Понимаю, сказал любящий отец и нежно вытащил из портфеля конверт.
Ну и задали вы мне работу! озабоченно, но приподнято сказал капитан и быстро оценив содержимое конверта, ловко сбросил его в автоматически приоткрывшийся ящик стола.
Надо помочь мальчику, товарищ капитан. У него должно быть светлое будущее.
И оно будет у него, как и у всех наших детей.
Взволнованный начальник паспортного стола встал, протянул Срулю Лейбовичу руку и добавил:
Поэтапно. Сначала Пейсах на Петр, а потом Срулевич, простите, на Александрович.
А сразу нельзя?
Сразу даже не произошла революция тысяча девятьсот семнадцатого года. И соды нет? Черт возьми, неужели трудно носить с собой соду?
Но содержимое конверта было мною рассчитано как раз на два этапа, продолжал настаивать Пётр Срулевич.
А его едва хватит даже на один. Вы удивляете меня, Сруль Лейбович!
Так дорого? не столько спросил, сколько пофилософствовал Сруль.
Но капитан ласково, хотя и несколько нетерпеливо, уже выпроваживал чуть упиравшегося отца Пейсаха.
А сержант Ивакин помчался за пивом.
Надо сказать, что Сруль Лейбович, простите, Александр Львович, в те дни редко произносил слово «дорого», ибо занимался разбавлением потрясающей сметаны потрясающим кефиром, и выработанный таким образом продукт, получавший, естественно, в зависимости от количества добавленного кефира, звания сметаны первого, второго или третьего сорта, с великой радостью раскупался жителями одной из окраин Москвы. Кормились этим физикохимическим процессом очень многие от честнейших ревизоров и постовых милиционеров до самых дальних родственников. Никто из большого клана Новиковых не сомневался, что дядя Шура (Сруль Лейбович) когданибудь сядет, но жилось с ним весело и сытно, и увещевания родных кончались, как правило, с началом очередного застолья.