Доживем до воскресения. Литература в школе вчера, сегодня, завтра - Лев Соломонович Айзерман 2 стр.


Для меня книга Чуковского была особенно дорога и потому, что в ней Корней Иванович поддержал меня, тогда молодого учителя. В то же время меня поддержал и Александр Твардовский, печатая мои статьи в «Новом мире». В 1959 году в этом журнале была напечатана моя первая статья о драме преподавания литературы: «Когда жизнь, борьба, мучительные искания, душевные трагедии героев книг, о которых мы говорим на уроках, не волнуют класс, оставляют его спокойным, тогда уроки литературы становятся не дорогой в большой мир искусства, а препятствием на пути к нему».

Я написал это почти 60 лет назад. После того, как на съезде партии Леонид Ильич Брежнев выступил с идеей превратить Москву в образцовый коммунистический город, началось патриотическое движение «Образцовому городу  образцовые школы», и проблемы стали решать решительно, стремительно и широко. Впервые за десять лет мне вернули справку, в которой я говорил не только о том хорошем, что было в преподавании русского языка и литературы, но и о серьезных недостатках. Я подал заявление об уходе из института усовершенствования. Было это в 1973 году. А в 1974 году большая дискуссия о преподавании литературы в школе прошла на страницах «Комсомольской правды». Газета получила свыше пяти тысяч писем на эту тему. Итогом этой дискуссии было посвящено специальное обсуждение в Президиуме Академии педагогических наук СССР.

Вряд ли кто-то об этом сегодня помнит. Поэтому напомню. В основном писали о наболевшем, горьком, тревожном.

УЧЕНИКИ. «Что дает «Горе от ума» школьникам, которые больше следят за выпуском «Подвига» и «Эврики»? Хотела бы знать, какую пользу «Преступление и наказание» принесет нам. Ну что мы, убивать кого-нибудь собираемся?» «Я убеждена, большинство учеников если и не считают 45 минут урока литературы «каторгой», то чем-то очень «мучительным»  точно. А как бы хотелось спорить, защищая свое мнение, вслух говорить то, что думаешь, может быть, иной раз не соглашаясь с критиками». «Люблю литературу  ненавижу школьный предмет «литература». «Ценность классики должна быть в музее, а не в классе».

РОДИТЕЛИ. «Сын учится в спецшколе, почти отличник, но литература для него  ненавистный предмет. Соседка-девочка учится в одном классе с сыном, любит музыку, запоем читает книги, но на уроки литературы ходит как на заклание, как на каторгу». «Конечно, хорошо знать и Раскольникова, и Онегина, и Болконского, и Рахметова, и Базарова. Но ведь их в школе изучают по готовой схеме, шаблонно, не оставляя простора для самостоятельности».

УЧИТЕЛЯ. «Приложением к учебнику по литературе должно стать пособие, которое условно можно назвать задачником. Творческие задания по каждому разделу учебного материала, задачи по стилистике разной сложности, упражнения, развивающие умения вдумываться в текст, в слово писательское». «С новеньким дипломом словесника приходишь в класс, и случается, уже на пороге тебя обливают холодным душем, напоминая: «Главное  экзамен. Выпускной, и что еще важнее  вступительный в вуз». «Литература и жизнь  сестры-близнецы. Их нельзя разделить. Литература как урок должна отвечать на вопросы, которые волнуют молодежь, должна учить думать. Уроки литературы  это уроки нравственного прозрения».

Из доклада обозревателя газеты И. Руденко на Президиуме АПН СССР. «Молодежь стала суше. Бесспорно, мы стали умнее, способнее, но вот человеческого чувства нам стало не хватать. Письма, полученные газетой, говорят о чисто утилитарном подходе некоторых молодых людей к образованию, о прагматизме там, где он особенно вреден, о непонимании того, что знания  это социальная и нравственная ценность».

Дискуссия в «Комсомольской правде» прежде всего говорила о неблагополучии, о больном, о тревожном. И для этого были все основания. Но нельзя было не видеть и другое. За десять лет работы в Московском городском институте усовершенствования учителей, с 1963 по 1973 год, я посетил около тысячи уроков. И я видел немало талантливых, глубоких уроков, познакомился со многими одаренными учителями-словесниками. Не говоря уже о том, что я лично знал почти всех самых интересных учителей литературы Москвы, самых ярких методистов страны.

Я много ездил по стране: от Таллинна до Хабаровска, и от Архангельска и Сыктывкара до Баку и Улан-Удэ. Могу засвидетельствовать, что понимание неблагополучия, желание работать иначе, по-другому было у многих учителей словесности. И это желание часто и воплощалось в интересные уроки. Даже сегодня, встречаясь с учителями, читая учительские статьи в журналах «Литература в школе» и «Литература», в «Учительской газете», следя за роликами на сайте «Арзамас», я знаю о том, как, несмотря ни на что, работают те словесники, которые стремятся донести до своих учеников литературу как литературу. Но с каждым годом и им становится работать все труднее.

Итоги пройденного за столетия пути стремились подвести две книги. Моя книга «Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?», выпущенная издательством «Время» в 2012 году, и вышедшая в том же издательстве в 2013 году книга Мариэтты Чудаковой «Литература в школе: читаем или проходим?». На переплете слово «проходим» напечатано красными буквами, что, как мне кажется, снимает вопросительный знак.

Чудакова приходит к однозначному выводу: «Сегодня нам не оставлено иного выхода, как попытаться нарушить или  если не бояться слов  СЛОМАТЬ очень долгую традицию российского образования по предмету Словесность (теперь, кажется, это хорошее слово, к сожалению, из школы удалено) или Литература».

Другого пути нет. Оставленные в незыблемости принципы столетней давности, идущая с конца XIX века традиция «научного» изучения литературы на школьных уроках себя полностью исчерпали и привели методику преподавания литературы в тупик.

Можно соглашаться или не соглашаться с тем, что говорится в сегодняшних спорах и обсуждениях. Но одно бесспорно: книги классиков все больше и больше школьников читать перестают. В чем причины? Что с нами происходит? Куда мы идем? Что делать?

Здесь нет однозначных ответов. Здесь необходима педагогическая компьютерная томография. Всестороннее исследование.

Дерзнем к нему приступить. И вместе с тем предложить позитивные ответы на эти мучительные вопросы.

Результат и процесс

Два предварительных замечания. Первое: я не буду называть имен цитируемых авторов. Дело не в именах. Речь пойдёт о господствующем течении в нашей методической масскультуре. Это, как теперь говорят, мейнстрим, то есть главное течение, основное направление, некое воплощение господствующей нормы, нечто наиболее распространенное, массовое. Именно это и в книгах, и в дисках, и в Интернете определят путь преподавания, работу учителя. Естественно, есть и другая методика, в последние годы почти не издаваемая педагогическими издательствами. Может быть, за ней будущее. Но настоящее в другом, о чем у нас и пойдет речь.

Второе. Мы все время будем употреблять слово знание. Но сплошь и рядом это «знание» вовсе не знание. Это, как говорят в философии, симулякр, подобие того, что есть, видимость знания, видимость сущности. Это незнание самой литературы, это незнание современного серьезного литературоведения, это незнание подлинной методики преподавания литературы. Это тень знания, которая заняла место подлинного знания. Вот почему каждый раз, сталкиваясь с этой тенью, мы не будем доказывать, что это всего лишь тень, подобие, видимость.

Начнем с одного примера. Методическое руководство по урокам литературы в 10 классе. Не раз переизданное большими тиражами. Широко используемое в практической работе учителя. Обратимся только к одной теме: А. Н. Островский.

Уроки по этой теме начинаются с того, что ученики, предварительно получившие карточки с заданием, выступают по ним в классе. Давным-давно, на заре туманной юности, наша учительница Вера Сергеевна Молчанова распределяла между нами самостоятельные работы по этой теме. Я, к примеру, получил доклад «Русский театр до Островского». Сидел в библиотеке, читал книги по истории русского театра, готовясь к докладу на итоговой конференции. Все, что было на ней, отсутствовало на уроках, а то, что было на уроках, не выносилось на конференцию. На уроках была «Гроза». Здесь  драматургия Островского и его театр. Через 16 лет, разбирая архив кабинета русского языка и литературы, я нашел переплетенный том отпечатанных на машинке наших докладов и забрал его домой.

Вера Сергеевна учила нас работать с книгой. У нас был негуманитарный класс, но умение работать с книгой нужно было всем.

Но зачем по карточкам докладывать классу то, что изложено в школьном учебнике? Некая видимость самостоятельной работы? Привлечение учеников к объяснению нового материала? Но это не был добытый материал, продуманный, самостоятельно построенный в коротком сообщении.

Еще не прозвучала ни одна строка из пьес, но вот уже докладывается карточка, в которой речь идет об «особенностях сюжета и композиции в пьесах Островского». При этом называются 16 пьес, которые никто не читал. А что касается содержания карточки, то ограничусь лишь одним пассажем: «Отражая строгую диалектику жизни, Островский строит свои пьесы как живую смену сцен драматических и комических, лирических и эпических, искусно применяя контрасты и антитезы, используя самые разные повороты в судьбах героев, в течении событий, в развитии действия. Центростремительности и концентрированности служат и монологи, и диалоги, всегда максимально подчиняющиеся развитию конфликта».

Назад Дальше