Относительно описания в романе событий, происходивших в современной Украине, то сразу хочу предупредить читателя, что автор не располагает никакими документами, подтверждающими то, о чем пойдет речь, всё наше повествование основано на записках человека, находившегося на излечении в клинике для душевнобольных, или, попросту говоря, в сумасшедшем доме.
Адмирал Пацюк
Вице-адмирал Виталий Игнатьевич Пацюк встречал в аэропорту Борисполь группу генералов и офицеров НАТО, что прилетали для проведения совместных учений. Встречал, естественно, не один, в первых рядах встречающих были Президент и Министр обороны, а он, адмирал Пацюк, был где-то на задних ролях, но он-то знал, скоро все изменится, ведь он один из тех, кто будет руководить ходом учений со стороны Украины.
Дул резкий порывистый ветер, пронося рваные клочья облаков над аэропортом. Группа встречающих стояла прямо на летном поле, возле перрона, куда должен был зарулить после посадки натовский «боинг». Было довольно прохладно для лета, ветер хлестал по лицам встречающих, щеки и глаза их покраснели, можно было бы подождать в здании аэровокзала, но Президент стоял молча, время от времени приглаживая взъерошенные ветром волосы, и никто не осмеливался прервать его упрямое, настойчивое молчание. Адмирал уже начал опасаться того, что самолет не прилетит, или не сможет приземлиться в такую погоду, но высказать свои опасения никому не посмел.
Самолет всё-таки прилетел, хотя и со значительным опозданием, он приземлился, подрулил к перрону, двигатели умолкли, и к самолету подали трап. Встречающие выстроились у трапа в две шеренги, адмирал оказался во второй, он подобострастно вглядывался в лица натовских генералов, надеясь, что кто-то обратит на него внимание, но внимания на него не обратили и руки Виталию Игнатьевичу никто не подал. «Ничего, ничего, утешал он себя, все еще впереди».
В недавнем прошлом Виталий Игнатьевич Пацюк служил в Севастополе, в штабе флота, ему не пришлось ни разу ощутить под ногами качающуюся палубу боевого корабля, вся служба его, от лейтенанта до капитана второго ранга, прошла в стенах здания, в котором располагался штаб. Особыми способностями он не обладал, но считался хорошим офицером и вполне успешно продвигался по служебной лестнице. Он всегда был гладко выбрит, аккуратно пострижен, наглажен, имел образцовый внешний вид, отличную строевую выправку, мог четким, бодрым, хорошо поставленным командным голосом доложить начальству по существу вопроса, и был тем образцом подчиненного, которые обычно нравятся начальникам и командирам.
Сложных задач, требующих нестандартного мышления, ему не ставили, для этого находились другие офицеры, но если нужно было произвести хорошее впечатление на вышестоящее командование, то тут ему не было равных. Получалось что те, кто мог хорошо работать, везли на себе весь груз непростых задач и находились в тени, а он, Виталий Игнатьевич Пацюк, был всегда на виду.
Так дослужился он до капитана второго ранга, но дальше его карьерный рост остановился. Начальником отдела штаба, где довелось служить Виталию Игнатьевичу, совершенно неожиданно назначили боевого офицера, командира корабля, переведенного по состоянию здоровья на штабную работу, капитана первого ранга Федора Ивановича Корнеева. Пацюка Федор Иванович сразу же невзлюбил, он считал его выскочкой, штабной крысой, внешний лоск подчиненного на него, боевого офицера, побывавшего не раз в горячих точках, впечатления не производил. Корнеев, в отличие от прежнего начальника, ставил Пацюку задачи, с которыми он справиться не мог, и ореол хорошего исполнительного офицера стал постепенно блекнуть.
В карточке взысканий и поощрений у Виталия Игнатьевича стали появляться записи о выговорах, чего прежде никогда не было, и он понял, если не произойдет чуда, то вскоре он может быть переведен со штаба флота куда-нибудь к черту на кулички с понижением в должности, а то, не дай Бог, и в звании. Ждать чуда, особенно, когда карьера рушится на глазах, занятие утомительное и безнадежное, и Виталий Игнатьевич решил во что бы то ни стало сотворить чудо своими руками. Он искал случая, и вскоре случай ему представился.
Однажды Виталий Игнатьевич вошел в кабинет своего непосредственного начальника капитана первого ранга Корнеева с каким-то пустяковым вопросом, кабинеты их были рядом, но Федора Ивановича в кабинете не оказалось. Дверь была открыта, понятно, что начальник отлучился буквально на минуту и вот-вот вернется. Виталий Игнатьевич быстро цепким взглядом осмотрел кабинет, на столе лежал секретный приказ по флоту, это была удача, удача, которой может больше и не представится. Его начальник вышел, не успев убрать в сейф секретный документ с которым работал. Воровато оглядевшись, Пацюк сгреб документ со стола и сунул во внутренний карман кителя, потом быстро вышел и вернулся в свой кабинет. В коридоре никого не было, никто не мог видеть что он заходил к Корнееву.
Виталий Игнатьевич сидел за столом, отирая со лба холодный пот, ему казалось что лацкан кителя слишком оттопырен, но вытащить документ из кармана и спрятать в стол нельзя. Он встал, подошел к маленькому зеркалу, что висело на стене, и внимательно осмотрел себя. Нет, все нормально, никто не заметит что в кармане что-то лежит. Он успокоился, сел за стол. Через несколько минут дверь кабинета отворилась, вошел Федор Иванович.
Виталий Игнатьевич, спросил он, Корнеев называл сослуживцев не по званию, а по имени отчеству, как было принято еще старые времена в русской армии и на флоте, Вы не заметили случайно, ко мне в кабинет никто не заходил?
Нет, не слышал, чтобы кто-то заходил к Вам, а что случилось?
Да, понимаете, Виталий Игнатьевич, неприятность такая вышла, у меня со стола секретный документ пропал, сам виноват, конечно, вышел на минутку, документ на столе оставил и кабинет даже не закрыл, возвращаюсь, документа на столе нет.
Может Вы его в сейф положили, или среди бумаг где?
Да, смотрел уже, везде смотрел, ничего не понимаю.
Да, успокойтесь, товарищ капитан первого ранга, найдется, куда он может деваться? Думаю, никто его не брал, сами, наверное, куда-нибудь положили, вспомните.
Да на столе лежал, точно помню. Неужели уже склероз до такой степени проворчал Федор Иванович и вышел.
Виталий Игнатьевич потрогал рукой карман, где лежал секретный приказ по флоту, руки дрожали, мысли путались, только бы никто не заметил его состояния, только бы скорее закончился этот день. Но день, как на зло, тянулся ужасно долго, его вызвал Корнеев по какому-то вопросу, но отвечал Пацюк начальнику как-то путано, невпопад.
Что с Вами, Виталий Игнатьевич? Вид у Вас какой-то нездоровый.
Похоже, простыл немного, температура, видимо.
Сходите к врачу, возьмите освобождение, нельзя так легкомысленно к своему здоровью относиться.
Да ничего, товарищ капитан первого ранга, пройдет.
Виталий Игнатьевич возможно и пошел бы к врачу, чтобы пересидеть несколько дней дома, пока не утихнет шум с пропажей документа, но у врача нужно будет раздеваться, снимать китель, вдруг врач заметит документ, торчащий из внутреннего кармана? А если врач поймет, что у него не простуда, а состояние его вызвано совершенно другим? Может возникнуть подозрение. Нет, никуда ходить не надо.
Виталий Игнатьевич постоянно поглядывал на часы, как медленно тянулось время. И наконец-то день этот закончился, Виталий Игнатьевич собрался, сдал секретные документы, закрыл дверь кабинета, опечатал ее и направился в выходу. Для того чтобы выйти из штаба, нужно было пройти два поста, что если Федор Иванович поднял тревогу, и начальник штаба отдал приказ часовым досматривать всех, кто выходит? Тогда всё. Конец. Конец не только карьере, конец всему. Это трибунал. Но опасения его оказались напрасными, его никто не досматривал, матрос, стоящий на посту, посмотрел пропуск и отдал честь.
Придя домой, он быстро, нервным движением сорвал с себя китель, вытащил из кармана документ и бросил на стол. Потом снова схватил документ, не зная что с ним делать, около минуты он стоял посреди комнаты в нерешительности, затем пошел на кухню. Положил приказ в раковину и дрожащими руками стал зажигать спички, спички ломались, гасли, никак не хотели гореть, наконец ему удалось поджечь плотные листы бумаги, документ вспыхнул, и, поднимая ввысь струйку черной копоти, сгорел. Виталий Игнатьевич тщательно перетер пепел пальцами в порошок, смыл его в раковину, затем вымыл раковину и руки. Все было кончено, документ был окончательно уничтожен, теперь уже никто и никогда не сможет отыскать его следы.
Виталий Игнатьевич открыл форточку, но на кухне все равно стоял стойкий запах паленой бумаги. «Боже мой! подумал он. Сейчас придет с работы жена, как я ей объясню, почему я жег бумагу?». Виталий Игнатьевич достал сигарету и закурил чтобы хоть как-то перебить запах паленой бумаги, он раньше в квартире никогда не курил, выходил на лестничную площадку. Только он докурил, загасив окурок, как раздался звонок в дверь.
«Жена!» подумал он и бросился открывать. Жена вошла и, с порога понюхав воздух, сказала:
Виталик, ты что, уже в квартире куришь? Совсем обнаглел!
Извини, Галочка, перенервничал, неприятности на работе.
Мог бы прекрасно нервничать на лестнице, а что случилось? У тебя неприятности?