И Фима тотчас увидел измождённое, доброе, понимающее лицо Володи Престина, любимого «отказника» евреев. И Фима, даже не приподнявшись со своей скамьи, а только закрыв глаза, позвал Володю и, задыхаясь, рассказал ему о письме. Володя выслушал, стал нежно гладить Фиму по правой щеке. И, когда у обоих на глазах выступили слёзы, Володя исчез.
Окрылённый, Фима, опять же, не приподнявшись со своей скамьи, позвал Пашу.
И немедленно оказался около него. И, задыхаясь, рассказал ему о письме. И Паша спросил:
Хочешь выпить? и грубовато провёл по Фиминой щеке ладонью
Выпить они не успели, потому что Паша исчез. Но Фиме определенно полегчало. На несколько секунд. А потом стало страшно. Как это получилось, что так явственны были Володя и Паша? Он замечал мельчайшие морщинки на лице Володи, тепло его руки, ощущал на щеках Пашины ладони. Но почему их искреннее сочувствие выразилось не в словах, а в прикосновениях к его щекам?
Фиму охватила паника. А тот тип, которого Фима укротил тополем? Он же слышал стук тела о дерево!
Как мне плохо! Как мне плохо! Господи, помоги мне! Дай мне уехать! Дай мне начать новую жизнь! Я не могу, не хочу быть среди героев! Я хочу быть среди инженеров, на худой конец плотников
По Фиминому лицу текли слёзы. Закончилась молитва. Старики, с трудом поднявшись со своих мест, бродили по залу, перебирая в ладонях кисточки своих талесов, подходили друг к другу и тихо разговаривали, вздыхали, вытирали платками слезящиеся глаза. Фима почувствовал себя лишним, боялся, что его спросят о чём-то. Он медленно отправился к выходу, положил на место кипу и пошёл домой.
Это была ещё одна ужасная ночь. На него топали ногами «отказники» и орали, что он лишний в «отказе», что незаслуженно пользуется подарками от иностранцев, что они вспомнят в Израиле всё
Ему мучительно хотелось обо всём рассказать Тине. Но ещё мучительней было увидеть страх на её лице.
А через неделю к нему пришёл этот странный лейтенант с потёртой, времён войны, сумкой
4
Идём домой.
Тина нежно взяла его под руку, и они тихо направились обратно.
Если нет денег, значит, и не было никакого лейтенанта. Ведь ты не собирался таким образом разыграть меня?
Конечно, нет.
И это в первый раз такое?
Нет
Почему ты не рассказывал мне?
Я думал, пройдёт.
И много было такого?
Не очень Но я справлялся
Значит, пойдём к Эдику.
Конечно, конечно
Не произнеся больше ни единого слова, они добрались до дома. Фима уселся в кресло у письменного стола, сжал в холодных ладонях щёки и застыл. А Тина позвонила Эдику, врачу-психиатру, другу многих «отказников». И уже на следующее утро им был назначен приём.
Тина, вдруг, с истерикой в голосе, спросил Фима, почему ты не рассказала мне, что беременна?
Я ждала соответствующей обстановки.
В роскошном ресторане, при свечах?
Примерно.
И вдруг добавила:
Фима, мы скоро уедем.
Откуда ты знаешь?
Все генсеки поумирали. Не боясь, вслух говорят о «пятилетке пышных похорон». Что-то происходит. Горбачёв молод и не из их среды. Надо немного потерпеть. Совсем немного. Фима, я чувствую
У них никогда ничего не изменится.
Неправда. Они меняются сразу, пластами Сталин, потом эти мертвяки
Я счастлив, что ты беременна, но представляешь, каково это растить ребёнка, на которого все русские дети будут показывать пальцем сионист
А ты представляешь себе, как можно жить без ребёнка? Фима, мы будем растить ребёнка в Израиле! И не смей мне перечить!
Он не ответил, но с ужасом поднял на Тину глаза.
А если я болен, то ребёнок родится от сумасшедшего отца?
Ты никакой не сумасшедший, ты устал от «отказа», ты сломался, но это восстановимо, и Эдик нам поможет.
А вдруг в момент зачатия я был уже болен?
Зачатие, скорей всего, случилось перед самым вашим выходом на демонстрацию Ты был мрачен, не очень хотел идти, но был совершенно нормален и приставал ко мне, как одержимый
Секс и сумасшествие всегда бродят рядом.
Тина подошла к Фиме, уселась ему на колени, обняла за шею, и они застыли
Один из известнейших врачей «отказа» Эдик, интересно, что многие, получившие от него помощь, не знали ни фамилии его, ни отчества, ни возраста, великолепный психиатр, редкий умница с лукавым взглядом, проникновенным голосом, широким, кажущимся добродушным, круглым лицом, мягкими движениями, да и сам весь небольшой, округлый и мягкий, внимательно выслушал Фимин рассказ о посадке в тюрьму и том ужасе, и истерике, охватившими его, когда он остался один в камере; потом он рассказал о истерзавшей его душевной боли при виде издевательств милиции над Аней Гулько, боли, не отпускавшей несколько дней; потом об уличной «схватке» и «победе» над «гебешником», потом, немного стесняясь, об отказе одного из великих «отказников» дать ему на подпись письмо, и, наконец, о приходе лейтенанта
Зачатие, скорей всего, случилось перед самым вашим выходом на демонстрацию Ты был мрачен, не очень хотел идти, но был совершенно нормален и приставал ко мне, как одержимый
Секс и сумасшествие всегда бродят рядом.
Тина подошла к Фиме, уселась ему на колени, обняла за шею, и они застыли
Один из известнейших врачей «отказа» Эдик, интересно, что многие, получившие от него помощь, не знали ни фамилии его, ни отчества, ни возраста, великолепный психиатр, редкий умница с лукавым взглядом, проникновенным голосом, широким, кажущимся добродушным, круглым лицом, мягкими движениями, да и сам весь небольшой, округлый и мягкий, внимательно выслушал Фимин рассказ о посадке в тюрьму и том ужасе, и истерике, охватившими его, когда он остался один в камере; потом он рассказал о истерзавшей его душевной боли при виде издевательств милиции над Аней Гулько, боли, не отпускавшей несколько дней; потом об уличной «схватке» и «победе» над «гебешником», потом, немного стесняясь, об отказе одного из великих «отказников» дать ему на подпись письмо, и, наконец, о приходе лейтенанта
Надеюсь, ты ничего не выдумываешь?
Эдик, зачем мне выдумывать?
Не оправдывайся. Я говорю «выдумываешь» не в смысле сознательного вранья мне, а в смысле обрастания произошедших событий, в силу их необычности, деталями, рождёнными больше твоей фантазией, чем реальностью. Ты, например, зациклен на своём временном одиночестве в камере, на старой полевой сумке лейтенанта, на изменениях в его внешности. Но меня больше интересует, стучался он в дверь или звонил?
Ни то, ни другое
Другими словами, ты вдруг увидел его в квартире.
Именно так.
Бывало с тобой такое раньше?
Нет Нет, точно не бывало!
Тина, и ты ничего такого за ним не замечала?
Мой муж часто бывает задумчив, его трудно вывести из этого состояния, ему свойственны спонтанность и непродуманность в некоторых решениях Фима, только, пожалуйста, не остри, что одним из таких решений была женитьба на мне. Эдик, он был нормальным мужиком!
Почему был?! Ну, посетили нашего Фиму бредовые галлюцинации. По-научному реактивно обусловленные, бредоподобные фантазии у личности с особой типологией.
А что это такое? опасливо спросил Фима
Это термин из науки, называемой характерологией.
И кто же исследовал мой характер?
А его и не надо исследовать! Стихи пишешь? Пишешь! Я об этом осведомлён.
Но, замечу, плохие.
Да разве дело в качестве стихов? Дело в самом процессе сочинительства, когда ты удалён от реального мира, отрешён, когда перед тобой возникают призванные тобою образы, когда ты вскакиваешь как сумасшедший от неожиданно пришедшей строки, рифмы, ритма, мысли, если вообще она присутствует в стихах, короче говоря творчество есть не вполне нормальное состояние человека. Кроме того, ты сломался от резкого изменения условий существования, тяжёлых физических испытаний и отсутствия присутствия в течение восьми дней тюремного заключения такой очаровательной, умной и верной жены.
Тина приятно покраснела.
Вообще-то, ребята, продолжал Эдик, такого рода галлюцинации являются основным симптомом, уж простите меня, шизофрении, при которой в особо тяжёлых случаях происходит полный отрыв от действительности и переход в ирреальный мир, сопровождаемый галлюцинациями, иллюзиями и бредом. А критерием выхода из этого шизофренического состояния можно считать решительное отрицание больным действительности психотического мира, в котором он вдруг оказался, особенно, если это происходит в самокритичной и остроумной форме меня, например, привёл в восторг твой, Фима, рассказ о том, как ты вырубил при помощи дерева бегущего рядом с тобой гебешника. И что я посоветовал бы на это время умеренности в потреблении водки и неучастия в опасных коллективных акциях. И никаких ссор с женой хотя, видит Бог, я не знаю, как можно ссориться с такой женщиной.
Тина ещё раз приятно покраснела.
И ещё. Фима, не надо никому рассказывать о твоём лейтенанте. Ладно? Ибо всеобщее еврейское сочувствие, сопровождаемое вопросом «Ну, как ты?», есть прямой путь в дурдом. Ах, дорогие мои, разве вы не чувствуете ветра перемен? И не надо выводить из себя товарища Горбачёва. Не надо Фима, я повторюсь опьянение или резкое, отрицательное изменение в настроении, или, хуже того, депрессия, и не тебе рассказывать, как липнет она к многолетним «отказникам», может привести к срыву, и тогда уже надо будет лечиться по-настоящему, чего никому из моих друзей не желаю. Ну, а я, со своей стороны, выпишу тебе щадящую дозу аминазина, попринимай его месячишко