Господи, не оставь!
Вернувшись к столу, писал опять-таки быстро, словно все слова давно уже были приготовлены и они сами спешили выйти на свет, родиться во плоти и жить.
«Гонение жесточайшее воздвигнуто и на Святую Церковь Христову: благодатные Таинства, торопливо записывал Тихон, освещающие рождение на свет человека или благословляющие супружеский союз семьи христианской, открыто объявляются ненужными, излишними»
Вспомнил, как широко и нагло оповестили новые цезари о гражданском браке двух комиссаров: Коллонтай, погромщицы лавры, и красного воителя Дыбенко.
«Святые храмы подвергаются или разрушению через расстрел из орудий смертоносных (святые соборы Кремля Московского), или ограблению и кощунственному оскорблению (часовня Спасителя в Петрограде); чтимые верующим народом обители святые (как Александро-Невская и Почаевская лавры) захватываются безбожными властелинами тьмы века сего и объявляются каким-то якобы народным достоянием; школы, содержавшиеся на средства Церкви Православной и подготовлявшие пастырей Церкви и учителей веры, признаются излишними и обращаются или в училища безверия, или же прямо в рассадники безнравственности. Имущества монастырей и церквей православных отбираются под предлогом, что это народное достояние, но без всякого права и даже без желания считаться с законною волею самого народа И наконец, власть, обещавшая водворить порядок на Руси, право и правду, обеспечить свободу и порядок, проявляет всюду только самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над всеми и, в частности, над Святою Церковью Православной».
Помедлив: Антоний (Храповицкий) написал бы похлеще, но и за это поставят к стенке. Посмеют? И ответил себе: они же иезуиты, марксистская каббала сначала постараются оплевать, раздавить, а уж потом
Написал сверху, по краю послания: «Готов на всякие страдания, даже на смерть во имя веры Христовой». И подумал: а ведь это их перепугает. Сатане страшны святые мученики.
Заканчивал послание не торопясь, останавливаясь после каждого абзаца.
«Где же пределы этим издевательствам над Церковью Христовой? Как и чем можно остановить наступление на Нее врагов неистовых?»
Перо зависло над словом «врагов», но не зачеркнул. Все надо назвать своими именами.
«Зовем всех вас, верующих и верных чад Церкви: станьте на защиту оскорбляемой и угнетаемой ныне Святой Матери нашей».
Призыва к свержению власти здесь нет, есть призыв к защите достоинства и достояния, уличать красных бонапартов в злодействе дело правое.
«Враги Церкви захватывают власть над Нею и Ее достоянием силою смертоносного оружия, а вы противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага, строителями новой жизни по велению народного разума, ибо действуют даже прямо противно совести народной».
Перечитал абзац: все так. Нужно только еще сильнее, решительнее. Написал:
«А если нужно будет и пострадать за дело Христово, зовем вас, возлюбленные чада Церкви, зовем вас на эти страдания вместе с собою словами святого апостола: Кто ны разлучит от любве Божия: скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч? (Рим. 8, 35)».
Оставалось обратиться к духовенству.
«А вы, братие архипастыри и пастыри, написал и вспомнил Антонина: вот чей голос пригодится в битве с сатанистами! Перо побежало по бумаге почти весело. не медля ни одного часа в вашем духовном делании, с пламенной ревностью зовите чад ваших на защиту попираемых ныне прав Церкви Православной, немедленно устрояйте духовные союзы, зовите не нуждою, а доброю волею становиться в ряды духовных борцов, которые силе внешней противопоставят силу своего святого воодушевления, и мы твердо уповаем, что враги Церкви будут посрамлены и расточатся силою Креста Христова, ибо непреложно обетование Самого Божественного Крестоносца: Созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ея».
Отступ
Смертный крестный ход
21 января новая власть расправилась с отсталым русским календарем. Было объявлено: «Первый день после 31 января считать не 1 февраля, а 14-м, второй день считать 15-м».
В Москве говорили:
Может, всей жизни нашей осталось пять дней, а глядишь, нынешний и есть последний
На 28-е, когда Церковь поминает учитепя покаяния, преподобного отца Ефрема Сирина, был назначен крестный ход на Лобное место.
Крестные ходы должны были пройти по всей России ответ православного народа на послание патриарха.
Большевиков анафема только обрадовала: удобный случай объявить духовенство врагами народа. В Москве, в Петрограде, в больших и малых городах стены вокзалов, храмов обклеивались листовками: «В связи с Декретом народных комиссаров об отделении Церкви от государства высшим церковным органом в лице патриарха Тихона выпущены воззвания контрреволюционного направления, превратно толкующие этот декрет. На почве такой пропаганды могут возникнуть народные волнения, ответственность за которые всецело падет на духовенство, если оно не разъяснит народу истинного значения этого декрета. Все церковнослужители, замеченные в распространении таких контрреволюционных воззваний, а также пропаганды в этом направлении, будут караться со всей строгостью революционного времени вплоть до расстрела».
Такую вот листовку принесла старцу Алексию его духовная дочь Мария, зубной врач.
Батюшка, до какого ужаса дожили! Неужто антихрист в мир пришел?
Антихрист им еще нужен! рассердился старец. Нет, матушка, это созрели плоды отступничества нашего. Еще Давид говорил: «Рече безумец в сердце своем: несть Бог». Он говорил «в сердце», а теперь люди на каждом углу вопят: нет Бога! Власти же приказали даже в школах учить малых детей: нет Бога!
Прости меня, батюшка! Прости мерзость мою.
Прости и ты меня. Ступай в храм, приобщись обязательно. Нынче всюду будет общая исповедь перед крестным ходом. Ведь, того и гляди, закроют святые обители, а там и храмы.
Батюшка, вот все мы и говорим: грешны, грешны А бывает, задумаешься и жалко себя. Уже столько лет одни слезы да ожидание! Хоть бы чего-то доброго! А вместо доброго новая беда, крест все тяжелей да тяжелей. И покажется вдруг: мелких грехов, невольных, может, и много, но жизнь-то ведь такая иные праведники в пустынях и в дебрях подобного не испытали. В чем мой грех, когда власть безбожная!
Батюшка сокрушенно покачал головой:
Коли докучают помыслы, возьми да и плюнь незаметно На сатану плюнь Гордиться нам нечем. Если и есть что в нас хорошего, так то не наше Божье. Нашего ничего нет Как гордыня-то вспучится, спроси себя, да не шепотком, а вслух: «Уж очень я хорошая? И это кто сделал?» Перебери грехи помысел и отойдет.
Батюшка! Миленький! Как же я устала! А просвета нет!
Не ропщи! Если бы Господь забыл тебя, не явил к тебе милости, ты и жива бы не была. Ты не видишь Его милостей, потому что хочешь своего и молишься о своем, а Господь знает, что тебе полезнее. Благословил. Ступай поскорее в храм. Мне тоже пора.
Неужто нас всех завтра убьют? Всю Москву?
Если придем все не убьют.
К смерти прихожане храмов готовились спокойно: приобщались семьями.
Общий молебен на Лобном месте был назначен на час дня. Со всех концов Москвы на Красную площадь стекались осененные святыми иконами и хоругвями крестные ходы.
Старец Алексий шел от Епархиального дома вместе с членами Собора. Впереди патриарх, за ним златоризое священство. Лес крестов вырос от Спасских ворот до Иверской часовни возле Думы. А на стене Думы вместо иконы Спаса кричал на всю Москву лозунг: «Религия есть опиум для народа».
При виде патриарха все едино запели пасхальный тропарь. Слышались возгласы: «Христос воскресе!»
Народ был с Богом, с Церковью, и все-таки участник того великого деяния записал в своем дневнике не без горечи: «Народа много, но не вся Москва».
Дошла ли до Всевышнего Престола молитва православной России?
Пулеметы не всюду молчали. В Воронеже большевики закрыли Митрофановский монастырь, но народ ударил в колокола и сорвал печати с храмов. По крестному ходу красная солдатня открыла огонь из винтовок, но у народа тоже было припасено оружие. Ответили. Тогда большевики вывели броневики, ударили пулеметы. Погибли семнадцать человек.
Постреляли народ в Туле, в Шацке.
Когда старец Алексий после хождений по Москве едва живой от усталости добрался наконец до дому, сын перепугался, хотел бежать за врачом.