Православие признает равенство двух форм христианского аскетизма: мирской (общественно-деятельной) и монашеской (уединенной, безбрачной), хотя и тяготеет к монашеству [Зарин].
Монашеский аскетизм, основой которого является девство и целомудрие, своим возникновением был связан с противостоянием древними эротическими культам и популярной неоплатонической философии, презиравшей тело.
Неоплатонизм восходил к сочинения древнегреческого философа Платона, жившего за несколько веков до рождения Иисуса Христа. Но в первые века христианства это учение было очень популярно в интерпретации Плотина и Порфирия. Они учили о бытии непознаваемого и бездеятельного Единого начала (Блага) из которого путем истечения образуется все существующее в мире множество вещей. Мир они представляли иерархично: им казалось, что по мере удаления от первоначала в цепочке бытия также удаляется свет и блаженство. Поэтому тело рассматривалось ими как презренная, материальная помеха для блаженства души. Сам Плотин, один из лидеров этой философии стыдился не только своего телесного облика, но избегал рассказывать и о том, что напоминало ему об этом: о происхождении, родителях и родине. Неоплатоники считали, что смысл жизни в том, чтобы пережить выход души из тела («темницы души») и экстаз от растворения души в Едином. Для этого они и упражнялись в аскезе. Плотин за всю жизнь пережил это состояние 4 раза, а его ученик Порфирий только 1 раз, в 68 лет [Порфирий].
Христианские подвижники, напротив, указывали на Иисуса Христа как свидетельство того, что тело не является препятствием к спасению, что человек спасается и преображается весь, целиком, а не частично: «Не знаете ли, что телá ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?» (1Кор. 6:19). И не достижение экстаза является показателем успеха в приобретении добродетели, а наличие целомудрия [Святый Мефодий].
Отключение ума, генерация ярких, фантастических образов и достижение хорошего телесного самочувствия наподобие йоге, в цели православного аскетизма также не входят. Развитие особых, поражающих воображение окружающих, способностей (разбивание кирпичей руками, хождение по битому стеклу и горячим углям, дыхание одной ноздрей, питание «только воздухом»7 и т. п.) или даже, напротив, истязание тела посредством побоев, пыток и увечий тоже не может считаться в православной традиции подвигом.
Ум православного аскета не дремлет, он занят не мечтаниями, а накоплением наблюдений и осмыслением опыта духовной борьбы, которая ведется не «за» и не «против» тела, а против того, что мешает святой, добродетельной жизни. И победа в этой борьбе считается невозможной без участия Бога.
Приведем на этот счет мнение авторитетнейшего христианского подвижника IV века: «Ибо не дано и невозможно человеку искоренить грех собственною своею силою. Бороться с ним, противиться, наносить и принимать язвы в твоих это силах; а искоренить Божие дело. [] Если же говоришь: видимым образом я не блудник, не прелюбодей, не сребролюбец; следовательно, праведен; то обольщаешься в этом, думая, что все уже совершил. Не три только части греха, от которых человеку должно оградить себя, но их тысячи» [Преподобный Макарий Египетский, Беседа 3].
Об этом же пишет через полторы тысячи лет и исследователь православной духовности, русский философ В. Соловьев (18531900): «Истинный (нравственный) аскет приобретает власть над плотью не для укрепления формальных сил духа, а для лучшего содействия добру. Аскетизм, который освобождает дух от страстей постыдных (плотских) лишь для того, чтобы тем крепче связать его страстями злыми (духовными), очевидно, есть ложный или безнравственный аскетизм; его первообразом, по христианским понятиям, следует признать диавола, который не ест, не пьет, не спит и пребывает в безбрачии. [] Правила воздержания укрепляют в исполняющем их человеке силы духа, но для того, чтобы этот сильный дух имел нравственное значение, т.е. был не злым, а добрым, нужно, чтобы власть над собственною плотью соединялась в нем и с положительным, благожелательным отношением к другим существам» [Соловьев, c. 161162].
Но православная аскеза в ее монашеской форме в последние триста лет существования Российской империи все меньше находила понимания у государства и общества. Начиная с 1721 года Русская православная церковь была поставлена в зависимость от светских чиновников и государственного жалованья: Петр I учредил Синод специальный орган для государственного управления и контроля за религиозной жизнью и материальными ресурсами конфессий. Вскоре за этим последовало закрытие мелких монастырей для более эффективного использования их помещений (размещения казарм, воспитательных учреждений, больниц, сумасшедших домов и т. д.). В 1764 году, при Екатерине I, реформирование монашества продолжилось: у монастырей изъяли земли, которые позволяли поддерживать сравнительно независимое существование обитателей монастырских стен и общность их труда. Закономерным следствием такого вмешательства стал упадок духовной жизни в монастырях.
Несмотря на вмешательство государства в религиозную жизнь, социальных проблем в российском обществе от этого не стало меньше. До середины XIX века большая часть населения страны была закрепощена: существовало крепостное право, русская армия комплектовалась из рекрутов, которым полагалось служить в общей сложности 25 лет8.
Активная хозяйственная деятельность крупнейших монастырей на этом фоне вызывала негодование у части современников, так как большинство паломников были людьми небогатыми и доверчивыми:
«Весь посад лавры со своим центром представляет не что иное, как сметливое организованное торжище, оперирующее исключительно около кармана пришлого богомольца, на счет его благочестивых чувств и всех обещаний душеспасительного свойства. [] Торговаться и грешно, и неприлично; вследствие этого богомольцу волей неволей приходится за каждую услугу, за каждый предмет обмена положительно переплачивать в три-дорога. [] Невнимание и какая-то жесткая чиновничья гадливость к простому бедному люду неприятно поражают здесь на каждом шагу. Отсюда все хваленое странноприимство и благотворительность монастыря носят несимпатичные черты черствой казенщины и фарисейства, лишенных малейшей искры действительной любви во Христе» [Михневич, Исторические этюды, c. 1213, 17].
Видя падение авторитета монастырей как воспитательных и душеспасительных учреждений, православные подвижники синодального периода много говорили о социальной несправедливости, осуждении сребролюбия как «корня всех зол», концепции истинного богатства9 и необходимости милосердия [Симонов, с. 8287, 285289; Соль земли; Спиридон (Кисляков)]. Православная аскеза в России стала принимать новые формы, более близкие к народу [Беглов]. К числу таких подвижников в Приенисейской Сибири относится христианский аскет и местночтимый православный святой Даниил Ачинский, уроженец Полтавской губернии (Украина).
Военная карьера. Родился он в 1784 году в местечке Новые Сенжары в бедной казачьей семье Делие (Делиенко). В детстве и отрочестве вел крестьянскую жизнь и одно время пытался зарабатывать игрой на басе. Со временем, как и многие другие крестьяне, был зачислен в армию (с 1807 года). Служил в артиллерии (с 1809 года). Участвовал в Отечественной войне 1812 года, в том числе в Бородинском сражении. Следующие несколько лет провел в Европе, в заграничных походах русской армии. Там некоторое время квартировал в Париже. Дважды за время службы посылал своим родным деньги (60 рублей и 25 рублей) [Сказание, с. 43].
Известно также, что, несмотря на постоянные повышения по службе, по характеру он был скуп и, имея до трехсот рублей сбережений и часы, жалел купить себе калач. А ведь на триста рублей тогда можно было купить стадо баранов (количество голов зависело от уровня инфляции и курса бумажного рубля к серебряному). Но в батарейной школе, куда Данила Делие записался, чтобы научиться грамоте, он познакомился с «диаконом доброй жизни, который дал ему довольное понятие о Святом Писании и начал читать священные книги и жития отцов» [Указ. соч., с. 8].
Нужно отметить, что в то время многие из этих книг имелись в продаже в переводе святого Паисия Величковского (Нямецкого) уроженца Полтавы, служившего под омофором Константинопольского патриархата. Паисий Величковский был известен тем, что возродил православный аскетизм в виде старчества на территории Афона, Молдавии и Украины. У него были ученики в России и влияние его через них и их последователей было очень велико: основанные ими известные пустыни Оптина, Софрониевская, Глинская, Зосимова и другие определяли духовное возрождение православия в XIX века.
Читал ли он Евангелие в переводе на русский язык, который подготовило Российское Библейское Общество в 1818 году, или только на церковно-славянском, нам неизвестно. Но сообщается, что уже в 1820 году он твердо решил посвятить дальнейшую жизнь не военной карьере и не накоплению земного богатства, а, по примеру святых, избрал путь аскетизма форму раннехристианского благочестия, предшествовавшую появлению монашества.
Оповестив о своем решении родственников, Даниил раздал деньги и землю, причем родным из денег отдал только 25 рублей остальное пожертвовал в церковь, местоположение которой скрыл от родных, по-видимому, чтобы не вводить их в соблазн истребовать эти деньги [Указ. соч., с. 4344].