Однажды Сева вдруг понял, что ему никак Маню потерять нельзя. Вот всё кончится, мама вернется домой и Юля к своим родителям, только бы Маня не исчезла с горизонта.
И Маня уже всё про себя знала. А ещё Она поняла, что окончательно расстается с Максом.
От Макса не было за год ни одного письма, кроме первого, сразу по приезде в Америку. Когда он уехал, у Мани началось какое-то тихое помешательство. Она оставалась в редакции по вечерам, придумывала себе работу с письмами, доводку материалов. Кроме неё и дежурного по выпуску, никого в редакции не было и она сидела до темноты, а потом шла пешком через полгорода к дому Макса, садилась на скамейку на трамвайной остановке, что напротив, смотрела на окна его квартиры и представляла себя там, со всей семьей Макса. Ей было хорошо и уютно в этих фантазиях, потому что они были реальнее, чем вся её настоящая жизнь. Только писем от Макса все не было. Она писАла, как оглашенная, почти каждый день, и отправляла эти письма, и ждала ответных. Не было писем, хоть умри. Тут у нее подошел отпуск, и родители срочно отправили её в Ленинград, к двоюродной сестре, для смены обстановки.
Семейка у Ленки была та еще: муж, две дочки тинейджерского возраста и свекровь. Ленкины девчонки были умненькие, острые на язык и вечно оспаривающие друг у друга какие-то, одним им известные, права. Любящий и добрый папа был самым спокойным в этом вечно жужжащем улье, но и его иногда доставали, а бабку так ту и вообще за человека не считали. Ленка разрывалась между всеми, срываясь тоже на всех.
Маня приехала и сразу вплелась в сложный узор отношений, оказавшись в самом эпицентре бурной жизни этой «итальянской» семьи. Но ей всё нравилось здесь
У себя дома она тыкалась, как снулая рыба, в стенки своего мутного аквариума, родители разговаривали с ней тихо, во всём соглашаясь, о Максе не произносилось ни слова. И она постепенно выпадала из нормального обращения, съеживалась, свертывалась, как сухой палый лист. Усыхала вся и внутри, и снаружи.
Была младшая сестренка у Мани, и как это к слову не пришлось до сих пор? Была сестра Верочка, но как-то так сложилось, что не получилось у них с Маней близости, даже по закону родства. У Верочки была своя жизнь. Восемнадцать лет такой возраст не до сестры, хоть бы и умирающей от тоски по любимому человеку. Вообще, странно, Верочка, как будто, не участвовала в этом горьком сценарии под названием «Манина любовь». Она, конечно, всё видела и знала, но ее молодой эгоизм был такой мощной силы, что не оставлял пространства для сострадания, а Маня, в своей мУке и почти уже нежизни, ничего и не ждала от младшей сестры; она, впрочем, ни от кого ничего не ждала.
И тут эта поездка в Питер, Ленкина чокнутая семейка, какой-то забубенный табор, все орут, никто друг друга не слышит. В комнате у девчонок просто хаос и как они всё находят там, непонятно. Маню сразу определили к делу она стала третейским судьей в девчонкиных стычках и «жилеткой» для Ленки. В этой веселухе находилось место всему, и Маниной тоске тоже. Вот уж Ленка-то её лечила, так лечила. И выслушивала, откуда терпение только бралось, все Манины горестные монологи не по одному разу (непонятно, кто для кого был «жилеткой»).И слезы, и сопли утирала, и кормила-поила. Водила в театры, таскала по магазинам и салонам А потом познакомила с Мишкой. Это был абсолютно ненормальный мужик, старше Мани, даже трудно сказать на сколько; с лохматой седеющей шевелюрой, такой же бородой, жёлтыми прокуренными зубами, вечно вылезающей из брюк майкой. Обувь как аксессуар не угадывалась. На ногах было нечто, но это нельзя было назвать обувью в общепринятом смысле. Мишка был громкий, грубый, и какой-то дурной, хоть и умный. Он Маню просто гипнотизировал своей непохожестью ни на кого. И когда он на нее смотрел, немного коровьими печальными глазами, Мане хотелось почесать его за ухом и как-то успокоить, что ли, чтоб так надрывно не смотрел.
В общем, случилось то, что случилось, и Маня даже не испытала никаких угрызений совести, потому что Мишку можно было воспринимать только в одной плоскости горизонтальной. Он, как только в первый раз пришел, и Маня его увидела, был, как будто, с тавром на лбу. Там читалось одно слово койка. Это произошло у Ленки в квартире, когда все разбежались по своим делам, и даже Ленкина свекровь куда-то утопала, а Мишка пришел и без лишних слов навалился и смял Маню, как фантик от конфеты. И это было, как в общем, «гусары денег не берут»! А ей и не надо было серьезных отношений. По большому счету, и того, что случилось, тоже не надо было. Но случилось. А потом случалось ещё и ещё. Однажды у него дома, причем, его мама в это время тоже была там, и, конечно, к происходящему не могла отнестись безучастно. Она несколько раз проходила мимо закрытой двери в Мишкину комнату, и тогда Маня деревенела, а Мишка начинал дико ржать. Мама произносила две фразы, но каждый раз с интонациями, нарастающими «крещендо»:
Нельзя ли потише?! Вы не одни!
После первого же мамочкиного демарша Маня попыталась удрать, но Мишка сказал:
Не дергайся, это она от зависти, и снова заржал. Ну гусар, что с него взять?
В общем, Маня в Питере отметилась. Вся эта кривая-косая связь оборвалась, как только она купила билет на самолет. Она себе сказала: «Всё. Ничего не было. Если начнутся письма отвечу пару раз и закруглю. Тут все ясно. У него таких, как я, воз и маленькая тележка. Я, может, только помоложе остальных, а может, и не всех. Ну и ладушки». К Максу это не имело никакого отношения. Это было Манино зазеркалье.
Были потом письма от Мишки, да, были и ответные. И быстро, так как Маня хотела, закруглить не получилось. Что-то было в этом придурке, какой-то манок. И дело не в том, что между ними случилось. Мишка был шут при короле, вот что! Ему позволено было многое, и вот эта его бесшабашность и безнаказанность, Маню просто заворожили. Таких оторв она еще не встречала. Вся Мишкина брутальность вписывалась в Манину новую картину мира по принципу «чем хуже, тем лучше». Она понимала только одно весь её ресурс любви так до основания вычерпан, что ни на кого больше не осталось. А если так, то ведь совершенно неважно, кто будет рядом, лишь бы не сволочь. Мишка сволочью не был, но она с ним ничего не связывала в будущем, потому что, всё-таки, того что было в Мишке, оказалось недостаточно для просто жизни. Потом, постепенно, всё сошло на нет.
Ленка в телефонном разговоре как-то сказала, что он женился, потом, через несколько лет его жена умерла. Маня была уже замужем, и все эти новости её совершенно не тронули.
Глава 5
Замуж Маня выходила тоже не как все люди. Вообще, после отъезда Макса, что-то в ее жизни сдвинулось за грань ее же собственных представлений. И в этой жизни она ощущала себя не участником событий, а наблюдателем и немного кукловодом. Нет, не Карабасом-Барабасом, потому что жестокости не допускала, она просто выстраивала ситуацию по своей драматургии, учитывая тайные, как им казалось, желания участников. Эти желания сбывались, Маня только придавала им направление и ускорение.
Сева долго ходил вокруг да около, и Маня решилась. Она однажды, после очередной вахты на кухне, подзадержалась дольше обычного. Устала, прилегла отдохнуть, хотя могла бы уйти, как делала раньше. Сева был у мамы в больнице, а когда вернулся, увидел спящую Маню на маленьком диванчике в гостиной. Трудно сказать, что подтолкнуло его к решительному объяснению: может вид спящей вызвал у него умиление, может, ещё что-то, но Сева, наконец, заговорил по делу
Маня спросонья сначала не поняла, что происходит, а потом увидела на своем плече Севину руку, баюкающую её, как ребенка. Тут она и вспомнила, что решила довести до логического финала эти «высокие» отношения и лукавство с собой, имея в виду дикую усталость и желание только прилечь. А Сева уже вовсю читал текст ее сценария:
Маня, я давно хотел сказать В общем, это, конечно, глупо Мне тридцать шесть лет, я был женат, у меня сын. Ну, это ты всё знаешь. У нас с тобой разница в одиннадцать лет. Может, рано об этом говорить. Я не знаю, как ты отнесешься Всё так запуталось. И Юля вот Не знаю даже, как это всё
Маня устала. Пора было дергать за ниточку. Она сказала:
Сева, остановись. Послушай, мне твоя благотворительность не нужна. Я понимаю, что ты благодарен за помощь, но этого мало для того, о чём ты говоришь. поэтому остановись
Нет, нет, это Нет, Маня. В общем, когда ты тут пела и играла, помнишь, я подумал, что это должно в моей жизни остаться, я не могу объяснить У меня тогда не было времени с тобой поговорить. Видишь такая заваруха с этими больницами. И только сейчас вот Маня, я о любви не умею. Ты выйдешь за меня замуж?
Выйду, конечно. Маня была странно спокойна, может быть, потому что ждала и знала об этом уже давно.
Но не тут-то было. Манины родители обладали просто феноменальным нюхом на любое отклонение от семейных установок и правил. А в Манином случае особенно. Они и так стерегли каждое её движение не в ту сторону. А тут почуяли, что она и вовсе выпряглась и бежит рядом с телегой, всё больше от неё удаляясь. И тогда папа с мамой устроили за ней банальную слежку.
В один из вечеров Маня осталась у Севы. Манины родители знали, что вечером у неё обычное дежурство по кухне в Севином доме, а потом она едет ночевать к подруге. Но что-то не давало покоя Маниной маме. В последнее время дочь зачастила к подругам, которых раньше не видела месяцами, правда, ночевать не оставалась, а теперь, значит, вот так