Столкнувшись со все более агрессивной папской политикой и пропагандой, некоторые итальянские города начали сопротивление. Впервые это случилось в Ломбардии, средоточии общинных свобод. В 1266 г. власти Падуи затеяли долгий спор с местными церквями, отказывающимися платить налоги, а в 1282 г. окончательно лишили падуанское духовенство защиты со стороны закона (Hyde 1966a, p. 239). Подобные недружественные проявления стали распространяться по всей Тоскане и Центральной Италии. В 1281 г. в Орвието произошло выступление против присутствующей там папской курии, а в 1284 г. уже серьезное восстание (Waley 1952, pp. 5258). Во Флоренции в 1285 г. были упразднены церковные суды и судебный иммунитет духовенства. В 1296 г. атаке подверглись привилегии духовенства в Пизе (Boase 1933, pp. 85, 87). Партия «белых» во Флоренции на протяжении всего этого периода стремилась положить конец вмешательству папы в дела города, а после переворота 1301 г. вступила в союз с Пистойей в надежде сместить пропапскую синьорию «черных» (Herlihy 1967, p. 226). Наконец, прямое правление папства в Романье находилось под непрерывным давлением в последние десятилетия XIII в. После прибытия папского подеста в Фаенцу в 1278 г. там вспыхнули восстания. В 1284 г. произошли волнения в Форли и Болонье. В 1290-е гг. все провинцию сотрясали многочисленные восстания (Lamer 1965, pp. 4447).
Помимо растущего сопротивления папству, ряд ломбардских и тосканских городов начали разрабатывать политическую идеологию для оправдания своего наступления на полномочия и иммунитет Церкви. В первую очередь это происходило во Флоренции, провозгласившей себя защитницей «тосканских свобод», а также в Падуе, главной поборнице республиканских ценностей в Ломбардии с того момента, как там в 1256 г. было восстановлено общинное правление.
Самым простым способом оспорить притязания Церкви на светское владычество было призвать императора восстановить равновесие сил с папой. Можно было просто уступить вековой имперской претензии, признав, что Regnum Italicum действительно является частью Священной Римской империи, и тем самым доказать, что папы вряд ли могут быть легитимными правителями Ломбардии и Тосканы, поскольку это повлекло бы за собой узурпацию законных прав императора. Такая стратегия была особенно заманчивой в начале XIV в., когда прибытие в Италию Генриха Люксембургского показалось на короткое время реализацией идеала средневековой Империи.
Флорентийский историк Дино Компаньи (ок. 12551324) был политическим автором, который развивал эту линию аргументации в своей «Хронике», описывающей события тех лет. Он утверждал, что правление императора было бы «наиболее справедливым», настаивал на том, что целью похода Генриха Люксембургского в Италию было просто «умиротворение», а также угрожал пропапски настроенным «черным» во Флоренции, что, если они не откажутся от своей преданности папе, «император с его могуществом» навлечет на них «конфискации и ограбления на суше и на море» (Compagni 1906, pp. 223, 259). Но гораздо более важным автором тех лет, предлагавшим полную поддержку императору в противовес папе, был Данте со своим трактатом «Монархия». Скорее всего, он был написан между 1309 и 1313 гг., в то время, когда надежды сторонников империи были необычайно сильны[12]. Главный призыв Данте заключается в восстановлении «покоя и ничем не возмутимого мира», поскольку он верит в то, что «всеобщий мир есть наилучшее из того, что создано для нашего блаженства» (Dante Alighieri 1954, pp. 8, 9)[13]. Когда он начинает размышлять, почему в современной ему Италии нет ни покоя, ни невозмутимого мира, он сосредоточивается на двух главных причинах. Первая, которой он посвящает вторую книгу своего трактата, состоит в отрицании легитимности империи. Вторая соответствует теме третьей книги и заключается в ложной вере, будто «власть империи зависит от власти Церкви». Данте считает, что папы первыми поступают «против истины», поскольку отказываются соглашаться с тем, что у них нет подлинной светской власти, и тем самым не могут признать, что «власть империи вовсе не зависит от Церкви» (pp. 64, 67, 91)[14].
В «Божественной комедии» Данте выходит за пределы сферы политики и акцентирует задачу религиозного возрождения, необходимость измениться самому в качестве единственного средства спасти мир[15]. Однако до того, как он приступил к написанию своей великой поэмы около 1313 г., он предлагал исключительно политическое решение. В трактате о монархии он просит полностью довериться фигуре императора как единственной объединяющей силе, способной преодолеть вражду партий и принести мир в Италию. В первой книге он обосновывает это решение, утверждая, что необходим единственный, всеобщий правитель, чтобы прекратились беспорядки в Regnum Italicum. Данте поначалу рассуждает формально, отчасти в аверроистском стиле, ссылаясь на особую ценность единства и превосходства целого над частями (pp. 914). Но потом он добавляет два чисто политических аргумента в пользу одного и того же заключения. Первый состоит в том, что господство императора создало бы наилучшие условия для справедливого управления, поскольку «между любыми двумя правителями может вспыхнуть спор», который может потребовать «кого-то третьего, с более широкими полномочиями, главенствующего над обоими в пределах своего права» (p. 14)[16]. Другой его аргумент еще более соответствующий идеологии городских республик в том, что правление императора создало бы наилучшие условия для свободы, «величайшего дара, заложенного Богом в человеческую природу», поскольку «человеческий род под властью единого монарха существует ради себя, а не ради другого» (p. 19)[17].
В «Божественной комедии» Данте выходит за пределы сферы политики и акцентирует задачу религиозного возрождения, необходимость измениться самому в качестве единственного средства спасти мир[15]. Однако до того, как он приступил к написанию своей великой поэмы около 1313 г., он предлагал исключительно политическое решение. В трактате о монархии он просит полностью довериться фигуре императора как единственной объединяющей силе, способной преодолеть вражду партий и принести мир в Италию. В первой книге он обосновывает это решение, утверждая, что необходим единственный, всеобщий правитель, чтобы прекратились беспорядки в Regnum Italicum. Данте поначалу рассуждает формально, отчасти в аверроистском стиле, ссылаясь на особую ценность единства и превосходства целого над частями (pp. 914). Но потом он добавляет два чисто политических аргумента в пользу одного и того же заключения. Первый состоит в том, что господство императора создало бы наилучшие условия для справедливого управления, поскольку «между любыми двумя правителями может вспыхнуть спор», который может потребовать «кого-то третьего, с более широкими полномочиями, главенствующего над обоими в пределах своего права» (p. 14)[16]. Другой его аргумент еще более соответствующий идеологии городских республик в том, что правление императора создало бы наилучшие условия для свободы, «величайшего дара, заложенного Богом в человеческую природу», поскольку «человеческий род под властью единого монарха существует ради себя, а не ради другого» (p. 19)[17].
Как подчеркивает Жильсон, эта защита империи основана на примечательном наборе предпосылок, поскольку она предполагает полное разделение между сферами философии и теологии, а также, соответственно, природы и благодати. Данте открыто отвергает ортодоксальное допущение, что у человечества есть только одна «конечная цель» вечное блаженство, поэтому, в соответствии с ней, в христианском мире должен быть только один господин Церковь. Он настаивает на том, что для человека должно быть duo ultima, две конечных цели. Одна это спасение в грядущей жизни, которое достигается через принадлежность Церкви. Другая счастье в настоящей жизни, достигаемое под водительством империи, которая рассматривается тем самым как власть одновременно равная Церкви и независимая от нее (Gilson 1948, pp. 191194).
Обычно говорят, что, хотя такое оправдание империи могло представлять новшество в области теории, оно было безнадежно анахроничным на практике: «мечтой идеалиста», далекого от политических реалий (Ullmann 1949, p. 33). Ведь ни Генриху Люксембургскому, ни его преемникам так и не удалось восстановить контроль над Regnum Italicum. Но есть основания полагать, что обвинения в анахронизме возникают отчасти из-за незнания контекста творчества Данте и в особенности из-за незнания сущности той дилеммы, которую, по всей очевидности, была призвана разрешить его «Монархия» (Davis 1957, pp. 169170). Данте пребывал в изгнании вдали от Флоренции с момента переворота, произведенного в 1301 г. аристократической партией «черных» с одобрения папы Бонифация VIII. Он очень наделялся найти энергичного вождя, под знаменем которого удастся собрать изгнанников и свергнуть пропапское правительство города. Было очевидно, что такому лидеру понадобится немалый авторитет и значительная военная сила, чтобы выступать центром притяжения и внушать веру в успех. Поэтому вовсе не удивительно и только задним числом это может показаться неразумным что в момент, когда Генрих VII шел с войском по Италии, Данте решил возложить все свои надежды на императора, поскольку видел в этом единственный способ спасти Regnum Italicum от затянувшегося господства ненавистного папы.
Однако с точки зрения ломбардских и тосканских республик, ревниво оберегающих свои свободы, предложение Данте едва ли могло выглядеть заманчивым решением их затруднений. И хотя оно позволяло отвергнуть право папы на вмешательство в их дела, это достигалось ценой их повторного закрепления в качестве вассалов Священной Римской империи. Было понятно, что более всего им была нужна такая политическая аргументация, которая помогла бы оправдать их свободу перед Церковью, не заставляя поступиться ею ради кого-то еще. Так же, как Бартоло искал способ защитить их независимость от империи, они искали аналогичную аргументацию, чтобы провозгласить свою независимость от папы.