И вот я в Горьковском госуниверситете. Продолжается работа комиссии по приемке дипломных работ. Ко мне выходит Тюльников.
Привет, Паша. Чего ты пришел?
Вы завалили одного моего инженера. Чего можно придумать?
Рождественский, что ли? Так он сам себя завалил. Я еще ни разу не встречал человека, который не понимает вопросов. Ему вопрос, а он опять про шилишпера.
Понятно, понятно. Я знаю Рождественского, как свои пять пальцев. Вопрос в другом что можно сделать? Повторить защиту можно?
Теперь этот вопрос может решить только декан.
А где найти декана?
Декан не пришел. Пришел его заместитель.
Здравствуйте, обратился я к нему, Владимир Рождествеский уже давно учится на вашем факультете. Если оставить его еще на год, боюсь, он бросит все, и мы потеряем специалиста.
А он специалист?
Да, своеобразный, но специалист. Дело свое знает неплохо.
Вы, Павел Павлович, правильно отметили, что он давно у нас учится. Насколько я себя помню, он все время здесь учится.
Ну и что? Вам это нравится?
Вы знаете, в определенной степени, да. Это как неотъемлемая часть факультета, амулет, что ли. Факультет существует пятнадцать лет, и, мне кажется, все эти годы на нем учится Рождественский. Сначала на очном отделении, потом на вечернем. А теперь, на заочном.
Так и что?
Что, что! Привыкли мы к нему, вот что. Уйдет Рождественский, что будет с факультетом?
Шутка мне понравилась, но все-таки мы договорились повторить защиту.
Только не сейчас. Немного погодя. Надо подготовить профессорско-преподавательский состав к утрате, продолжал шутить зам. декана.
Через некоторое время Рождественский защитился, получил диплом инженера-физика и покинул факультет. Факультет был в трауре.
На Мытном рынке
Где-то в середине семидесятых я, молодой главный инженер, с пятеркой в кармане, зашел на Мытный рынок и вспомнил, что дома нет моркови, и что именно морковь заказывала мне моя жена Галочка. Вот они бойкие торговые ряды. Чего только нет! (Во, фраза! Чисто русская. Правильней было бы сказать «чего только есть». ) Все есть. И морковь, конечно, тоже есть. Я вытащил свою пятерку, попросил взвесить мне моркови на целую трешницу. Взвесили. Я повернулся, и уже пошел было домой, да вспомнил: «А два рубля?!»
Эй, хозяйка, сдачу давай.
Какую еще сдачу?
Я тебе пятерку дал, а ты мне моркови на трешницу. Два рубля давай.
Ты че, забыл что ли? Я ж тебе дала.
Послушай-ка, тетя, может, ты кому чего-нибудь и дала, только не мне. Кончай шутить, давай два рубля.
И тут женщину разнесло такой бранью, что я даже подумал: «А не уйти ли мне от этого шума? Черт с ними, с двумя рублями». Но перспектива добираться до Канавина, где я жил, без копейки в кармане удержала меня от этого необдуманного поступка.
Послушай, женщина, я серьезный человек, видишь в шляпе и в очках, неужели ты думаешь, что я стал бы тебя обманывать?
Но женщина еще больше распалялась.
Вот что, тетя, будешь матом лаяться, на штраф налетишь, понятно?
Люди добрые, взвыла продавщица, поглядите на него. Ишь ты, шляпу надел! Очки напялил! Вон таки зенки налил! Да держи ты, подавись этими двумя рублями!
Я взял два рубля и ушел, сопровождаемый многоэтажно-значительными восклицаниями рассерженной продавщицы. Сел на Черном пруду на трамвай номер один и поехал к себе домой на улицу Совнаркомовская. Не проехав и одной остановки, я сунул руку в карман, вынул рубль из тех двух, что лежали в кармане, собрался, было, заплатить три копейки за трамвай. «Стоп! Это ж не тот карман!» Сунул руку в другой карман, там тоже два рубля! «В этом кармане два рубля и в этом два рубля?! Откуда? Мать честная! Выспорил!» На остановке Лыковая дамба вышел и побежал по Свердловке к рынку. Подхожу к прилавку. Продавщица аж глаза вытаращила.
Что?! Опять?!
В руке рассвирепевшая женщина держала здоровенную свеклину, приготовленную для взвешивания. Я понял, что если я сейчас поведу себя неправильно, то этой, не взвешенной еще, свеклиной женщина взвесит мне чуть пониже полей моей черной шляпы, после чего эту шляпу некоторое время будет трудно одевать на голову.
Опять, опять, тетя. Не волнуйтесь, пожалуйста. У меня к вам вопрос: вы в дальнейшем будете верить серьезным мужикам в шляпах и в очках?
Ни ког да!
И напрасно. Вот вам ваши два рубля с моими глубочайшими извинениями. И прошу вас: верьте, пожалуйста, мужикам в шляпах и в очках, если, конечно, они серьезные.
Ни ког да!
И напрасно. Вот вам ваши два рубля с моими глубочайшими извинениями. И прошу вас: верьте, пожалуйста, мужикам в шляпах и в очках, если, конечно, они серьезные.
И я пошел домой. Уже подъезжая на трамвае к моей остановке, я обнаружил, что, в порыве глубокого раскаяния, я оставил сетку с морковью на прилавке у обиженной женщины.
Антисемит
Я вообще-то человек простой и к эфиопам отношусь беспристрастно. Хорошо работает эфиоп, значит хороший эфиоп, плохо работает плохой эфиоп. Но вот с Гуревичем Евгением у меня произошли некоторые разногласия. Взяли мы его на работу для организации новой лаборатории САПР12, заниматься автоматизацией процессов разработки радиоизмерительной техники. Гуревич сразу же окунулся в работу и через пару дней принес мне проект автоматизации механического цеха завода.
Стоп, стоп, стоп. Евгений, не туда потопал. Нам, в первую очередь, надо автоматизировать процесс разработки печатных плат. Производством пусть другие занимаются. Поспорили, поругались, но я настоял на своем.
Грамм полезного дела дороже тонны фантазий, сказал я ему.
Начался подбор кадров. Смотрю подготовленный список для приема на работу и вижу: программист Шамсонов, программист Фрухт, математик Альтшулер и так далее.
Слушай, Евгений. Почему у тебя в списке одни фрукты: математики да программисты. А кто оборудованием будет заниматься?
Снова начали спорить. Спор кончился тем, что я сам нашел ему заместителя по оборудованию, татарина Исакова Равиля Абдулбяровича. Взрыв возмущения.
Что нос воротишь? Отчество Абдулбярович не нравится? Зови его Абдулбяковичем или Надулбяковичем. Ему все равно. Он работу любит, а на твое отношение к его отчеству ему наплевать.
И я утвердил ему в качестве оператора ЭВМ чеченку. Он снова возмутился. Возмущался он до тех пор, пока его лаборатория не превратилась в многонациональное образование. Однажды он явился ко мне в кабинет и заявил:
Вы, Шаров, антисемит.
Это что это? говорю. Тебе что, Советский Союз не нравится, как воплощение дружбы народов разных национальностей, культур и вероисповедания?
Вы, товарищ Шаров, против моей национальности, поэтому и антисемит.
Послушай, Евгений, извини, но я не знаю точной формулировки, что такое антисемит, но сдается мне, что не я, назначивший тебя начальником лаборатории, а ты, собирающий команду по национальному признаку, и есть этот самый антисемит. Что же касается меня, то для меня и я повторил ему слова о моем отношении к эфиопам хороший эфиоп тот, кто хорошо работает, а плохой тот, кто плохо работает.
Черный кот
Этот черный кот с вытаращенными глазами выскочил из-за ближайшего угла с явным намерением перебежать нам дорогу в самый торжественный момент, когда мы, наконец, собрали последние шмотки, выстроились по росту: я папа, дочка Леночка одиннадцати лет и мама. Я последний раз проверил, выключен ли газ, мама последний раз выругала меня за это идиотом-перестраховщиком, заперли на все запоры дверь. Я три раза проверил, заперта ли дверь, мама еще раз обругала меня перестраховщиком. Нагрузились вещами: на меня взвалили здоровый рюкзак и два здоровых чемодана, на маму сумочку, на Леночку помогать маме, и двинулись вперед.