Ты, похоже, надо мной смеешься,
а с меня сошел моментом хмель:
Только дятлы мои гости-птицы,
и не тянет ветви дуб-сосед
мне навстречу, чтоб не заразиться,
ведь меня замучил короед
А еще, намедни я слыхала,
скоро грянет праздник-Рождество
и таких, как я, падет немало!..
Возврати мое мне естество!
Ты сожги картину в печке пылкой,
И ко мне вернется мой наряд!»
Шишкин же ответил ей с ухмылкой:
«Живописи, детка, не горят!»
Наталья Аюпова
Лесные хроники
«у ба-а-а-бушки се-е-е-еренький ко-о-о-злик», неслась над лесом пьяная песня.
«Опять поросята гуляют, печально вздохнул волк. Козлик! Козел он был, никому прохода не давал, задирал встречного-поперечного».
«Б-а-а-абушка ко-о-о-озлика»
Да уж, старая коза избаловала сыночка, не работал, целыми днями по лесу шатался.
«Напа-а-а-ли на ко-о-о-злика се-е-е-рые во-о-о-олки»
Да никто на него не нападал, все обходили десятой дорогой, в город он подался, бросил козу с семерыми козлятами. «В кино, говорил, сниматься буду».
Снялся в эпизоде. Сериал по телевизору был, как волк-мент, работающий под прикрытием, гонялся за зайцем-наркодилером. Уж где только этот заяц наркоту не прятал: и в воздушном шарике и в горшке с цветком. Но так искусно втирался в доверие, что волку никак не удавалось поймать косого.
«Остались от ко-о-озлика»
А ведь и эту песенку поросята сочинили, ишь горланят. Ладно бы только песни орали, а то еще газету издают. Сорока у них корреспондент. В лесу всем известно, что глупая птица сорока, да, мало того, врунья, каких поискать.
Давеча забежала девчонка в лес, маленькая, в красной шапочке, мать безголовая к бабушке послала. В лесу лихого народа хватает, вон, дровосеки всякие шастают, того гляди, ребенка обидят. Проводил к бабушке, поговорил, чтобы одну не отпускали, мало ли что. А в газете прописали тьфу!.. вспомнить противно.
Или тут на днях малыш, кругленький колобок колобком горланил: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел» Попытался поймать, да куда там. Хорошо лиса верная помощница, уболтала, вернула домой.
А когда козлик-козел в кино подался сниматься и козу бросил, зашел к ней волк, порасспрашивал, как и что, сынка ее старшего пожурил, чтоб мамке помогал, а не к поросятам прибивался, поправил забор покосившийся, а в газете что было Эх!
Да и про лису-помощницу недавно статья была, что, мол, у вороны из клюва вырвала кусок сыра. У вороны! Да эта ворона сама чего хочешь вырвет у кого угодно, но своего не отдаст.
А всё почему на него, волка, напраслину возводят. Его дело за порядком следить. Зашел к поросятам, вежливо постучал в дверь, поговорил, попросил по-хорошему, чтобы ночью под окнами похабных песен не горланили, а они в газетенке своей прописали, что он в их дом ломился и еще два дома по ветру разметал. А были ли те домики? И почему только два, писали бы сразу четыре. И это свободная пресса?
Волк тоскливо посмотрел на восходящую луну и завыл.
Один день из жизни сказочного короля
Король был мрачен. Он стоял у окна, смотрел на падающий снег и думал о том, что во дворце стало ужасно тихо с тех пор, как Принц и Золушка уехали в свадебное путешествие. Вдруг в комнату вошел, даже вбежал Первый Министр:
Ваше Величество, посол Тарабарского королевства аудиенции просит.
Да что ему надо?
Известно, что Прумпурляндску волость требуют
Король побрел за мантией. Гардеробной с недавних пор стала заведовать мачеха Золушки да, да, ее так и не удалось выгнать из королевства.
Она всегда ворчала на короля: «Ходют и ходют!..», «У меня обед!», «По описи выдано: мантия одна, шуба одна, сдаете одну мантию, где шуба?» А шубу король пожаловал очередному витязю, случайно забредшему в это сказочное королевство. Витязь был странно одет, была у него при себе и тигровая шкура, но в шубе все-таки зимой удобнее, да и теплее.
Сидя на троне, король с тоской смотрел на посла, выписывающего ногами фортеля и приговаривающего: «Прумпурляндска волость, Прумпурляндска волость»
Шиш вам, а не Прумпурляндска волость, вдруг с вызовом произнес король и вышел из тронного зала. Он хотел сказать что-нибудь покрепче, но в последний момент вспомнил, что это все-таки дипломатический прием.
Пыльная мантия давила на плечи. Король снял ее, отнес обратно в гардероб.
«Зачем им эта волость? думал король. Там ведь растительности нет, ископаемых нет, населена роботами».
Прумпурляндской волостью в королевстве называли завод, выпускающий все на свете: сапоги-скороходы, гусли-самогуды и прочую сказочную дребедень. Работали там роботы.
«Все, отрекусь от престола», решил король. Он даже придумал начало прощальной речи: «Я устал, я ухожу». Дальше речь не клеилась.
Раздался телефонный звонок.
С Новым годом! загремел в трубке бас тарабарского короля.
Взаимно, механически ответил король.
Приглашаю на Большой королевский бал в честь Нового года!
А как же Прумпурляндска волость, которую вы требуете?
Хм, смущенно кашлянул тарабарский король. Простите великодушно, но, понимаете, наш главный учитель танцев поспорил на ящик коньяка, что сможет сыграть посла. От великого ума, конечно. Что вы ответили ему?
Шиш вам, а не Прумпурляндска волость.
Ха-ха-ха-ха. Так ему и надо. Коньяк он выиграл, но я специальным королевским указом запретил ему употреблять спиртное до следующего Нового года Так я высылаю личного Дракона?
И, знаете, настроение короля улучшилось, ведь он обожал балы, танцы, суету праздника. На балу он встретит старых сказочных друзей, поболтает с ними, скоро вернутся Принц и Золушка, скука короля пройдет, и все будет очень-очень хорошо, как всегда бывает в старых сказках.
Макс Дарк
Писатель
Им втихаря гордилось всё селенье.
Нет, в самом деле! Он чудак, вестимо,
Но шутка ли сказать живой писатель!
На двести вёрст в округе нет такого!
Кто помоложе те уже не вспомнят,
А старики расскажут вам охотно,
Как он в село к нам первый раз приехал
Студент безусый в форменной тужурке,
Всё чиркая чегой-то поминутно
В изрядно пухлой книжке записной.
Как подшофе он вёл в трактире речи,
Что гению, мол, даже и не нужно
Кончать каких-то скучных академий,
Что истинный талант зерну подобен,
Которое взойдёт и всколосится
Без всякого влияния извне.
Гулял, шутил, записывал частушки,
В себя вбирал окрестные пейзажи,
А осенью домой уехал, в город,
С тем, чтоб весной вернувшись, огорошить
Селян словами: «Я останусь здесь».
У обчества избёнку прикупил
На выселках, кой-как её подправив,
И тихо-мирно зажил бобылём.
Шушукалися все спервоначалу:
«Блажит, мол, барин!» Опосля привыкли.
А лет спустя так несколько и вовсе
Нашли резон держать за своего.
К тому же был он прост, без фанаберий,
Здоровался приветливо со всеми,
Детишек местных грамоте учил,
Ходил босой, в холстине домотканой,
Жил с огорода, с удочкой сидел,
Бывало, что в лесу гулял с ружьишком,
Но, впрочем, никогда не приносил
Ни зверя, ни какой иной дичины.
«Я, говорил он, вегетарианец!».
Да нам-то что? Пущай хоть розенкрейцер,
Лишь был бы ты хороший человек.
Урядник с ним здоровкался за ручку.
Да что урядник? Земский представитель,
Когда бывал в селе у нас по делу,
То беспременно заходил к нему!
И шли они в трактир, где между прочих
Досужих разговоров о погоде,
Об обмолоте, яровых и зяби,
Да видов на осенний урожай
Звучало: «Нынче много щелкопёров
А думать о судьбе литературы
Невместно им. Ах, где титаны духа?
Не тот писатель нынче. Зубоскальство
Да опрощенье нравов их стезя»
Тут наш герой, вздохнув, неторопливо
Под рюмочку мадеры говорил:
«Роман мой, к счастью, будет не таков.
Пожалуй, невелик он по объёму,
Но замысел велик и грандиозен,
А исполненье будет безупречно.
Всё будет в нём: страдающий герой
(семьёй не понятый, а обществом тем паче),
Знакомства, расставанья, приключенья
В дороге проведёт он жизнь свою,
Черпая опыт и душою зрея.
Финал трагичен будет, без сомненья
(коварство низкое свою сыграет роль).
И будет плакать горестно читатель,
Перелистнув последнюю страницу.
Всё к лучшему. Трагедия не горе.
Она слезами возвышает душу!
А тот, в ком годы поселили мудрость,
узрит и тайный, высший смысл романа,
Поскольку текст мой в целях подцензурных
Эзоповым изложен языком.
Скажу без ложной скромности роман сей
Библиотеку гения пополнит,