Смыслы и образы - Борис Вараксин 3 стр.


«Некто Варак погнался за Сисарою. Навстречу Сисаре из шатра вышла Иеиль и пригласила его к себе. Напоила молоком, уложила спать и даже пообещала, в случае чего, сказать Вараку, что Сисары здесь нет. Сисара успокоился и уснул. После чего Иеиль вбила в голову Сисаре кол (штырь), а подоспевшему Вараку сообщила, что его враг  вот он Только мёртвый».

Вот и вся история. О чем она свидетельствует? О крайнем женском коварстве, немотивированном и жестоком? Возможно. О своеобразном кокетстве на грани издевательства? Мол: «Вот он, голубчик. Только я его уже прикончила. И кто после этого из нас круче?»

Не очень понятно, что хотел сказать своей работой художник. Но чем-то же ему приглянулся ветхозаветный сюжет! Необычностью коллизии? Непредсказуемостью женского поведения? Возможностью показать прелестное создание за несвойственным ей занятием?

В картине все очень серьезно. Ни намёка на юмор. Мужчина выглядит невинной жертвой собственной доверчивости. Сопротивление с его стороны какое-то вялое, неубедительное. В свою очередь, и женщина не отмечена печатью злобы или ненависти. Она просто сосредоточенно делает своё дело. Зачем ей это нужно? Нет ответа.


***


Отправимся-ка мы в обитель добра и нежности, а именно  в женский монастырь. Вот уж где нас встретят так, что и уходить не захочется.

Алессандро Маньяско

Алессандро Маньяско. «Трапеза монахинь». ГМИИ имени А.С.Пушкина. Примерно 1725 год.


При первом взгляде на картину  ад кромешный, от которого бежать подальше и побыстрей.

Атмосфера ничего, кроме жути, не вызывает. А ведь это  женский монастырь. Почему же все так грустно? И что за недолга согнала сюда молодых женщин, которые вскорости превратятся в старух  вроде тех, что ковыляют в глубине зала?

Ответов художник не дает. Но вот обратить наше внимание на некие странности человеческого бытия явно вознамерился. Что ж, давайте поразмыслим.

Маньяско делает нас свидетелями монашеской трапезы, утрируя ее до крайности. Вряд ли в реальности все так и выглядело. В монастыре текла обычная жизнь: службы, молитвы, труд (где он допускался). Маньяско же низводит монастырское житие до абсурда, когда обычная трапеза совершается в храме, да еще чуть ли не на алтаре. Курящийся ладан Порхающие серафимы На все наброшена тень неумолимого сарказма.

Нищета столь откровенна и вызывающа, что жалкие крохи на скомканной скатерти можно счесть за пиршество. Торжествует грязно-коричневый цвет  цвет монашеского облачения. Ни одной живой ноты. Безысходность и пессимизм как на бесконечно длящихся похоронах.

Тем не менее, сцена по-своему эмоциональна. Мысли каждой из присутствующих заняты чем-то своим. Одна скрестила на груди руки. Наверно, думает о ребенке, которого нет и не будет. Другая  словно качает дитя. Третья  в столь смиренном поклоне, как если бы никаких надежд уже не осталось. Четвертая в прострации перебирает четки. У пятой в руках книга, но взгляд устремлен куда-то в пол. И только одна из всей этой честной компании воздела очи в небо, молитвенно сложив руки. Наверно, начальница. Вот она, действительно, общается с Богом. Не исключено, что и от имени всех присутствующих. Хорошо, если так

Обращают на себя внимание кисти рук женщин. Они  словно эмалевые: выпуклые, гладкие, совершенно особые. В их своеобразной удлиненности  и грация, и изящество, и выражение чувств: мольба и отчаяние, покорность и несбыточная надежда. Они просто завораживают.

Вряд ли художник принимает жизненный выбор несчастных созданий. Но он их ни в чем и не винит, а только жалеет. А вот к институту монашества, думается, относится с жесткой иронией и готов высмеивать беспощадно. Не нужно это человеку, тем более  женщине. Ей бы детей воспитывать, а не молитвы возносить.

Печальное зрелище. Кто в этом виноват? Уж точно не те, кто волею обстоятельств вынуждены влачить жалкое и бессмысленное существование.

И это первая четверть XVIII века, католическая Италия


***


Похоже, монастырь  не лучшее место для свиданий. Тем более для любовных. Но что же делать, на что обратить взор? Не получается с праведницами  приглядеться к грешницам? Что ж, таковых в мировой живописи немало. Вот, например

Франческо Фурини


Франческо Фурини  очень узнаваемый по манере художник. Большой почитатель обнажённой женской натуры. И юные нимфетки в его исполнении всегда выглядят трогательными, нежными и весьма соблазнительными. В том числе  и библейские персонажи.

Франческо Фурини


Франческо Фурини  очень узнаваемый по манере художник. Большой почитатель обнажённой женской натуры. И юные нимфетки в его исполнении всегда выглядят трогательными, нежными и весьма соблазнительными. В том числе  и библейские персонажи.

В Венском музее истории искусств находятся сразу две картины Фурини, посвящённые Марии Магдалине, написанные примерно в одно время  около 1635 г. Вот первая.

Мария Магдалина в глубокой задумчивости сидит за столом. Перед ней  сосуд с маслом, которым она вскоре омоет раны Иисуса после снятия с креста. Надо понимать, Мария задумалась именно о судьбе Спасителя, иначе этот сосуд здесь бы не стоял. Однако, никак не удается избавиться от ощущения некоей двусмысленности происходящего. Поза, слёзы, тяжкие раздумья о жизни, её безысходности

Страдания женщины искренни и глубоки, как и её раскаяние. Очень реалистичная сцена.

Есть ещё ряд предположений: что это не Мария Магдалина, а пифия-пророчица, которой открылось весьма безрадостное будущее; что женщина приготовилась выпить чашу с ядом и вспоминает всё хорошее, что было в её несчастной жизни. В общем, кому что нравится. В любом случае, дама заслуживает самого глубокого сочувствия.

франческо фурини


Однако, хотелось бы чего-нибудь пооптимистичней. Поменьше философии, что ли, побольше светлого и радостного. Например, чего-нибудь этакого

Данная картина знатоку творчества флорентийца покажется куда более привычной. Мария Магдалина выглядит здесь скорее прелестным ангелом, нежели кающейся грешницей. Даже есть некий намёк на крылья у неё за спиной. Видимо, Фурини давно уже собирался представить ангела в столь соблазнительном обличье. Или наоборот: соблазн в таком вот ангельском виде. И случай представился.

И снова образ выглядит довольно двусмысленно. Ну, право, какое отношение эта прелестница имеет к Библии, лежащей перед ней? Её нравственные страдания столь многообещающи, что пройти мимо кающейся грешницы как-то даже и неприлично. Честно говоря, на падшую, но готовую к преображению женщину не слишком похоже. Скорее, в нас крепнет убеждение: героине предстоит ещё долгий жизненный путь и будет крайне обидно, если такая прелесть сразу достанется Всевышнему. А подобная перспектива угрожающе близка. Это несправедливо. Прежде всего, по отношению к окружающим. И почему-то кажется, что Фурини не был столь беспощаден к людям, чтобы лишать их сладостных перспектив общения с прелестным созданием. Всевышний же подождёт. Он понятливый


***


Уф-ф-ф Немного отлегло. Выходит, не всё так грустно в этом мире. Наверно, и в смысле любви мужчины к женщине всё не безнадёжно. Наверняка художники не забывали про эту чудесную сторону человеческого бытия. Например, Сусанна. Уж если кого и любили, то именно её. И ещё как! Давайте удостоверимся.

Ветхозаветная легенда о прекрасной Сусанне и двух старцах  это история о том, как шантажом и угрозами два престарелых судьи пытались совратить прелестную девушку, собравшуюся искупаться в бассейне. И что из этого вышло.

Лоренцо Лотто

Лоренцо Лотто. «Сусанная и старцы». 1517 г. Галерея Уффици.


Картина отвечает высочайшим требованиям эпохи. Чудесный пейзаж, выполненный в нежных серебристо-серых тонах, мягкий рассеянный свет, мощная крепость как символ непоколебимой стойкости в жизненных испытаниях. Аллегории следуют одна за другой, только успевай подмечать.

Природа взывает к умиротворению и гармонии, размеренности и душевному спокойствию. Но кое-кому не до того. Эти кое-кто (а именно: два старца, два судьи) озабочены совсем другим. Не привыкшие к ограничениям, они не в силах устоять и при виде обнажённого женского тела.

В сущности, легенда следует правде жизни. Но все-равно  эти двое не правы. Им бы внять голосу разума и успокоиться, прекратить свои грязные домогательства и шантаж, образумиться, наконец. Но куда там  машут руками, потрясают свитком, в котором, надо полагать, содержится гнусный навет на заупрямившуюся жертву. Как-то непрофессионально всё это выглядит.

А между тем, девушка ни в чём не виновата. Что лишний раз подтверждает нимб святости над её головой. А коли так, два пожилых безобразника, несдержанных в своей похотливости, будут наказаны. Их попросту забьют камнями. Жаль, мы этого не увидим. Что ж: не прелюбодействуй и других не склоняй к прелюбодеянию. И всё будет окей.

Назад Дальше