Но величайшим скандалом в тот период была, конечно, сама схизма. После 1378 г. пап стало двое, а после 1404 г. трое, и каждый требовал признания себя законным наследником престола св. Петра (Flick 1930, I, pp. 262, 271, 312). Вскоре стало очевидно, что единственный путь преодоления схизмы это смещение всех пап-соперников и проведение новых выборов. Не менее очевидной, однако, была необходимость, для достижения этого результата, созыва Вселенского собора и наделения его правом судить главу Церкви. Поэтому для преодоления схизмы кардиналы официально признали учение концилиаризма. В 1414 г. состоялся Констанцский собор, который объявил, что его власть выше власти папы, сместил двух претендентов на папский престол, убедил третьего отречься и избрал вместо них папу Мартина V (Flick 1930, I, pp. 312313).
Первым высокопоставленным церковным деятелем, который выступил в защиту этой процедуры для прекращения схизмы, был кардинал Франческо Забарелла (13601417), завершивший свой трактат «О схизме» в 1408 г.[20] Но самые важные труды по концилиаристской теории были написаны в связи с заседаниями Констанцского собора в период между 1414 и 1418 гг. и Базельского собора в период между 1431 и 1437 гг. Кардинал Пьер дАльи (13501420), один из видных оккамистов того времени, представил важный «Трактат о власти Церкви» в Констанце в 1416 г. (Roberts 1935, p. 132). Жан Жерсон, учившийся в Сорбонне у дАльи и ставший его преемником на посту канцлера университета в 1395 г., зачитал свой еще более радикальный текст «О церковной власти» на заседании Собора в феврале 1417 г. (Morrall 1960, p. 100). А Николай Кузанский оставил, по-видимому, самое яркое краткое изложение концилиаристских идей в своем трактате «О всеобщей гармонии», законченном в 1433 г., а в следующем году предложенном вниманию Базельского собора (Sigmund 1963, pp. 3536).
Правда, применяя к Церкви теорию народного суверенитета, авторы поначалу соблюдали осторожность (Tierry 1975, pp. 244246), что особенно заметно у дАльи и Забареллы, которые были обязаны своими кардинальскими титулами Иоанну XXIII возможно, наиболее спорному из претендентов на папский престол. Поставив в «Трактате о власти Церкви» ключевой вопрос, «присуща ли полнота власти одному лишь римскому понтифику», дАльи явно не способен ответить на него однозначно (dAilly 1706, col. 949). Вначале он заявляет, что полнота присуща «отделимо» от папы, но «неотделимо» от Церкви и «представительствуемо» в должным образом созванном Вселенском соборе (col. 950). Но затем добавляет, что, «собственно говоря, полнота присуща исключительно высшему понтифику как наследнику св. Петра» (col. 950). И завершает трактат признанием того, что «полнота только фигурально и в некотором роде двусмысленно находится во Вселенской церкви и представляющем ее Вселенском соборе» (dAilly 1706, col. 950; ср. Oakley 1964, pp. 114129).
Однако в трактате Жерсона «О церковной власти» дается вполне четкая и очень влиятельная формулировка тезиса о том, что Собор обладает высшей властью над Церковью. Этот тезис был затем детально разработан на Базельском соборе Иоанном из Сеговии и Николаем Кузанским (Black 1970, pp. 3444). Жерсон начинает в примирительном тоне с различения Церкви и политического общества, говоря, что по своему происхождению Церковь отличается «от всех других властей» (Gerson 1965a, pp. 211). В то время как другие формы власти «установлены от природы» и «регулируются природными или человеческими законами», Церковь является также «мистическим телом Христа» и обладает властью, которой Христос «сверхприродно, особым даром наделил своих апостолов, учеников и их законных преемников» (p. 211). Это означает, что в одном смысле а именно в том, что папа является наследником мистического союза Церкви и ее основателя, следует «признать вне всякого сомнения», что папа «обладает полнотой власти» и обладает ею «прямо от Бога» (p. 226). Но далее Жерсон настаивает, что в том виде, как она существует, Церковь должна также рассматриваться как политическое общество, и поэтому к ней применимы те же критерии легитимности, что и к обычным regnum или civitas. Он пишет далее, совершенно так же, как ранее утверждал его учитель Оккам, что, «несмотря на любые соображения» о божественном происхождении церковной власти, с этой точки зрения, если мы ее принимаем, очевидно, что «преемники св. Петра ставились и все еще ставятся людьми» на благо Церкви и «получают свою должность опосредованно человеческим служением и соизволением» (Gerson 1965a, p. 226; ср. Morrall 1960, p. 104).
Это расчищает путь главному аргументу Жерсона. Если полномочия папы установлены «опосредованно» на том условии, чтобы «в своем правлении он преследовал цель общего блага», то папа никак не может быть «более великим, чем тело Церкви» maior universis, как в характерной манере утверждали канонисты[21]. Подобно Оккаму, Жерсон считает, что папа может быть только конституционным монархом, служителем или должностным лицом Церкви, власть которого зиждется на его готовности заботиться о благе подданных. Поэтому, настаивает он, власть Церкви как universitas или корпорации «больше, чем власть папы», делая вывод, который затем обставляет возвышенной риторикой. Церковь maior, «больше, чем папа», «в полноте и размахе благодаря непогрешимому руководству, больше как преобразующая власть в отношении и своего главы, и своих членов, больше в принудительной власти, больше в принятии всех важнейших решений по трудным вопросам веры и, наконец, просто больше по числу своих членов» (Gerson 1965a, p. 240).
Таким образом, оправдание Жерсоном папской plenitudo potestatis как прямого дара Божьего приводится в полное соответствие с его утверждением, что «высшей властью над Церковью располагает сама Церковь» и особенно «Вселенский собор, который в достаточной мере и законно ее представляет» (p. 232). Plenitudo, считает он, «лишь формально и материально принадлежит папе», в то время как за «ее регулирование и использование» продолжает отвечать Собор в качестве представительной ассамблеи Церкви (pp. 227228, 232). Соответственно, когда Церковь наделяет папу plenitudo, она делает это не в форме отчуждения своих полномочий в пользу правителя, который становится legibus solutus, но лишь в виде уступки, передающей папе власть в пользование, но не в собственность (p. 228). Поэтому, заключает Жерсон, несмотря на кажущийся абсолютизм церковной власти, высшая власть в Церкви remanet in ecclesia «остается во все времена в теле Церкви» (p. 233).
Наконец, образ Церкви как ограниченной монархии, функционирующей при помощи представительной ассамблеи, позволяет Жерсону сделать вывод, который используется им главным образом в полемических целях. Если папа всего лишь rector или minister и остается minor universis, «меньше всех вместе», из этого следует возможность созыва «Вселенского собора без папы», а также то, что «папа в некоторых случаях может быть судим Вселенским собором» (p. 229). Больше того, настаивает Жерсон, ересь не единственная причина, по которой папа может быть осужден. Вселенский сбор «также может судить и смещать папу», если «тот упорствует в уничтожении Церкви» и тем самым не исполняет обязанностей, которые были возложены на него как условие назначения на эту должность (p. 233).
В годы, непосредственно предшествовавшие Реформации, нападки на папский абсолютизм были продолжены в самой радикальной форме рядом открытых сторонников дАльи и Жерсона. Некоторые из них не боялись апеллировать даже к авторитету Марсилия Падуанского. В основе этого, как мы видели, лежал конфликт между папой Юлием II и королем Франции Людовиком XII по вопросу о распаде Камбрейской лиги в 1510 г. После победы годом ранее Людовика над венецианцами Юлий попытался разорвать союз, который он заключил с французами в 1508 г. В ответ Людовик обратился через голову папы к Вселенскому собору Церкви. Выступив от имени ряда недовольных кардиналов, он созвал Собор, который собрался в Пизе в мае 1511 г., и приказал папе принять в нем участие (La Brosse 1965, pp. 5859). Папский престол обратился к Томмазо де Вио позднее кардиналу Каэтану с просьбой защитить его от концилиаризма французов, и в октябре 1511 г. тот ответил трактатом «Сравнение власти папы и власти Собора», в котором решительно отверг антипапскую позицию (Oakley 1965, p. 674). Не желая оставаться в долгу, Людовик XII немедленно представил «Сравнение» на суд Парижского университета, напомнив теологам, что «был всегда склонен поддерживать и защищать» Вселенский собор, и попросил составить для него письменный отзыв (Renaudet 1953, p. 546). В результате было опубликовано несколько систематических трудов по схоластической политической философии, в которых вопрос о Соборе рассматривался как часть более общего анализа понятия regnum и его надлежащих отношений с Церковью. Первым вышел трактат Жака Альмена (ок. 14801515), которому Сорбонна поручила составить официальный ответ королю. В 1512 г. Альмен подверг критике Каэтана в «Кратком разъяснении власти Церкви» (La Brosse 1965, pp. 73, 75). Эта задача была возложена на него, по-видимому, потому, что ранее, в 1512 г., он уже принимал участие в подобной дискуссии в своем трактате «Пересмотр вопроса о природной, светской и церковной власти», который позднее составил заключение к его «Изложению» «взглядов Уильяма Оккама, касающихся власти папы»[22]. «Краткое разъяснение» Альмена бросало весьма серьезный вызов Каэтану, и в ответ тот написал «Апологию», в которой повторил все свои антиконцилиаристские выводы (pp. 7778). Это, в свою очередь, привело к появлению еще одного важного вклада в дискуссию: в 1512 г. был опубликован трактат Марка де Гранваля под названием «Наилучшая форма церковного и светского политического общества» (Renaudet 1953, p. 555 и прим.).