Ответственность, настаивает он, характерна только для личности и свойственна лишь ей, а потому ослабленная ответственность равнозначна ослабленности личностного начала (в смысле самого бытия личности)55, что означает начало деградации личности.
Тип изучения человека со стороны того, «что в нем есть действительно человеческого», диктует необходимость соединять антропологию с этикой, исследовать действующего человека и с позиций персонализма, феноменологии, экзистенциализма56. Широта подобного метода оказывается лучшей формой и системой доказательств. И однако же при всей своей глобальности сам метод позволяет данную проблематику свести к одному-единственному моменту: к нравственной точке отсчета «могу не должен» своеобразной границе личностности в человеке, мерилу его внутренних качеств.
Нельзя говорить о нравственности в отрыве от человека, как нельзя понимать и исследовать человека без правильного ответа на вопрос: «что есть нравственность?». По убеждению Папы, нравственность своеобразное «напряжение» духовного свойства, которое по характеру своему двусторонне, это сугубо экзистенциальная реальность, связанная с личностью посредством ее собственного субъекта, явление глубоко внутреннее, которое вместе с тем относится и к миру внешнему, следовательно, это область, где оба мира «встречаются». Но нравственности не бывает самой по себе: она проявляет себя в ответственности и долге. Этот вывод был сделан К. Войтылой в период, когда он, работая над докторской диссертацией о Максе Шелере57, всесторонне исследовал проблему ценностей.
Полемизируя с классиком феноменологической этики, по существу разводившим в разные стороны такие понятия, как переживание и реальный поступок, воля и любовь, существование и деятельность, К. Войтыла поставил вопрос о необходимости понимания человеческого опыта в единстве ценностей и действия, показав, во-первых, что в отношении человека, его внутреннего мира, есть объективные ценности (не только субъективные), а во-вторых что существует принципиальное различие между нравственным опытом и опытом нравственности58.
Вера. Надежда. ЛюбовьПапу Римского никак не назовешь приверженцем какой-то одной традиции и даже человеком традиционного склада ума столько сразу разных традиций и подходов соединяет он одновременно. Однако новаторство его и это не парадокс проявляется прежде всего в неукоснительном следовании традициям, что является характерной чертой его мировоззрения и научной этики. Если и можно услышать упрек в его адрес, то чаще всего именно по этому поводу. За каждым его выступлением, исследованием, трактатом стоят идеи и понятия с наработанным за столетия «полем значений». Будучи обращенной к сегодняшнему дню, любая его научная работа по философии ли, этике или антропологии представляет собой еще и краткий исторический очерк по данной проблематике, некий экскурс в прошлое избранной точки зрения (а то и целого их комплекса), включая сюда не только философско-богословскую (в первую очередь католическую) мысль, но и документы папства, о чем свидетельствуют его Обращения.
Сама манера изложения материала обязательно нацелена у Папы на диалог, на продолжение на дальнейшее развитие: ни одной своей крупной вещи он не начинал с «нуля»: даже, пожалуй, самая ранняя рапсод «СловоЛогос» представляет собой опыт обобщения слова в том его религиозном контексте, который подразумевает единый процесс историю человечества. И это особенность его поэтики в целом, всегда несущей на себе печать наследия (не случайно Папа так любит цитаты). За каждым произведением стоит имя и не одно: Аристотель, Платон, св. Августин и св. Фома Аквинский, св. Иоанн Креста, Кант и Гуссерль, Павел VI и Лев XIII, апостолы, которые, кажется, сопровождают каждое его слово. Но главным Путеводителем является Христос, давший миру заповеди, Его учение любви.
У этого учения, полагает Иоанн Павел II, не может быть застывших форм, но суть ее неизменна. Вероучение, как и сама вера, не должны быть чем-то раз и навсегда данным, догмой или слепым следованием некой конкретной традиции, своего рода «социальной моделью» по типу «так считают другие». Вера в его представлении подразумевает постоянное движение, поиск иных аргументаций, воззрений, подходов.
Папа рассматривает веру как индивидуальное свойство каждого, результат усилий духа отдельного человека. Вера может быть унаследованной, а может быть и выбранной сознательно, главное не в том, когда и при каких обстоятельствах человек стал верующим, но в том, чтобы вера была результатом зрелого выбора. Поэтому основополагающее значение Папа отводит вере «рассудочной», то есть «разумной».
Папа рассматривает веру как индивидуальное свойство каждого, результат усилий духа отдельного человека. Вера может быть унаследованной, а может быть и выбранной сознательно, главное не в том, когда и при каких обстоятельствах человек стал верующим, но в том, чтобы вера была результатом зрелого выбора. Поэтому основополагающее значение Папа отводит вере «рассудочной», то есть «разумной».
«Вера является добровольным и сознательным ответом разума на слово Божие []. То, что я верю, а также для чего я верю, органично сплетено с тем, во что я верю»59. Понятие веры, отношения к ней, показывает Папа, раскрывается через овладение культурой слова. Вот почему он призывает и настаивает: «Мы должны о вере говорить». Но вера, хоть она и отражает индивидуальное мышление человека, есть дар, предназначенный всем людям как «детям Божиим» и «братьям».
Проблема веры, таким образом, неотделима от всей человеческой культуры как исторически, так и научно, и в этом смысле культура обретает качественно иное значение органичной части религии60, обеспечивая единство людей на основе веры, которую Иоанн Павел II рассматривает в разнообразии ее конфессий.
Однако, считает он, именно христианская вера, неразрывно связанная с Откровением, которое (как и вера) «превосходит» человека, открывает перед ним сверхъестественные перспективы. Это и побуждает человека всегда к чему-то стремиться. Данный вывод сделан был Папой и обоснован в его работах о богословии св. Иоанна Креста, в которой особое внимание он обращает на призыв Учителя мистики жить согласно богословским добродетелям веры, надежды и любви61.
Жить в вере и верой помогает надежда, преодолевающая границы смерти, одиночества, пустоты. «Очень важно переступить порог надежды, не задерживаться перед ним, позволить себя вести», говорит Иоанн Павел II, показывая, что вся человеческая жизнь будет существовать в призме надежды, если человек овладел мудростью «испытывать сыновний страх Божий, который есть любовь»62. Этой теме посвящена его специальная книга, а значительно раньше художественные сочинения «Размышления об отцовстве», «Размышления о смерти», «Брат нашего Бога», главная мысль которых человек не может обрести себя без надежды, которая всегда и новая жизнь. «Учась надежде новой, мы движемся всё время к новым берегам» (цикл «Размышляя: Отчизна»).
Надежда питаема эсхатологическим ожиданием, которое особенно ярко присутствует в христианстве Востока. «Восток живым образом выражает реальность Предания и ожидания. Все его богослужения преимущественно это воспоминание о спасении и призывание возвращения Господа. И если Предание учит Церкви верности тому, что их породило, то эсхатологическое ожидание побуждает их быть тем, чем они еще не стали в полноте и чем Господь желает их соделать, а следовательно, побуждает искать все новые пути верности, преодолевая пессимизм, ибо всё устремляется к надежде Божией, которая не постыжает»63.
Любовь конечная правда о вечной жизни, обозначенная вертикальной линией развития устремленностью ввысь. В культуроведческой «системе» Папы она и самостоятельный элемент, и Явление, объемлющее всё: Бог есть Любовь (кстати, под таким лозунгом проходила его поездка на Родину летом завершающего тысячелетие 1999 года).
«В борьбе между добром и злом, между грехом и искуплением последнее слово останется за любовью»64. Иоанн Павел II одним из первых в современной науке сделал попытку описать и проанализировать одновременно все проявления любви: половое влечение, добродетель целомудрия, брак и т.д. При этом акцент делается им на любви, которая должна приравниваться к христианской, вопреки многовековой традиции не объединять в одно целое любовь в понимании евангельском и земном: вопросы пола исключались из философии и богословия, их всегда относили к сфере сексологии.
«Генеалогия моих работ, сосредоточенных на человеке, на человеческой личности, прежде всего пастырская. Именно с пастырской точки зрения в книге «Любовь и ответственность» изложил я концепцию персоналистского принципа. Принцип этот попытка перевести на язык философской этики заповедь любви. Личность это такое существо, надлежащим отношением к которому является любовь. Мы справедливы к личности, если любим её. Мы справедливы и к людям»65.
Принято под проблематикой пола подразумевать проблематику плоти. Отсюда и несколько однолинейная трактовка любви с точки зрения физиологии и медицины и лишь затем в психологическом ключе. Считают также, что обе науки физиология и медицина могут стать основанием для выработки норм этики. Папа Римский рассуждает принципиально иначе: физиология и медицина лишь дополняют суждения о личности, взятые в контексте ее существования, с учетом ее поступков и права.