Описываемая Булгаковым литературная организация существует, кажется, ради бухгалтерии и кадровиков. Сим специалистам полагается вести учёт работников, выплачивать им заработную плату и выполнять прочие функции. Разумеется, организация, существующая трудом литераторов, самих литераторов не ценит. Пусть организация будет ликвидирована пострадают лишь литераторы. Прежде поддерживавший её персонал продолжит заниматься тем же самым, снова становясь основным костяком тех же литературных объединений, в той же мере оставляя литераторов с носом.
Читатель скажет это есть классика бюрократизма. И читатель будет прав. Бюрократизм воплощает собой абсурд, каким бы логичным он не выглядел со стороны. Вывод из «Записок на манжетах» допустимо вынести любой, либо не выносить его вовсе. Булгаков рассказал о многом, не сказав о чём-то определённом более прочего. Читатель сам определяет, какая тема ему важнее, от неё он и будет отталкиваться. Если ему ближе тема эмиграции, значит стоит уделить внимание первой части, если интересно ещё раз посмотреть на тяготы от бюрократических затруднений, то внимание сосредоточится на второй части.
Сочинения 1923 (февраль-июль)
Обилие публицистических работ Булгакова можно встретить в двух газетах «Накануне» и «Гудок». Если «Накануне» уже стала для Михаила основной площадкой, то «Гудок» ещё нет: в феврале 1923 года была опубликована первая заметка и последовал перерыв до октября. В этой заметке, названной «В театре Зимина», Булгаков написал, как он прежде всего увидел Калинина, а всё остальное в том повествовании осталось для читателя вторичным.
В первой половине сего года в газете «Накануне» размещены следующие произведения: «Сорок сороков», «Под стеклянным небом», «Московские сцены», «Бенефис лорда Керзона», «Путевые заметки. Скорый 7: Москва Одесса», «Комаровское дело», «Киев-город», «Самоцветный быт» и «Самогонное озеро». Надо сразу заметить, Булгаков всё более переходит на крайне короткие заметки, которые допустимо приравнять к анекдотическим ситуациям, поэтому он объединял их в группы, дабы статьи выглядели весомей.
«Собачье сердце» Михаил напишет через несколько лет, но уже сейчас он нарабатывал материал, описывая примечательную московскую действительность. Москва дышала и менялась, нэпманы продолжали процветать, а простой люд задыхался на отпущенных им шестнадцати аршинах, на которые пытались постоянно кого-то подселить. Оставалось идти на хитрость, лишь бы не лишиться поистине драгоценной жилой площади.
Один раз Булгаков описал суд, разбиравший дело маньяков. Булгаков не понимал, как таких чудовищ носит земля. Может Михаил действительно так считал, или уже забыл, о чём писал в 1919 году? Он же через две недели напишет воспоминания о Киеве 1917 года, где расскажет о горящем доме, вывесках на украинском языке и о Петлюре, не сумевшем ни в одной из четырёх попыток взять город. Ещё Булгаков выскажет утверждение про пристрастие москвичей к американскому, тогда как киевляне оным не обладают.
Прочее, опубликованное в «Накануне», носит развлекательный характер, интересный сугубо при разбирательстве в случае существенной на то надобности.
В «Петроградской правде» Булгаков рассказал «Китайскую историю». Ныне китайцы почти никак не воспринимаются, если речь касается событий гражданской войны, тогда как в те времена они проживали на территории России в довольно большом количестве. Именовали их тогда ходя, благодаря особенностям китайской речи и торговле вразнос. Булгаков отдаёт дань уважения храбрости этого народа, честно и до последнего сражавшегося за Красную армию, не оставляя позиций. Смерть сломит главного героя, пронзённого штыками юнкеров, но поведать о том непременно стоило, дабы в будущем избегали презрения или подобия данного чувства.
В «Голосе работника просвещения» Булгаков разместил три заметки по профилю издания: «Каэнпе и Капе», «1-я детская коммуна», «Птицы в мансарде». Или Михаил всё-таки пересмотрел представления о новой власти, либо стал серьёзно относиться к стремлению советского государства вырастить достойное страны поколение. На глазах читателя проводится отбор кандидатов на должности учителей и воспитателей. Это не так трудно, если не отсеивать многочисленную массу желающих работать, почти не представлявших, что значит обучать детей.
Примером Михаил ставит 1-ю детскую коммуну, организованную и управляемую детьми. Если бы подобные дети выросли и продолжили жить по установленным ими правилам, процветать стране в веках. Удивительно наблюдать, как обычно склонные к агрессии в отношении самих себя, молодые люди живут по общим принципам, избегая проявлений индивидуализма.
Примером Михаил ставит 1-ю детскую коммуну, организованную и управляемую детьми. Если бы подобные дети выросли и продолжили жить по установленным ими правилам, процветать стране в веках. Удивительно наблюдать, как обычно склонные к агрессии в отношении самих себя, молодые люди живут по общим принципам, избегая проявлений индивидуализма.
Однако, в дошедших до нас заметках Булгакова есть произведение без проставленной даты «В школе городка III Интернационала». Тут уже нет чаяний о будущем поколении: дети учатся в холодных помещениях, стоит думать, что к тому же недоедают и получают знания не в требуемом объёме. Михаил лишь замечает, как таких детей скорее съест туберкулёз, поскольку забота должна быть не только на словах. Видимо, и не только в виде заметок о том, как всё хорошо, когда реальность не соответствует сообщаемой периодическими изданиями реальности.
Сочинения 1923 (август-декабрь)
В августе и сентябре Булгаков писал исключительно для газеты «Накануне». Из-под его пера вышли очерки «Шансон дЭтэ», «День нашей жизни», «Псалом» и «Золотистый город». Краткая форма побеждала крупную, позволяя с сарказмом относиться к происходящему и не давая читателю возможности серьёзно задумываться о имеющем место в действительности. Но темы Михаил выбирал самые примечательные, которым нельзя отказать в праве на вечное их обсуждение. Например, свойственное русским стремление всего бояться, если есть малейший слух, что за это наказывают, или повальный исход людей на дачи в свободное от работы время.
Одновременно с этим Булгаков опробовал манеру изложения ранних советских писателей, любивших наполнять действие эмоциональными криками толпы, представители которой остаются для читателя безликими. Под думы об этом Михаил собирался начать новую жизнь, к чему он так старательно стремился весь прошлый год. Хорошо, что стремление реализовывалось не за счёт творчества, иначе быть прозе Булгакова забытой, как то случилось с основной массой произведений тех лет.
Не чужд был Булгаков и понимания отцовских чувств. Повествуя аллегорически, либо рассказав известный ему случай, Михаил дал читателю представление о ребёнке, оставшемся без родителя. Как такой чудесный мальчик мог быть брошен? Вопрошает со страниц «Псалома» Булгаков. Учитывая верную подачу материала, Михаил скорее всего опирался на с кем-то происходившее, чем он сам лично был заворожён. А может данный мальчик желал прикипеть лично к нему? Так или иначе, Булгаков на мгновение отвернулся от реальности, поддавшись влиянию обыкновенных человеческих чувств.
Личное должно оставаться личным, так как читателя интересует мнение о настоящем, написанное хотя бы малость осведомлёнными в том людьми. Цикл из тринадцати заметок «Золотистый город» закрыл сотрудничество Михаила с газетой «Накануне» в 1923 году. О чём писать? Булгаков писал о свиньях, разделении Москвы на много- и одноэтажную, о цветнике в виде изображения Ленина, об узбеках и прочем, чего касался его взгляд.
С 17 октября начинается плодотворное сотрудничество с «Гудком». В очерке «Беспокойная поездка» рассказчик поведал, как он не может доехать до Ростова из-за каждые десять минут высаживаемых с поезда зайцев. Россия не Америка, тут могут и обслуживающий персонал во время движения скинуть, посему бороться приходится во избежании подобных инцидентов. С другой стороны, означенная проблема, доставив неприятности, обернулась удачей для Булгакова, наконец-то обретшего стабильное место для публикации заметок.
После Михаил написал «Тайны Мадридского Двора» и «Ноября 7-го дня», предварив ими очерк-расследование «Как разбился Бузыгин». В тексте были размещены телеграммы и сообщения разного рода, подводящие читателя к пониманию того, что Бузыгин не должен был разбиться, но, по сложившей в России традиции, пока нечто ожидаемое ожидаемо не случится, требуется дождаться, пока оное случится, дабы принять меры для предотвращения подобного в будущем. Для закрепления материала Булгаков дополнительно написал очерк «Лестница в рай».
«Гудок», воспринимаемый узкоспециализированным журналом, отныне становился для Михаила площадкой для сообщений обо всём, в том числе и о происшествиях различной степени важности, как то стало понятно по описанию смертельного случая с Бузыгиным. Поэтому очерк «Налёт» не вызывает нареканий, хоть Булгаков и описывает чувства пострадавшего от противоправных действий, сопроводив повествование описанием мучений раненых и обнаружения убитых.