Правомерен вопрос: почему идеи Лютера и сделанные из них социальные и политические выводы оказались такими притягательными в столь многих и разных странах? Конечно, этот вопрос может быть рассмотрен с разных точек зрения. Однако для историка политических идей важно то, что учения Лютера и их теологические предпосылки были тесно связаны с традициями позднесредневековой мысли и отчасти из них происходили. Как только Лютер заявил свой протест, продолжатели этих традиций в большинстве своем примкнули к движению реформ, усилив его своим присутствием и способствовав тому, что лютеранские идеи были услышаны, проанализированы, восприняты и в скором времени получили самое широкое распространение.
Бессилие человека
Прежде всего, очевидно, что лютеровская теология опиралась на два мощных течения позднесредневековой спекулятивной мысли, обсуждавшей отношения между человеком и Богом. Как мы видели, Лютер настаивал на ограниченности человеческого разума и, соответственно, абсолютной свободе Бога и следующей из этого необходимости для грешника полагаться на справедливость Божию. Это повторяло идеи ряда учений, связанных с devotio moderna «новым благочестием», мистическим движением Братьев общинной жизни, которое появилось в Германии и Нидерландах в конце XIV в. Движение было основано проповедником Герардом Гроотом (13401384), в многочисленных проповедях которого говорилось о необходимости реформы морали и защищались идеалы апостольской бедности и общинной жизни (Hyma 1965, pp. 2835). Главная мысль, вдохновлявшая учение Гроота, которую он, возможно, воспринял у ранних мистиков XIV в., таких как Мейстер Экхарт (ум. 1327) и ученик последнего Иоганн Таулер (ок. 13001331), состояла в том, что все попытки человека угодить Богу являются отражением греховного человеческого тщеславия. Поэтому верующей душе следует оставаться пассивной в ожидании благодати (pp. 1724). Ученики Гроота объединились в монашеские общины (первая была основана в Виндесхайме в Нидерландах), члены которых с помощью проповедей и мистических упражнений культивировали подлинное смирение в отношениях с Богом (pp. 5962). В начале XV в. братства начали проникать в Северную Германию (первое из них было основано в Мюнстере в 1401 г.), и вскоре их влияние значительно усилилось. Мистицизм Братьев нашел выражение в ряде ярких сочинений, включая анонимный труд «Немецкая теология» (ок. 1400) и трактат Фомы Кемпийского (13801471) «О подражании Христу» (pp. 166170). Но прежде всего они были обязаны своим влиянием августинианскому акценту на падшей природе человека и необходимости обретения личной веры в искупительную благодать Божию. Во второй половине XV в. ряд видных немецких теологов обратились к тем же темам, поэтому их иногда называют «реформаторами до Реформации»[11]. Один из самых ярких примеров деятельность Иоганна Весселя Гансфорта (ок. 14191489), который в течение 17 лет, начиная с 1432 г., оставался вместе с Братьями общинной жизни в Зволле, пока не перебрался в 1449 г. в Кёльнский университет (Miller 1917, I, 4349). Гансфорт ясно излагает свои идеи в 1489 г. в открытом письме Якобу Хуку, который пытался защищать папскую практику полных индульгенций[12]. Он пишет, что индульгенции результат неправильного понимания отношений между человеком и Богом. Ни одно человеческое деяние, даже если это деяние папы, не поможет грешнику достичь заслуги. «Абсурдно и недостойно» верить, пишет он далее, что простым «человеческим указом» можно изменить «деяние в лучшую сторону в глазах Бога» (Gansfort 1966, p. 99). Единственный путь к заслуге лежит через «наполнение благодатью», которую Бог в своей милости может нам даровать (p. 110). Это, в свою очередь, означает, что все усилия папства и Церкви, направленные на помощь в достижении спасения, неуместны, поскольку «папа не может никому даровать благодать» и «не способен понять, пребывает ли он сам или кто-либо другой в состоянии благодати» (p. 117). Единственной надеждой для уверовавшего грешника являются личные и доверительные отношения с Богом и трактовка Писания и апостольской традиции как «единственного правила веры» (p. 105).
Другим мощным течением позднесредневековой мысли, получившим отражение в теологии Лютера, был «новый путь», via moderna, последняя крупная школа средневековой схоластики. Она появилась в начале XIV в. и была реакцией на via antiqua томистов, утверждавших, что разум, как и вера, может способствовать постижению замыслов Бога, поскольку вера никогда не вступает в противоречие с природой, но лишь «совершенствует» ее. По сути дела, вся история поздней средневековой схоластики может быть изображена как процесс постепенного ослабления связей между разумом и верой вплоть до их окончательного разрыва. Этот процесс начался с Дунса Скота, но наиболее оригинальным и влиятельным представителем via moderna был Уильям Оккам (ок. 12851347), идеи которого в течение следующего столетия развивались его многочисленными выдающимися последователями, включая Роберта Холкота, Григория из Римини, Пьера дАльи и Жана Жерсона. Одним из характерных оккамистских учений была радикальная, почти юмовская критика способностей разума, исследование того, до каких границ он может быть использован в достижении истинного знания. Совсем немного места оставляется разуму в этической дискуссии, которая понималась главным образом как обсуждение заповедей и запретов Божьих. Не отводилось разуму и сколько-нибудь значительной роли в теологии: согласно Оккаму, догмы религии откровения, даже вопрос о существовании Бога и его атрибутах, «очевидно не познаваемы» разумом и могут «доказываться в теологии только при допущении веры»[13].
Другим мощным течением позднесредневековой мысли, получившим отражение в теологии Лютера, был «новый путь», via moderna, последняя крупная школа средневековой схоластики. Она появилась в начале XIV в. и была реакцией на via antiqua томистов, утверждавших, что разум, как и вера, может способствовать постижению замыслов Бога, поскольку вера никогда не вступает в противоречие с природой, но лишь «совершенствует» ее. По сути дела, вся история поздней средневековой схоластики может быть изображена как процесс постепенного ослабления связей между разумом и верой вплоть до их окончательного разрыва. Этот процесс начался с Дунса Скота, но наиболее оригинальным и влиятельным представителем via moderna был Уильям Оккам (ок. 12851347), идеи которого в течение следующего столетия развивались его многочисленными выдающимися последователями, включая Роберта Холкота, Григория из Римини, Пьера дАльи и Жана Жерсона. Одним из характерных оккамистских учений была радикальная, почти юмовская критика способностей разума, исследование того, до каких границ он может быть использован в достижении истинного знания. Совсем немного места оставляется разуму в этической дискуссии, которая понималась главным образом как обсуждение заповедей и запретов Божьих. Не отводилось разуму и сколько-нибудь значительной роли в теологии: согласно Оккаму, догмы религии откровения, даже вопрос о существовании Бога и его атрибутах, «очевидно не познаваемы» разумом и могут «доказываться в теологии только при допущении веры»[13].
Нападки Оккама на via antiqua были возрождены в конце XV в. его многочисленными учениками, двое из которых стали выдающимися теологами. Джон Майр (14671550) начал свою долгую и блестящую преподавательскую карьеру в Париже в 1495 г. откровенно оккамистскими по духу лекциями о «Сентенциях» Петра Ломбардского. Габриэль Биль (14101495), Doctor profundissimus, в середине жизни оставил академическую стезю и примкнул к Братьям общинной жизни, но в 1484 г. вернулся к преподаванию via moderna в новом Тюбингенском университете, вскоре прославив его как центр номиналистических исследований (Oberman 1963, pp. 1416; Landeen 1951, pp. 2429; Burns 1954, pp. 8384).
Влияние Биля было настолько сильным, что за одно поколение до того, как стало известно имя Лютера, два ключевых вопроса обсуждались в немецких университетах в стиле, который, хотя и был вдохновлен Оккамом, с точки зрения дальнейших событий кажется совершенно лютеранским. Первым был вопрос о понимании человеком Бога. Мы обнаруживаем обсуждение этой проблемы в характерном лютеранском духе в трактате «О вечном предопределении» Иоганна фон Штаупица (14681524), который с 1497 по 1500 гг. учился в Тюбингенском университете у нескольких прямых последователей Габриэля Биля (Oberman 1963, p. 19). Штаупиц больше не считает, как томисты, что Бог творец природных законов, которые люди способны постигать разумом и применять в жизни. Напротив, Бог всемогущая и непостижимая воля, постоянно, но совершенно произвольно действующая в мире. Мы знаем, что Бог «бесконечен в силе и величии», а «мудрость Его непостижима» и «неизмерима» (Staupitz 1966, p. 177). Судить о нем с помощью разума невозможно, Он неизбежно выходит за «границы» всех наших способностей (p. 178). Надеяться познать Его можно лишь «через веру во Христа», ибо «познание бессильно, а научное доказательство ничего не дает» для понимания Его путей (p. 178).
Другим важным вопросом, обсуждавшимся в том же духе, было отношение между заслугой и спасением (ср. Vignaux 1934). Штаупиц также ставит эту проблему в своем трактате о предопределении, утверждая, что «природа человека не способна познавать, или желать, или делать добро», и заключая, что если спасение для кого-то возможно, то «обязано собой благодати, а не природе» (Staupitz 1966, pp. 182, 186). «Не стоит думать, предупреждает он, что кто-то будет включен в число истинно верующих благодаря заслуге, и не следует относить на счет природы то, что на самом деле принадлежит благодати» (p. 178). С еще большей силой эта доктрина изложена самим Билем, который формулирует ее весьма доступным образом в проповеди «Об обрезании Господнем». Биль настаивает, что «без благодати абсолютно невозможно» «любить Бога так, чтобы удостоиться заслуги» и спастись (Biel 1966, p. 170). Равным образом, добавляет он, невозможно, чтобы «благодать, достаточная для спасения», была «приобретена через дела подобно другим моральным привычкам» (pp. 167168). Биль заключает, что благодать, этот ключ к спасению, является всецело «даром Божьим, сверхъестественным образом вливаемым в душу» беспомощного грешника, который не может надеяться на то, чтобы заслужить или обрести благодать своими собственными силами (p. 168).