Лейтенант блаженствовал.
Я бы тоже, сказал Фима и подписал. Трудно сказать, кто в это мгновенье владел его рукой. И откуда вдруг авторучка?..
Все мы порой оказывались в состоянии настолько подавленной воли, настолько помутнённого разума, что совершали поступки, никак не совместимые с собственным характером, наконец, просто с элементарной логикой. Что движет нами в подобных случаях? Чаще всего страх. Часто усталость, бессилие, безнадежность. Или ошеломительная атака какой-то, более чем ты, сильной личности. Или захватывает тебя дух приключений, эдакий приятный холодок внизу живота: «А что, если попробовать, чёрт возьми!» Но хуже всего, когда за принятием дикого для тебя решения стоит обычное: «А, ерунда, обойдётся»
Но эти рассуждения хороши только для психически здорового человека. Фима же чувствовал, что с ним происходит нечто, независимое от него, неподвластное разуму.
«Что со мной? Это же не лейтенант! Это фантом Никого нет в комнате Никого! Почему я боюсь заорать? Тина Господи, хоть бы она скорей возвратилась»
Лейтенант аккуратно вложил лист в папку, завязал её прежним бантиком, сунул в полевую свою сумку, встал, энергично расправил на себе форму, открыл нагрудный карман кителя, вытащил оттуда приятно пухлый конверт, протянул его Фиме и проворковал:
Через месяц получите визу, а пока купите себе и жене чего-нибудь стоящего. Наши люди не отправляются за рубеж с голым задом. Да, что касается жены, то я вам советую не врать ей, Фима. Ибо, если вы не доверяете жене, то зачем женились-то на ней? Муж и жена одна сатана!
Фима вдруг захотелось заорать, он открыл рот, и из него посыпалось:
Товарищ лейтенант, какая у вас раритетная сумка!
Заметил Вот, говорим о преемственности, традициях и прочем. Говорим?! Болтаем просто! А я пуще всего берегу дедову полевую сумку. Дед с ней всю войну прошёл. А потом отец берёг, он в райкоме партии трудился, без неё на работе не появлялся. А теперь я Настоящая эстафета поколений! Вот как надо жить, Фима.
А мне подумалось, что вы ко мне прямо с поля сраженья
Что я люблю в вашей нации, так это остроумие. Всегда и везде. При любых обстоятельствах.
Особенно, в концлагерях.
Фима, у меня нет времени на серьёзные дискуссии.
Но какая кожа столько всего вынести!
Глубоко копаешь, Фима. Да, делали когда-то вещи. И люди были соответственно этим вещам. Прощай!
И исчез.
«И что я скажу Тине? Господи, что я скажу Тине?! А ничего не скажу. Если ей сказать, то всю оставшуюся мою жалкую жизнь она будет заговорщицки спрашивать Ну как? и оглядываться. Не говорить это же не значит лгать. И потом всего лишь газеты. Какая, на самом деле, ерунда. Мудак ты, мудак! Не уговаривай себя! Будешь пакостить Израилю, как кусачая блоха А вдруг это действительно во имя улучшения двусторонних отношений? Я буду поставлять этим гадам именно нацеленную на это информацию. Вот выход из положения! Давай, давай, Фима, уговори себя! Уговори! А станет сурово пойду в ШАБАК и всё выложу. Это будет поступок! И меня тут же сделают двойным агентом И это конец. Всё, завтра пойду в КГБ отказываться. А к кому идти? К Владимиру Семёновичу Идиот, даже фамилии не узнал! Господи, да что со мной творится?! А не подпиши, навеки остался бы здесь. Один, без друзей, ненавидимый титульной нацией. Нет, нет, может быть, я поступил не так уж глупо Выкручусь Подумать только, не узнать фамилии! Фима, у них фамилий больше, чем у всего населения СССР Но весь ужас в том, что пришли ко мне, именно ко мне! Вот чего я стою Но как эти гады узнали, что я трус? Я же всё делал, как все. Страх это же внутреннее состояние. Или у труса есть что-то в лице, в повадке? А, вспомнил! Когда милиция тащила нас в автобус, я не сопротивлялся, шёл себе под ручку с гебешником, и всё. А остальные вырывались, кричали, им заламывали руки, их пинали, били А в камере? Нет, в камере я вёл себя прилично. Если не считать ту постыдную истерику, когда остался один Господи, а вдруг среди нас уже много таких, как я, подписавших? Фу, легче стало Подпись Да хрен с ней, с подписью! Заявлю в Израиле, что заставили! Шантажировали!»
И в это время вошла жена. И очень довольная, так как ей удалось купить такой кусочек мяса, такие малосольные огурчики, такую сметану!.. И не дорого! Правда, пришлось походить по рынку!..
Ох, Фимка, я тебя сегодня побалую! А с чего ты такой розовый?
Поразительная женщина! Ответ ей был совершенно не нужен. Но уже через считанные минуты, на сковороде, полной поджаренного, золотистого лука, шипели одинаковой толщины куски мяса, а на соседней конфорке тихонько подпрыгивала крышка кастрюли, в которой варилась картошка, должная через несколько мгновений превратиться в белые, дымящиеся развалины, обильно сдобренные маслом, чесноком и укропом. Это была обоими любимая еда, вкус которой зависел исключительно от качества мяса. Но год шёл 1986-ой, начало «перестройки», трудности были не только с мясом, но и со всем съедобным, медленно переходившим в несъедобное, по примеру «докторской» колбасы, по виду напоминавшей вынутый из процеженного бульона и затем спрессованный, несвежий, желтоватый творог, вдавленный в рулон полиэтиленовой плёнки. Знатоки поговаривали, что в эту «колбасу» добавляли и нехилое количество крахмала.
Но никто не умирал с голоду. Мясо или расхватывали на пути к прилавку, или в подсобках, конечно же, с хорошей переплатой, или покупали ранним утром на рынках, или ездили в какие-то подмосковные дали. Вечный советский дефицит рождал гениев поиска и спекулянтов, без которых жизнь в перестроечные годы была бы просто невозможной. И ничего удивительного, что из страны бежали не только по идейным соображениям, но и ради жратвы, которая на Западе и в Израиле, по знанию многих советских евреев, была красиво упакована, доступна и вкусна. В этом прилюдно, к его чести, признался в 1992 году временно эмигрировавший в Израиль, актёр Михаил Казаков. И никто его не осудил. Максимум, что могли сделать идейные сионисты, это не ходить на его спектакли. Так жёны их ходили
Давай выпьем! Не ожидая ответа, Фима направился к холодильнику. В честь тебя, сотворившей этот выдающийся обед!
Фима налил две рюмки водки; одну из них, наполненную лишь наполовину, протянул жене, потом потянулся к ней за поцелуем, успел увидеть удивлённые глаза, коснулся её тёплых губ, и они выпили. Впрочем, Тина сделала лишь крошечный глоток.
Стала трезвенницей?
Нет, просто не хочется Фима, что с тобой? Слёзы?
Не обращай внимания. Накатывает иногда
Нет, никогда в жизни не расскажу ей. Никогда, ни за чтоНеужели я сошёл с ума?..
Я тут без тебя Гебешник приходил
Господи Что это вдруг? Угрожал? Страшно было, да? Тина перестала есть.
Давай поедим, потом расскажу.
Нет, говори сейчас.
Потрясающее мясо! Давай ещё выпьем. По капельке
И ты немедленно всё мне расскажешь.
Фима выпил. Дожевал последний кусочек мяса, нацепил вилкой последний кусок картофелины. Отправил в рот. Откинулся на спинку стула.
Ах, Тинка, какая ты потрясающая стряпуха! Да, так о гебешнике На самом деле, ничего особенного. Приходил лейтенант. Спрашивал, когда устроюсь на работу, уговаривал больше не выходить ни на какие демонстрации, в противном случае, сказал, могу сесть, и сесть надолго В общем, обычная тоска.
Интересно, что сам пришёл, не вызвал по повестке. А если б тебя не было дома?
Да они всё о нас знают. Он, например, знал, что ты ушла на рынок.
Странно Ты какой-то опущенный. Ты всё мне рассказал?
Почти
Я не могу не рассказать ей Как я буду жить с такой ложью? И всё равно, она рано или поздно всё узнает, и мне конец почему скрывал? А вдруг, если сейчас расскажу, она врежет мне и уйдёт? Я однажды солгал ей, по мелочи, и она три дня со мной не разговаривала Как котёнок бегал за ней и просил прощения С другой стороны я же, наверное, сошёл с ума И об этом я просто обязан сказать ей.
Он стал собирать со стола грязную посуду.
Фима! голос жены стал угрожающим.
Этот гад, представляешь, предложил мне работать на них.
Повисла кошмарная тишина.
Фима, и ты не сказал ему «нет»?
Конечно, сказал! Как ты могла подумать иное?.. Но, знаешь, он предложил работать на них не здесь а в Израиле И я подумал, что как скажу здесь «да», так и скажу в Израиле «нет», немедленно обращусь в ШАБАК или куда там ещё, и окажусь под их защитой. А главное, что мы через месяц получим разрешение, представляешь?
Тина, любовь моя, только не взорвись, только не презирай, только не уйди, только пойми меня Надо было делать ребёнка, не ждать годами разрешения Всё было бы иначе А если уехать в Америку Неужели будут и там искать нас. Нас Господи, не разлучи! Но зачем ей нужен сумасшедший муж?