Нельзя не видеть и таких собственных возможностей увеличения инвестиционных ресурсов страны, как изменение неоправданного, не наблюдающегося больше нигде в мире соотношения (в пользу частных компаний) в распределении природной ренты на энергетические и другие сырьевые ресурсы; налаживание действенного контроля за перемещением валютных средств за рубеж; восстановление обязательной продажи валютной выручки за рубли; более широкое использование эмиссионных и кредитных возможностей Центробанка (в роли кредитора в последней инстанции); налоговые и амортизационные льготы инвесторам, особенно осуществляющим модернизацию производства; отказ от «плоской шкалы» налогообложения доходов; действенная система административного, бюджетного, налогового и кредитного стимулирования малого и среднего предпринимательства и пр.
Но все эти меры не уменьшают значения для России импорта иностранного капитала, особенно прямых иностранных инвестиций. Пока их доля относительно невелика: около 3% всего капиталообразования в стране. Иностранный капитал вкладывается преимущественно либо в финансовые спекуляции («горячие», краткосрочные деньги), либо в сверхприбыльные отрасли («длинные» деньги), что далеко не всегда оказывает значимый модернизационный эффект. В частности, в косметическую, пивоваренную, фармацевтическую, табачную промышленность, производство безалкогольных напитков, коммуникации, автосборку и др. Особенно активно иностранные инвестиции идут в топливно-энергетический комплекс до 1/3 объема. В то же время, что показательно, в машиностроение лишь 1%. Привлечение иностранного капитала, его взаимопереплетение с отечественным, экспансия ТНК (а таких компаний даже российского происхождения уже около 20) это в целом благотворный процесс, содействующий экономическому подъему и росту благосостояния всех его участников. Важно только соблюдать и сохранять баланс интересов сторон. И если на каком-то отрезке времени партнеры считают необходимыми определенные ограничения в отношении привлекаемых из-за рубежа капиталов (например, в отраслях, имеющих оборонное значение в России, или по каким-то иным, по сути, тоже политическим соображениям, как на Западе), это надо спокойно принимать как данность. Но такую данность, которая со временем может быть урегулирована в обоюдных интересах путем взаимных уступок и компромиссов.
По мере роста открытости российская экономика становится все более органично связанной с мировой валютно-финансовой системой и во все большей мере зависимой от ее устойчивости. В частности, если, допустим, доллар и дальше будет ослабевать или даже вообще утрачивать свои до сих пор доминирующие позиции, то в интересах России, чтобы этот процесс растянулся на многие годы, а может, и десятилетия. Слишком велики долларовые активы у множества стран, в том числе таких, как Китай, Япония, Россия, и пока около 2/3 мировой торговли все еще обслуживается в долларах. В таких условиях крах доллара будет жесточайшим ударом по всей мировой экономике. Может быть, меньшим, но тоже жестоким ударом мирового значения станет крах евро и неизбежно следующий за ним распад еврозоны (как-никак, Россия сегодня держит в евро около 1/2 своих валютных резервов). А новая мировая валютно-финансовая система на базе, скажем, искусственной валюты МВФ, или китайского юаня, или какой-то новой «корзины» валют это когда-то еще будет, а может, и не будет никогда. Модернизация для России сегодня это в первую очередь реиндустриализация, или своего рода «вторая индустриализация». Азарт непродуманных, поспешных реформ стоил стране полного разрушения (уничтожения) не менее половины ее промышленного и технологического потенциала. При существующих тенденциях, т.е. при ускоряющемся устаревании основных фондов, возрастающем дефиците инвестиций и в целом неясной промышленной политике руководства, через 710 лет может быть окончательно разрушена и оставшаяся половина. К этому необходимо добавить вывод из оборота более 1/3 сельскохозяйственных земель России. И еще, по оценкам некоторых экспертов, утрату порядка 1/3 «мозгов» страны в результате разрушения ее науки (и фундаментальной, и особенно прикладной), эмиграции ученых, переходе их значительной части в другие, преимущественно коммерческие, сферы деятельности.
Реиндустриализация требует концентрации усилий на ряде основных направлений долгосрочной экономической политики.
Реиндустриализация требует концентрации усилий на ряде основных направлений долгосрочной экономической политики.
Во-первых, это выбор основных стратегических приоритетов промышленного обновления (включая всю инфраструктуру). На рынках высокотехнологичной промышленной, информационной, аграрной и прочей продукции сегодня в мире не только существует, но непрерывно растет и обостряется жесткая международная конкуренция. Найти рыночные ниши на будущее дело весьма нелегкое. В этом России могли бы быть полезны согласование и координация ее усилий с ведущими мировыми производителями подобной продукции. Можно было бы также ожидать от наших партнеров (в частности от Евросоюза) собственного, достаточно конкретного проекта поддержки и развития в России предприятий и даже отраслей, которые позволили бы ей вырваться из энергосырьевой зависимости и возродить обрабатывающую промышленность. О том, что подобный подход уже не кажется, например Европе, экзотикой, свидетельствует относительно недавнее подписание ЕС и Россией документа «Партнерство для модернизации».
Во-вторых, обновление еще сохранившихся производственных мощностей, а тем более строительство новых потребует (как это бывало в прошлом) массированного притока в страну техники и передовых технологий из-за рубежа. Все это в Европе, США, Японии (а теперь и в Китае) есть. И после вступления России в ВТО, достижения соответствующих двусторонних и многосторонних договоренностей, отмены уже отживших свой век ограничений российские потребности могут и должны стать одним из важнейших факторов поддержания устойчивого машиностроительного, электротехнического и другого экспорта из высокоразвитых индустриальных стран. При этом стабильные рынки для российской энергосырьевой продукции на Западе сохранятся, вероятно, даже при нынешних сдвигах в пользу различного рода энергетических и прочих альтернатив. Не следует забывать и про международные кредитные возможности.
В-третьих, перед Россией стоит сегодня, может быть, наиболее острая и сложная задача: демонополизация ее экономики и создание автоматического механизма (конечно, в определенном взаимодействии с административными рычагами) стимулирования инновационного процесса. При нынешнем заоблачном уровне прибыльности естественных и искусственных отечественных монополий у них в реальности нет или почти нет серьезных стимулов к модернизации старых, а тем более строительству новых, технологически продвинутых производственных мощностей. Конечно, это прежде всего внутренняя политическая, экономическая и институциональная проблема России, более того вопрос решимости или нерешимости наших властей. Но сотрудничество и конкуренция с Западом как по импорту, так и по экспорту, а также поддержка и с той, и с другой стороны притока прямого иностранного капитала (особенно в малый и средний бизнес) могли бы дать заметный дополнительный толчок переходу российской экономики к подлинному рынку и новым структурным пропорциям в ее производственном потенциале.
В-четвертых, Запад может сыграть весьма важную роль в возрождении науки и образования в России. Никакой модернизации страны и ее перехода к «экономике знаний» не состоится, если финансирование науки и образования из государственного бюджета не будет по доле в его расходах увеличено, по крайней мере, в 23 раза. Частный капитал особая статья: надежды на его участие в решении общенациональных задач такого масштаба можно возлагать не раньше, чем через несколько десятилетий. Активный же академический как исследовательский, так и образовательный обмен между Западом и Россией может, как показывает некоторый накопленный опыт, развиваться не только на «благотворительных» принципах, но и на вполне коммерческих, взаимовыгодных основах. Особенно это важно для Европы в целом, которая пока продолжает отставать от США во многих ведущих областях очередной научно-технологической революции, но имеет все шансы объединенными усилиями достичь их уровня в предстоящие десятилетия.
Исключительно важной проблемой в отношениях России с Западом являются также интеграционные тенденции на европейском (точнее, евразийском) континенте. Западноевропейская интеграция (Евросоюз) уже не только доказала свою высокую жизнеспособность и органичный характер, но и, как представляется, к настоящему времени стала постепенно избавляться от заблуждений и чрезмерных амбиций «молодости». В реальности и сегодня, и на достаточно неблизкую перспективу ставится вопрос не о дальнейшем расширении Евросоюза (все на свете имеет свои пределы), а в первую очередь о необходимости избежать его развала под влиянием чисто экономических, особенно финансовых, причин. В этих условиях никто в ЕС, конечно, всерьез не думает о присоединении к Евросоюзу таких возможных новых его членов, как, скажем, Турция, Украина или тем более Россия. Но подобные трезвые соображения не мешают определенным влиятельным кругам в ЕС ревниво и даже враждебно относиться к интеграционным тенденциям на постсоветском пространстве не в последнюю очередь, думается, потому, что схожую позицию занимают и сменяющие друг друга администрации США. Простая и не раз высказываемая и в России, и на Западе мысль, что интеграция на постсоветском Евразийском экономическом пространстве и интеграция в уже сложившихся рамках Евросоюза объективно не только не противоречат и не противостоят друг другу, но могут (и должны) иметь общую конечную, хотя, безусловно, и не близкую цель, получила и получает сегодня достаточно широкое распространение.