К утру Гольдберг всё-таки заснул, а утром вновь: «Что делать?..» И опять неуверенность в себе, опять тоскливый робкий взгляд одинокого человека, заброшенного судьбой к грубым, жестоким людям. « Да будет ли конец этому неотомщённому страданию?» содрогнулся Гольдберг. А внутренний голос уже успокаивал его: « Глупо всё это. Время дуэлей прошло. А он поймёт поймёт, конечно, что был не прав. А ты забудь и успокойся».
Через два месяца Гольдберга забрали в штаб. А ещё через месяц он, вконец освоившись с новым назначением, в просторном кабинете командира полка разложил топографическую карту по номенклатурным листам и, целиком включившись в дело, с помощью кисти и клея заготавливал планшеты для штабных учений.
Через два часа из штаба дивизии должны доставить секретный пакет, в котором будет сообщена военная обстановка неприятельских войск. Сведения о расположении войск необходимо будет в виде синих и чёрных ромбиков, условно обозначающих танки, и дугообразных зубчатых линий предполагаемых окопов и заградительных валов, нанести на карты, которые Гольдберг сейчас клеил. Одна карта размером три с половиной метра в длину и два в ширину уже была готова. Вторая находилась в стадии завершения. Верхний край её лежал на столе, а нижний, свисая, занимал часть пола. Гольдберг очень нервничал. Ему надо было подготовить пять экземпляров таких карт. А после получения пакета ещё нанести тушью свою и вражескую обстановку на эти карты. Короче, предстояла большая работа. Весь штаб был в напряжении. Офицеры и дежурный по штабу, выполняя поручения и приказы, то и дело проносились мимо Гольдберга и его карт. Увлечённый делом, он совсем не заметил, как оттолкнул одного из солдат, который, оступившись, невольно сдвинул карту. Гольдберг, не сдержавшись, даже зарычал на того. Солдат посмотрел на него тяжело и многозначительно.
На следующий день, когда ажиотаж в штабе прошёл, к Гольдбергу подошёл солдат и, неприязненно глядя в глаза, произнёс:
Я говорить с тобой хочу. Гольдберг с любопытством обратил на него взор.
Вчера, когда я был дневальным по штабу, продолжил солдат, ты небрежно обратился со мной, а ведь ты молодой солдат.
Не помню, честное слово, не помню. Когда это было? искренне изумился Гольдберг. Солдат напомнил. Гольдбергу стало неудобно: Слушай, брат, ты, пожалуйста, извини меня, я в такой был запарке, что действительно мог и толкнуть кого угодно, и нахамить.
Солдат задумался и, с трудом преодолев гнев, выдохнул: Да ладно.
На этом инцидент заглох, но Гольдберг неожиданно вспомнил «поджарого» солдата, который когда-то его тоже обидел.
Младший сержант Митин
Капитан Котлов солдатам:
Я в Монголии семь лет не читал литературы, не слушал радио, не видел женщин -
и то не отупел.
Как молодой солдат, я их всех Митиных, Ивановых, Сидоровых и других сначала путал. Все они были для меня просто старослужащими грубыми и наглыми служаками. И лишь со временем я научился разбираться в окружающих меня солдатах. Как ни странно, оказалось, что каждый из них занимает своё место, что у каждого есть свои «козыри» и недостатки, согласно которым они расставлены в нашем едином солдатском строю.
Меня впервые отпустили за пределы части не по «увольнительной», а по «маршрутному листу» конкретно на почту в сопровождении двух старослужащих, которым надо было туда же. Сейчас они шагали впереди. Город сиял, освещённый фонарями, а я в нём выглядел жалким человечком, случайно оказавшимся на свободе. Я всё ещё продолжал робко приглядываться ко всему вокруг, как и в казарме, а не смотреть уверенно смелым взглядом на окружающее. Именно так бывает в первое время службы. Между тем мои «начальники» старослужащие (младший сержант и рядовой), шагали весьма устремлено, увлечённые разговором. Я и не пытался вклиниться в их беседу чего доброго обидятся. «В армии вообще какие-то странно-озлобленные люди», пришёл к выводу я в последнее время. А сейчас впереди я вдруг увидел офицера. « Надо же отдавать честь, мелькнуло в сознании. А с другой стороны, мне-то что волноваться? Буду поступать так, как мои спутники», решил я.