Много работ Елена посвятила животрепещущей для нее теме поэзии. В этих работах автор раскрывает свое понимание и отношение к поэзии, к самому процессу стихосложения. «Поэт совсем особенная птица, Ей человеком суждено родиться», уточняет в стихотворении «У птицы два крыла». Поражает степень открытости и доверия к своему читателю, выраженная в таких произведениях: «Стихи», «Отравившись коварными рифмами», «Праздник поэзии», «Мой процесс словотворчества», «Строки» и других. Переживая разные душевные состояния творческого процесса, поэтесса доносит до своего читателя, что значит для неё быть поэтом, показывает, что в момент творчества она не принадлежит сама себе, а является проводником творческого импульса. Поэтому, зная истинную тяжесть поэтического венца, Елену Ханину зрелого, состоявшегося мастера, не может не волновать состояние дел в современной поэзии. «Двадцатый век, поэтами беременный, Разбух от их расхристанных стихов», замечает автор в стихотворении «Поэты двадцатого века. На концерте Аллы Демидовой. 10.2005». У поэтессы много работ на эту тему, в которых отражены не только ее отношение к поэтическому жанру, современным поэтам и поэтическим сайтам, но и обозначен круг проблем в этой области. Тот факт, что многие из современных поэтов до конца не осознают, что такое быть поэтом, не обладают огромным талантом и пишут непрофессионально, невозможно не признать. Ироничное отношение к графоманам выражено в стихотворении «Поэзия 21 века», где автор ужасается тому, что от миллионов произведений этой пишущей братии интернет буквально разбух:
Идут полками, раздвигая сумрак,
Проходят через каменные стены,
Вливаются в разбухший интернет.
А пишут что-то в кружевах, заумно,
И на волне словесной серой пены
Пытаются прорваться в высший свет
Поэтесса называет конечную цель этих «полков», состоящих из горе-поэтов не «чувства добрые лирой пробуждать», а «прорваться в высший свет», наивно вообразив, что попадание в «поэтическую богему» автоматически обеспечит им безбедное существование в постоянном «блистании» на литературных тусовках и сытых фуршетах. Продолжая тему графомании в поэзии, обращает на себя внимание стихотворение «У пьедестала толчея и давка», где поэтесса печально замечает:
Рябит в глазах от множества поэтов.
Их вирши не вмещают альманахи,
и на Пегасе нет свободных мест
Разнообразные размышления о состоянии современной поэзии, волнующие Елену Ханину, отражены в таких произведениях, как «Поэзия не сладенький пирог», «Литературная тусовка», «Литературные штампы», «Поэтический сайт», «Русская словесность», «Богема» и других.
Подводя итог этому небольшому и далеко не полному психологическому исследованию, понимаешь масштаб и глубину поэтического таланта Елены Ханиной. Творчество поэтессы явление удивительное в мире поэзии и представляет громадный интерес и не только исследовательский. Каждое её произведение это уникальный сплав мыслей и чувств поэтессы. В поэзии, как в зеркале отражается и сложность человеческой личности автора, и её многогранность, и её изменчивость, и одновременно её целостность. Слова французского писателя Андре Моруа (18851967) о том, что «личность и судьба человека (и судьба человечества) формируются в соответствии с его творческой волей, в соответствии с его состоянием духа» прямо характеризуют личность Елены Ханиной и отражают суть её поэзии, которой доступны и «пропасти и высоты Духа». Стихи Елены Ханиной глубоко психологичны и глубоко духовны, ибо Дух творит себе формы.
Ирина Михайловна Соловьёва, публицист, психолог, Член Союза Писателей России. Из книги «Приграничная полоса времени» (Избранное из цикла «Мои современники».Белый ветер, Москва, 2017. Стр 194208).Мое отношение к прозе
Я никогда не писала прозу. Сложноподчиненные предложения и простые диалоги собирались вместе и начинали заполнять страницы, переглядываясь с друг другом, насмехаясь над неудачливым любителем чтива, которого захватили врасплох своими щупальцами, убаюкивали прелестными обещаниями поведать нечто важное. Зайдя в книжный магазин, ощущала растерянность перед разноцветными обложками толстенных фолиантов, подмигивающих мне с полок. И каждый раз, с трепетом открывая очередную нарядную книгу, ожидала чуда., но вместо чуда приходило противное, гаденькое чувство разочарования. Это ощущение походило на то, уже изрядно позабытое, но все еще вкрапленное в память когда ожидаешь встретить яркого, интересного собеседника в приглянувшемся тебе человеке, но уже после первых фраз понимаешь несостоятельность твоих надежд. Становится тоскливо и скучно. Иногда, чтобы не разочаровывать продавщицу, бойко рассуждающую о достоинствах книги и ее множественных почитателях, моментально соглашаешься купить и быстро удаляешься из магазина с ощущением непонятного беспокойства и собственной неполноценности. Книга, как вещественное доказательство твоей несостоятельности, кажется тяжелой. Дома, еще раз перелистав с десяток страниц, вдруг проникаешься жалостью к себе, к автору и вообще ко всему человечеству, истребившему километровые леса на бумагу и написавшим столько
За короткую и даже длинную человеческую жизнь невозможно прочесть больше 3000 книг. Каждая неудачная встреча с книгой сокращает счастье встречи с твоей книгой. Все меньше и меньше книг, все меньше и меньше дней. Я пытаюсь припомнить книги, которые оказали на меня влияние или хоть чуть-чуть задели душу в последние годы, и с ужасом должна себе признаться, что этого не происходило. В прошлом веке, действительно, такие книги приходили часто. Но если говорить не о детстве, а уже о зрелом и перезрелом возрасте, то наверное, таких книг или их авторов можно пересчитать по пальцам.
Вспоминаются годы застоя, когда запрещённых авторов переписывали под копирку. И когда удавалось получить на ночь последнюю, четвёртую копию жизнь казалась прекрасной. Солженицын, Зиновьев, Оруэлл, Войнович. Какую радость испытывали мы от прочтённого. Толстые журналы помогали делать открытия: Феликс Гросс, Анатолий Рыбаков. Радостно читались Токарева, Улицкая, Рубина. Но потом всё как-то ушло в песок. Знаменитый Солженицын, написавший невероятное количество произведений, стал скучен. Даже любимый Куракама читался уже без всякого энтузиазма. Стало ясно, что изменения произошли не с авторами, а со мной. Исчезли краски, которые делают эту жизнь столь привлекательной.
Последние годы делала многочисленные попытки прибиться к документальной литературе и попытаться почувствовать людей и эпоху через судьбы тех, кто жил и принимал активное участие в строительстве или разрушении своей жизни или жизни страны, в которой ему было суждено родиться или прожить часть своей жизни. Документальная литература, написанная великими людьми своего времени, или о великих людях, изобилует фактами, цифрами, именами. Очень часто создаётся ощущение, что пишущий человек задался целью заставить следующее поколение видеть его таким, каким он хотел бы остаться в истории. Люди, которые окружали его, вызывают эмоции, часто смешанные, предстают фигурами, окрашенными одним цветом.