. Например, была вычеркнута глава, рассказывавшая о том, как Павел Корчагин оказывается исключённым из партии. Редакторы, не то чтобы не знали, что такое случалось на самом деле, но считали ненужным в данном произведении «ослаблять» образ несгибаемого коммуниста Павла Корчагина. И что же? Роман с их правками обрёл жизнь и воспитал миллионы людей. Так что, может, они были и правы, внося такие изменения в рукопись непрофессионального писателя.