И стали молодые жить да поживать, друг к другу вновь привыкать. Лизхен научилась варить борщ и не любила, когда Иван Николаевич по утрам покидал ее для своих регулярных длительных прогулок: ей казалось, что однажды он возьмет и не вернется. Она же не настолько себя хорошо чувствовала, чтобы совершать часовые походы по городу натощак, да еще в любую погоду.
Им было хорошо вдвоем. Они ходили по театрам, музеям, принимали дома гостей (чаще всего их навещали любопытные журналисты), сами навещали кого-нибудь. Лизхен понемногу осваивала русский язык, и они продолжали любить друг друга, наверное, даже еще с большей если не пылкостью, то нежностью, наверстывая упущенное за многие годы.
Мне бы очень хотелось закончить этот свой небольшой рассказ традиционными для такого случая словами: и жили они долго и счастливо. Но увы, как вы сами понимаете, жить Иван и Лизхен долго не могли. Сначала в конце 2009 заболела Лизхен что-то не так было с пальцем ноги. Красноярские врачи после обследования предложили ей операцию ампутацию ноги до колена. Но какая женщина на это согласится, тем более только что обретшая свое счастье?
И Лизхен приняла решение продолжить лечение в Германии. Немецкие врачи вроде бы все сделали правильно, и Лизхен, с которой Иван часто созванивался, была бодра и даже шутила. Но потом вдруг перестала отвечать на звонки
Иван Николаевич не смог (или не захотел?) побывать на могиле своей любимой в городке Хейероде, где у них все и начиналось. За него это сделал его сын, побывавший здесь проездом. После него на месте последнего успокоения Лизхен остался красивый венок с надписью: «Mit Liebe dein Ehemann Wanja»
Их счастье длилось недолго всего два с половиной года, но в них вместилось столько, сколько иному человеку не прочувствовать и испытать за целую жизнь. Спустя недолгое время и сам Иван Николаевич, на 89 году жизни, последовал за своей любимой. И кто знает, может, их счастье продолжается там, на небесах?..
Полкаш
Ольга Петровна Громыхайло вела мужа домой с вечеринки. Вернее будет сказать, подгоняла его пинками. Потому как Егор Иванович настолько нажрался, что не мог держаться на ногах, а полз на четвереньках.
Конечно, будь он поменьше, его можно было бы унести на плечах. Но в Егоре Ивановиче веса было не меньше восьмидесяти килограммов. А с учетом выпитого и съеденного и весь центнер.
Другой вариант можно было увезти его на такси. Но идти-то до дома было всего ничего квартал. Если бы Громыхайло шли по тротуару, были бы дома минут через двадцать. Так обычно и бывало. Но нынче Егор Иванович как встал на четыре кости, так и не хотел менять положения. Постарел, видать, раз ноги его перестали держать.
Ольга Петровна на этот раз серьезно устыдилась состояния мужа, и они пробирались домой дворами и подворотнями.
Егор брел в сторону дома уверенно, хотя время от времени и норовил улечься поспать. Но, получив направляющий пинок, полз, поскуливая, дальше.
На улице был уже поздний вечер, прохожих было немного, и Ольга Петровна надеялась проскочить в свой подъезд незамеченной. Но на их пути прогуливал своего мопса их сосед, пенсионер Исидор Львович Панышев.
И он обратил внимание на забредшего в это время в лужу Егора Ивановича который этой луже явно обрадовался и стал хлебать из нее мутную воду.
Никак, Оленька, и ты песика решила завести? сказал пенсионер, подслеповато щурясь и разглядывая утоляющего жажду Громыхайло. Да какой здоровенный! Что за порода?
Не видите, что ли: этот, как его, водолаз! с досадой ответила Ольга Петровна, стараясь дотянуться концом зонта до толстого мокрого зада непутевого супруга.
А по морде не скажешь! По морде ваш пес вылитый боксер, сообщил Ольге Петровне пенсионер. Погодите, да он у вас и в костюмчике!
Я же говорю: водолаз! В гидрокостюме. С реки возвращаемся, ныряли. Шлем вот только потеряли! Ну, ты, алкаш, где твоя кепка? Да вылезешь ты из лужи или нет, горе ты мое!
Как его зовут? Полкаш? переспросил не только подслеповатый, но, по всему, и глуховатый сосед.
Ну да, Полкаш! А ну, Полкаш, пошел вперед! Мало тебе реки, так ты еще и лужу прихватил. Ну, пошел, пошел! Дома сейчас напущу ванную, можешь хоть всю ночь в ней плавать!
Ну да, Полкаш! А ну, Полкаш, пошел вперед! Мало тебе реки, так ты еще и лужу прихватил. Ну, пошел, пошел! Дома сейчас напущу ванную, можешь хоть всю ночь в ней плавать!
Ольга Петровна, наконец, изловчилась и пребольно ткнула Егора Ивановича зонтом. Тот взвизгнул и в два прыжка выскочил на сушу.
Так он у вас еще и бесхвостый! поразился Исидор Львович. От рождения такой, или купировали?
Это я ему нечаянно открутила, когда сегодня от этой су от щуки оттаскивала. Не люблю я щук. Еле этого Полкана от нее оттащила. Хвост вот, правда, в руке у меня остался. А надо было кое-что другое оторвать! В следующий раз так и сделаю. Ну, Полкаш, вперед! Домой, кобелина!
Егор рыкнул на взвизгнувшего от ужаса мопса и пополз в подъезд, оставляя за собой длинный мокрый след.
Ну, ладно, пошли мы, Исидор Львович, встрепенулась Ольга Петровна. Спокойной вам ночи!
И вам того же! охотно откликнулся пенсионер. И добавил с хитрой ухмылкой:
Только ты уж, пожалуйста, Олюшка, проследи, чтобы твой Полкан Иванович не спал на спине. Уж больно храпит этот водолаз после водных процедур!..
Гвоздь
Ну что ты за мужик? периодически допекала Хотькина его жена Варвара. Хоть бы гвоздь, что ли, вбил в доме.
Не выдержал Хотькин, раздобыл где-то гвоздь и здоровенный такой молоток, его ещё кувалдой называют.
Куда? спросил он у Варвары.
Чего куда?
Куда гвоздь вбить?
Ну, наверное, вот сюда, неуверенно показала жена. Я хоть портрет мамы повешу.
Договорились, кивнул Хотькин.
Он поплевал на ладони, одной рукой приставил гвоздище к стенке, другой размахнулся да как даст кувалдой! Только пыль пошла. А когда она рассеялась, открылась большая дыра в соседскую квартиру. Хотькин заглянул, а там разгуливает симпатичная такая особа. Соседку звали Татьяна Витальевна.
«Вот бы кому гвоздик забить!» заботливо и нежно подумал Хотькин.
Это вы, Юрий? приветливо спросила Татьяна Витальевна. Заходите, не стойте на пороге.
Хотькин протиснулся в соседскую квартиру.
О, да вы с инструментом! нежно проворковала Татьяна Витальевна. Какой хозяйственный мужчина.
Да я это, гвоздь вот решил забить.
Может, вы и мне гвоздик забьёте? томно попросила соседка.
Да он у меня погнулся, зараза, сокрушённо вздохнул Хотькин.
Где, покажите? попросила она. И так нежно и ласково провела своим холёным пальчиком по кривому гвоздю, что тот дрогнул, натужился и выпрямился.
А ну марш домой! рявкнула протиснувшаяся вслед за мужем Варвара.
А кто же мне дыру в стене заделает? разочарованно спросила Татьяна Витальевна.
Сама замуруешь, зараза! отрезала Варвара, уволакивая Хотькина в квартиру. А ты, мастер, сиди перед телевизором, и никаких гвоздей!
«Ата, кара, куян»!
Мне четыре года, мы только-только обосновались в Пятерыжске, русском селе в Казахстане, после переезда из Татарстана. Отец работал в колхозной кузнице. Я любил ходить в это приземистое и прохладное в летнюю жару глинобитное помещение. Там шипели меха, гудело горнило, из которого вырывались оранжевые язычки огня; солидно бухал по наковальне молот в жилистых отцовских руках, расплющивая раскаленный добела кусок металла, и от него летели звезды-искры.
Помню, когда в первый раз зашел в темный коридорчик, где хранится всякий железный хлам, увидел там пушистого кролика и закричал радостно:
Ата, кара куян!
Ну, то есть: «Папа, смотри заяц!» Я в свои четыре года по-русски тогда почти не говорил. Помню, как заржал кузнец, чумазый лохматый мужичок: «Какой еще х ян!» Отец тоже хохотал.
Но уже меньше чем через год я владел русским наравне с родным, татарским. Однако с годами этот паритет был нарушен, так как я водился со сверстниками, говорящими только на русском, пошел в русскую школу, и русский язык постепенно вытеснял из сознания язык предков.
И даже родители, говорящие между собой на татарском, со мной и другими своими детьми, выросшими в Пятерыжске, уже изъяснялись в основном по-русски. Ну, а если человек не только говорит, но и мыслит на языке общения, он для него становится практически родным.
Я ничуть не жалею, что русский язык стал для меня таковым. Более того, именно отличное его знание и позволило мне стать журналистом, а затем, позволю себе это сказать, и профессиональным литератором.