Можно я пойду?
Дамы вперед! пояснил Котя.
А мне не хочется, увиливала Валя.
Так можно мне? нервничал Бобов.
Дамы вперед! настаивал Котя, отпихивая наивного ювелира.
Валя, ты женщина эпохи модерн! объявил Котя после возвращения простодушного Бобова.
У меня есть картина, которую ты должна увидеть! и они удалились.
Следом, в направлении «северного сияния» двинулся завистливый Бобов. Вернувшись, он с уважением сказал:
Сидят рядом, у стены холст. Молчат, смотрят как кино, уже минут десять.
Здравствуй, дорогой!
Здравствуй, дорогой! услышав это, я поворачивался и знал Женя Каширин.
Его взгляд внимательно и слегка сквозь, улыбка одними яркими губами, лицо по-особенному бледное в сравнении с черными густейшими кудрями. Громадная фотосумка и пара фотоаппаратов на ремнях создавали чувство, что он прихрамывает только из-за их веса, идя узнаваемой походкой неровной и будто уступчивой. «Женя» так его называли все, кроме учеников в фотостудии, там он был «Евгений Николаевич». Общался он со всеми ровно, бодро, уже в процессе приветствия (порой продолжительного словно кавказский тост) самовозбуждаясь от знакомства с таким удивительным человеком, как ты.
Здравствуй, дорогой! Как я рад тебя видеть! Как ты выглядишь прекрасно, такой весь энергичный, целеустремленный, но, правда и задумчивый немного. Но ты ведь у нас не только прекрасный художник, но и талантливый искусствовед! А взгляд какой у тебя как у философа! Вот как ты повернулся, очень хорошо (Женя уже подкручивает объектив), прекрасно! Ракурс какой интересный! Давай я тебя так сниму (давно щелкает затвором без остановки), и руку вот так, да. Отлично, и взгляд! И лицо одухотворенное! Ну, спасибо тебе большое (убирает аппарат), привет передавай Анатолию и Галине! И сам будь здоров, дорогой!
Всё! Женя пошел дальше, можно приходить в себя, возвращаться к реальности и размышлять, что для этого человека не существует понятия «грубая лесть». Что чувствовали от такого фотонапора девушки можно только догадываться.
Он был из тех людей, которых знает весь небольшой город: «Да! Женя-фотограф! Конечно!». Его знали не только люди, но сам город, его домики, квартиры, заборы, переулки все то, что Женя ежедневно фотографировал, печатал и показывал. Хотя больше всего его интересовали люди как типажи, характеры, персонажи, личности. Он обладал бесстыдным обаянием и мягкой настойчивостью. Прикрываясь фотоаппаратом, почти исчезая за ним, превращаясь в облако комплиментов, Женя просачивался в самые недоступные места города и в самые тайные уголки квартир.
Историй, соединенных разными нитями с Женей Кашириным клубящееся путано-кружевное множество. В позднюю советскую эпоху, когда фотографирование было подцензурным промыслом, Каширин предвосхищал собой сервер хранения и передачи данных, как в формате текста, так и картинки. С ним происходили истории, он фотографировал ежедневные истории, он рассказывал и пересказывал истории, сопровождая их черно-белыми отпечатками или диафильмами. Информация, соприкасаясь с Женей, начинала плодиться, расходиться и расти, причем это происходило неостановимо и непрерывно. Женя сочинял небольшие тексты, вначале как подписи к фотосериям, оформляя их в виде альбома или диафильма, затем, в постсоветское время, печатая тексты побольше в перестроечных журналах или рассказывая их по телевизору.
Я знаю историй про Каширина совсем немного, не вполне точно и сознаюсь в этом. Но других историй не будет: несколько лет назад Женю сожрала та смертельная болезнь, что чудовищно распространилась в последнее время и забирает дорогих мне людей. Итак, несколько эпизодов.
Начало 1980-х. Женя, груженый своей обычной фотоношей, идет где-то в центре города и слышит за своей спиной, совсем близко хрипы милицейской рации. Как человек опытный, он старается делать вид, что ничего не происходит, не оборачивается и даже шагу не прибавляет. Что доносится из рации разобрать нельзя, зато хорошо слышен ответ невидимого милиционера, который рапортует: «Вас понял. Иду на Каширина, иду на Каширина!». Женю ошарашивает такая определенность в намерениях советской милиции и он замедляет свою небыструю походку. Идущий сзади между тем приближается вплотную и снова докладывает по рации: «Есть! Иду на Каширина!». Женя не выдерживает, приостанавливается и его сразу обгоняет сосредоточенный милиционер, шагающий дальше по улице. Женя провожает его взглядом до угла, сам доходит до перекрестка и в некотором оцепенении осматривается по сторонам. Людей в форме нигде не видно, город выглядит как обычно, а над собственной головой Женя совсем по-другому, чем раньше, читает табличку с надписью «ул. Каширина 1319».