Удивительно, что и ученики прекрасно понимали свою будущую «миссию» и совершенно осознанно повышали свой уровень грамотности, образованности и культуры.
А «рояль Рахманинова» почитался как большая достопримечательность.
* * *
Кстати говоря, именно эта местность более всего страдала от московских наводнений. Трудно в такое поверить, однако раньше Москву заливало очень часто. Разумеется, весной, во время паводка. Крупнейшая же из подобных катастроф пришлась на 1908 год.
Разумеется, больше всего это касалось тех районов, которые находились поблизости от Москвы-реки. Чуть меньше наводнение сказывалось на набережных Яузы. А территория между Москвой-рекою и Отводным каналом, так называемый остров вообще превращался в этакую Венецию. Его полностью заливало.
Зрелище было красивым. Москвичи передвигались по родному городу на лодках или же плотах. Из окон ловили рыбу. Выгнутые мостики становились островами. Потрясающе!
Однако бед было гораздо больше. Подмывались фундаменты. Полностью уничтожались деревянные и каменные мостовые. Деревянные домики просто сносило. Из магазинов и со складов в неизвестном направлении уплывали товары. Разумеется, ничего не оставалось от садов и огородов, которые так любили и лелеяли москвичи.
В наводнение 1908 года было затоплено 16 квадратных километров городской территории. Общая длина улиц, оказавшихся под водой, составила около 100 километров. На Кремлевской набережной уровень реки поднялся на два с половиной метра. Разумеется, древней крепости это не угрожало, но все равно смотрелось жутковато. Так или иначе из-за этого наводнения пострадало 160 тысяч москвичей каждый десятый житель города.
Последний раз такое бедствие случилось в 1930 году. Правда, с меньшим ущербом. После этого за дело взялись всерьез, укрепили набережные, построили всяческие гидротехнические приспособления. И теперь московское наводнение может разве что присниться.
Листов завод
Заводской комплекс Листа (Софийская набережная, 12) построен в 1873 году.
Все началось в 1863 году, когда купец первой гильдии Густав Лист открыл на улице Петровке маленькую мастерскую, производящую пожарный инвентарь в первую очередь насосы и сосисы (так в те времена называли пожарные шланги). Прошло одиннадцать лет, и Лист перевел производство на Софийскую набережную. Можно сказать, не по собственной воле его пожарная мастерская сгорела, тем самым косвенно подтвердив целесообразность данного промысла в Москве. К счастью, деньги к тому времени у Листа появились, и он открыл уже не скромненькую мастерскую, а вполне себе завод. Ворота же украсили скульптуры литейщика и кузнеца.
Лист, не долго думая, назвал завод Софийским (было, впрочем, и другое имя «Густав Лист»). И поселился при нем сам.
Уклад здесь был полусемейный. По праздникам в доме самого Листа устраивались концерты силами самих сотрудников противопожарного предприятия. За полчаса до начала смены, ежедневно каждому рабочему давали чай с хлебом и сахаром. Это преследовало сразу две цели во-первых, подкрепить работника перед тяжелым днем, а во-вторых, создать некую атмосферу общности.
Впрочем, являться к утреннему чаю было совсем не обязательно.
Заказчики шли к Листу нескончаемым потоком. Заявки начинали с льстивых предисловий: «Екатеринославская губернская земская управа сим удостоверяет, что приобретенные за период 18761897 годы пожарные насосы в количестве 986 штук для сельских обществ и земледельцев оказались во всем исправными и доброкачественными».
Или: «Милостивый государь, Густав Иванович! Комиссия Военного ведомства пришла к заключению, что механический завод Густав Лист приготавливает ручные и паровые насосы отличные по прочности, хорошей конструкции и тщательной отделки».
Производство развивалось. К революции на листовском заводе насчитывалось 1600 рабочих. Очень кстати были именно заказы от военных вовсю шла Первая мировая. А вот революция пришлась совсем не кстати завод национализировали.
Кстати, сами рабочие этому в свое время способствовали в 1899 году здесь распространялась первомайская листовка, написанная не кем-нибудь, а будущим наркомом просвещения Луначарским. А в революцию рабочие и вовсе присоединились к армии восставших. Первый советский директор завода писал: «В 1917 году завод Г. Листа насчитывал около 1600 рабочих, причем большинство членов партии были твердыми большевиками. Замоскворецкий РК РСДРП (б) командировал сюда политическим руководителем К. В. Островитянова, впоследствии академика. Стратегическое положение завода напротив Кремля центра сопротивления белогвардейцев диктовало тактику боя. Заводское вооруженное формирование под руководством Н. В. Федорова держало оборону Москворецкого моста и набережных Замоскворечья. После удачного прорыва на левую сторону Москвы-реки ожесточенные бои развернулись на Остоженке за Провиантские склады».
Или: «Милостивый государь, Густав Иванович! Комиссия Военного ведомства пришла к заключению, что механический завод Густав Лист приготавливает ручные и паровые насосы отличные по прочности, хорошей конструкции и тщательной отделки».
Производство развивалось. К революции на листовском заводе насчитывалось 1600 рабочих. Очень кстати были именно заказы от военных вовсю шла Первая мировая. А вот революция пришлась совсем не кстати завод национализировали.
Кстати, сами рабочие этому в свое время способствовали в 1899 году здесь распространялась первомайская листовка, написанная не кем-нибудь, а будущим наркомом просвещения Луначарским. А в революцию рабочие и вовсе присоединились к армии восставших. Первый советский директор завода писал: «В 1917 году завод Г. Листа насчитывал около 1600 рабочих, причем большинство членов партии были твердыми большевиками. Замоскворецкий РК РСДРП (б) командировал сюда политическим руководителем К. В. Островитянова, впоследствии академика. Стратегическое положение завода напротив Кремля центра сопротивления белогвардейцев диктовало тактику боя. Заводское вооруженное формирование под руководством Н. В. Федорова держало оборону Москворецкого моста и набережных Замоскворечья. После удачного прорыва на левую сторону Москвы-реки ожесточенные бои развернулись на Остоженке за Провиантские склады».
Словно желая отыграться за два предыдущих пафосных названия, заводу дали имя весьма скромное: «Завод 5». Правда, потом его переименовали в «Гидрофильтр», а затем и в «Красный факел».
* * *
Кстати, иной раз завод, помимо воли, участвовал в жизни соседней школы. Уже упомянутый М. Коршунов писал: «Наша староста Зина Таранова сломала ногу. На классном собрании нежданно-негаданно кто-то выкликнул меня на должность временно исполняющего обязанности старосты. Очевидно, в этот обольстительный момент во мне шевельнулось тщеславие, дало свой каверзный дурманящий росток, и я принял высокий пост, как говорится, без всякой ложной скромности. А Левка был в панике: он прекрасно понимал, что ни я, ни Олег, ни сам он не созданы для администрирования. Уже на ближайшем уроке немецкого языка возник скандал уж очень мы не любили эту учительницу. Кличка Спица. «Истеричная, крикливая, злобная и придирчивая бестия». Это о ней Лева. А это Юра: «Пишу я, бешенством объятый, немецкий жизненный дефект. О будь вы сотни раз прокляты Футурум, Презенс и Префект».
Где ваш авторитет? грозно обратилась ко мне Спица. Класс разболтался, вышел у вас из подчинения. Сплошные безобразия! Keine Ordnung (Нет порядка).
Потом неожиданно загудел завод «Красный факел», рядом с нами.
Кто гудит? завопила Эсфирь Семеновна».
Резиденция господина посла
Особняк Харитоненко (Софийская набережная, 14) построен в 1893 году по проекту архитектора В. Залесского.
Харитоненко фамилия купеческая. По меркам Москвы не сказать, чтобы древняя лишь в середине девятнадцатого века основатель дела И. Г. Харитоненко решил заработать на сахарной свекле. И преуспел. К двадцатому столетию династия была одной из самых видных в городе. А родовой особняк одним из самых знаменитых мест в Москве, где регулярно собирались любители искусств. Здесь пел Шаляпин, играл Скрябин, а на стенах были вывешены подлинники передвижников.
Князь С. Щербатов описывал это жилище: «Харитоненко обожал французскую живопись, но презирал современное искусство и считался в художественном мире «vieux pompier». Он тратил огромные деньги на крошечные Мэссоньэ, потолок его гостиной был расписан Фламэнгом. Увлекался он и пейзажами Барбизонцев и лишь под конец жизни стал приобретать и русскую живопись.
Хотя к его собранию живописи передовые меценаты относились несколько свысока, но искренней, интимной, любви к картинам «для себя» в нем было больше, чем у них, и я очень ценил в нем эту искреннюю, подлинную любовь к своим приобретениям. Под конец жизни она вся излилась на собирание древних русских икон, которым увлекалась, более его самого, его жена Вера Андреевна У Харитоненки я впервые познакомился с бывшим послушником Афонского монастыря и начинающим быть знаменитым художником Малявиным. Он писал большой портрет Павла Ивановича с сыном, писал он его странным способом, так как натурщики были нетерпеливые. Зарисовывая отдельно нос, глаза, рот, характерные особенности, он по этим документам составлял портрет на холсте. Вышло довольно неудачно.