А в каникулы это ж две недели свободы! В 60-е мое родное село Пятерыжск было особенно населено и детей в нем было много, так что в зимние каникулы на льду пойменных озер, на крутой укатанной береговой горке просто звон стоял от счастливых криков и смеха ребятишек.
Коньков настоящих тогда почти ни у кого не было, к валенкам туго приматывались деревянные бруски с прилаженными к ним проволочными полозками, вот на них-то мы и рассекали со скрежетом по льду, гоняя самодельными же деревянными клюшками шайбы (а вот шайба, помню, почти всегда была настоящей где-то доставали).
Но больше всего детей и мальчишек, и девчонок, суетилось на горке, спуске к огородам под иртышским берегом. Этот взвоз (как раз напротив дома Копейкиных Дяди Тимоши и тети Физы) был самым крутым как помнится, с уклоном градусов в 3040, из всех имеющихся в деревне, и длиной в несколько десятков метров.
Он предназначался преимущественно для пешего спуска сельчан, как я уже говорил, к расположенным под берегом на черноземной луговине огородам, для выгона гусей и уток, телят на луговые пастбища летом и поения коров из бьющего внизу из песчаного обрыва большого ручья зимой.
На чем только мы не съезжали с этой горки, с радостным визгом от захватывающей скорости, от бьющего в лицо встречного ледяного ветра! Лучше всего, конечно, было скатываться на заводских санках с алюминиевыми полозьями, с решетчатой крашеной седушкой!
Такие санки и скользили хорошо, и обратно вверх их затаскивать было легко (за день-то удавалось съезжать до десяти и больше раз, дождавшись своей очереди да-да, именно очереди, потому как здесь действовал самый настоящий, постоянно движущийся конвейер из двух-трех десятков ребятишек: пока одни, плюхнувшись животом на санки или солидно усевшись на них, нередко по двое, скатывались вниз, другие вереницей карабкались обочь спуска вверх, таща на веревочных, ременных или проволочных поводках санки.
У кого не было санок те лихо скатывались вниз в корытах или тазиках, часто вываливаясь из них и с хохотом кувыркаясь по накатанной колее. Катались также, стоя на самодельных самокатах из толстого, специального выгнутого в кузнице прутового железа.
Несколько раз видел, как взрослые парни (восьмиклассники для нас, учеников третьих-четвертых классов, казались уже взрослыми они были выпускниками) толпой, с гоготом скатывались вниз на самых настоящих конных розвальнях, с торчащими вверх специально подвязанными оглоблями!
Но верхом совершенства и предметом всеобщей зависти нам всем тогда казались санки, сотворенные с немецкой основательностью и добротностью дядей Адольфом Ляйрихом для своих сыновей Сашки и Вовки! Основой их было то же прутовое железо, овально выгнутое таким образом, что низ их служил полозьями, а верх рамой, на котором намертво было прикреплена, толстая и достаточно широкая и длинная, гладко обструганная плаха- сиденье.
На этих санях, не мелко дребезжащих на ходу, как разбитые алюминиевые, а солидно покрякивающих и плавно покачивающихся на стремительном ходу, сразу могли уехать вниз несколько человек! Причем, быстрее и куда дальше, чем на обычных санках.
И желающих прокатиться на ляйриховских санках, конечно, было хоть отбавляй! Надо сказать, что Сашка с Вовкой не жадничали и давали попользоваться своими санками хоть раз в день всем желающим.
Там, внизу, из снежных блоков был сооружен самодельный трамплин, предназначенный для лыжников-старшеклассников. Но иногда на него наезжали и безрассудные саночники, что заканчивалось обычно разбитыми носами и сломанными санками. Потому трамплин этот мы все же избегали.
Но однажды один из братьев Ляйрихов, то ли Сашка, то ли Вовка, один наехал на стремительно мчавшихся санях на это возвышение. И воспарил! Он, слившийся с седушкой, пролетел метров, наверное, с десять и с глухим стуком обрушился на веерно раскатанный многими санками и лыжами скат за трамплином и еще по инерции проехал по нему пару десятков метров.
Мы думали отбил все себе к чертовой матери, надо идти поднимать его и нести домой. Но Сашка (или Вовка?) сам сполз с санок и, взяв их за ременный поводок, слегка прихрамывая, потащил к подъему в горку. К нему уже сбежал брат, и скоро они оба были вверху. И Вовка (или Сашка?!) возбужденно рассказывал:
Лечу я, и вижу: дядя Тапень внизу подо мной! Корову гонит от ручья и мне прутом грозит: «Я те полетаю!»
Мы думали отбил все себе к чертовой матери, надо идти поднимать его и нести домой. Но Сашка (или Вовка?) сам сполз с санок и, взяв их за ременный поводок, слегка прихрамывая, потащил к подъему в горку. К нему уже сбежал брат, и скоро они оба были вверху. И Вовка (или Сашка?!) возбужденно рассказывал:
Лечу я, и вижу: дядя Тапень внизу подо мной! Корову гонит от ручья и мне прутом грозит: «Я те полетаю!»
Мы не видели ни дяди Тапеня (был у нас такой в деревне мужичок-казах с таким вот странным именем и не менее странной для казаха профессией свинопас), ни его коровы. Но видели, как высоко летел на своих знаменитых санках один из братьев Ляйрихов. И мало ли что там могло быть, внизу?..
Эх, зимние школьные каникулы! Многое бы я отдал, чтобы хоть еще раз ощутить на себе их непередаваемое очарование
Предъява
Так, это кто кинул?
Извините, это я.
Ты что, ботаник, предъяву мне делаешь?
Простите, не понял?
Ну, в смысле, стрелку мне забить хочешь?
Как это?
Ты что, русского языка не понимаешь?
Почему же? Я, в некотором роде, филолог.
Так вот, философ, ты что, рамсы попутал.
Чего я, извините, напутал?
Нет, ты только погляди на него! Шлангом прикинулся!
Боюсь повторно вызвать ваше раздражение, но я не
Так, заткнись, профессор! В последний раз спрашиваю! Возможно, на понятном тебе языке. С какой целью ты кинул в меня этот слепленный тобой комок снега, а?
Ну, просто настроение у меня хорошее! Смотрю, идет молодой интеллигентный человек с хорошим, открытым лицом
Ага, понятно! Расслабуху я, говоришь, допустил, открылся. Ну, дальше трактуй свой безрассудный поступок.
Ну, я слепил снежок и кинул в вас. Просто так. Извините, если вам не понравилось.
Значит, ты ничего ко мне не имеешь?
Ничего, кроме первоначальной симпатии. Хотя от нее, кажется, уже ничего
И никто тебя ко мне не подсылал?
Да нет. Я сам. Смотрю, идет молодой симпатичный человек
А, так ты голубой?
Простите? А, вы в этом смысле Нет, что вы, я женщин люблю.
Хм! Что-то я тогда никак не врублюсь Впрочем, некогда мне тут с тобой.
Ну, тогда я пошел?
Куда это ты пошел? Ты понимаешь, что на твое действие я просто обязан ответить противодействием? Иначе это будет не по-пацански!
Понимаю Наверное. Хотя не совсем.
Щас поймешь, ботаник несчастный! Становись вот к этой стенке.
Вот сюда? Хорошо. Можно, я очки сниму?
Ладно, снимай. И не шевелись, пока я не прицелюсь! Во, сходу попал! Не больно?
Да нет! Снежок вы слепили не очень твердый.
Ну, тогда мы с тобой, значит, разошлись краями. Бывай, ботаник!
Утро в гареме
Хабиба!
Я, мой господин!
Фатима!
Да, мой повелитель!
Зухра!
Я здесь, свет моих очей!
Гульчатай!
Гульчатай!!
Гульчатай, зараза!!!
Ее нет, о муж наш! Но скоро будет.
А что вы такие все надутые? Как неродные прямо! Говори, моя старшая жена Хабиба! Нет, сначала вели принести мне щербета*. Только холодненького!.. Ах, хорошо! Рахмат* тебе, Фатима! Ну, так что ты хотела мне сказать, Хабиба?
Ты, наверное, забыл, мой повелитель. Но вчера, когда ты приполз из дукана*, куда ты уходил попить кофе, ты был как тюфяк*, прости меня, Господи!
Да как ты смеешь!
Хабиба правду говорит, о наш общий супруг!
А тебя, Зухра, никто не спрашивает! Ладно, продолжай, старшая жена! И прошу тебя, поаккуратнее с выражениями. Какой пример ты подаешь своим младшим коллегам?
Якши, мой господин! Скажем так ты был не в своей пиале*. И сообщил нам, что хочешь поменять нас на другой гарем!
Так, что-то припоминаю Ну-ка, Зухра, дай-ка я еще отхлебну щербета Фу ты, уже теплый! А покрепче у нас там ничего нет?
В нашем сарае* сейчас ничего крепче зеленого чая нет. Ты вчера все выпил, о пьянейший муж наш! Даже двухнедельный прокисший кумыс! Алкач*!
Нет, это никуда не годится! Ты наказана, Хабиба три месяца без этого, как его без интима!
Четыре.
Что четыре?
Уже четыре луны*, как того, о чем ты говоришь, не было с тобой не только у меня, но и у остальных жен!
Да? Странно, а с кем же это я вчера Ну ладно, не будем об этом.
Нет, почему же, о неверный наш муж! Мы все хотим услышать, на кого ты нас хочешь променять!