Но услышать о плане «в пересказе доброжелателей» и «из первоисточника» «две большие разницы», как сказали бы в одном южном городе СССР. Тем более что фон Шуленбург был не только настойчив, но и искренен. Старый граф, который за свою жизнь уже «по третьему кругу» отбывал дипломатическую повинность в России, искренне верил, как в перспективы советско-германского сближения, так и в перспективы советско-германского размежевания в вопросе соблюдения интересов друг друга. Имеющиеся противоречия, по мнению дипломата с тридцативосьмилетним стажем, не являлись неразрешимыми.
Его настойчивость принесла свои плоды: на встрече пятнадцатого августа Молотов впервые согласился рассмотреть идею пакта о ненападении. Не от хорошей жизни согласился и не по одной лишь причине избыточной настойчивости старого дипломата. Больше всего «порадели» мистер Дрэкс и мсье Думенк: господа уже четвёртый день «переливали из пустого в порожнее». В свете этого мероприятия перспективы Москвы с каждым днём «переливания» вырисовывались всё отчётливее. Ей оставалось либо «таскать каштаны для чужого дяди», либо самой позаботиться о себе с предоставлением аналогичной возможности всем остальным.
«Куй железо, пока горячо!» и семнадцатого августа Шуленбург вновь напросился в гости к Молотову. Не один напросился: с инструкцией Риббентропа, которая явилась всего лишь ретрансляцией приказа фюрера. А инструкция была такой: «Германия заключит пакт при условии, что Риббентроп немедленно подпишет его в Москве».
Радостное ожидание на пару с такой же улыбкой недолго продержались на лице посла: Молотов был учтив, но холоден. А ещё он был уклончив: «мне надо посоветоваться с товарищами». Неплохо зная русский язык и русские обычаи, граф понимал, что эта партийно-бюрократическая формулировка вовсе даже не слова, а образ жизни советского чиновника. Его модус вивенди. Выполнение задания срывалось. А за такой срыв фюрер мог сорваться, на ком угодно.
Прежде всего, на самом Шуленбурге.
После непродолжительных раздумий посол решил остаться верным традициям дипломатии и дворянства и честно поставил Берлин в известность об очередном «нет» извечного «Мистера Нет». От осознания реалий фюрер повременил срываться, и, ограничившись выражением неудовольствия, лично обязал графа лично и немедленно вручить Молотову проект пакта о ненападении. На следующий день, девятнадцатого августа, Шуленбург в очередной раз «напросился в гости», где и исполнил поручение фюрера.
Долго трястись в ожидании ответа графу не пришлось: Молотов отверг план сразу же, как только дочитал его до конца. Но и падать в обморок послу также не пришлось: Молотов тут же вручил контрагенту советский проект. Как минимум, два отличия от немецкого в нём имелись и оба существенные. Во-первых, советский проект гарантировал СССР нейтралитет в том случае, если Германия станет объектом нападения со стороны третьих стран. Во-вторых, Молотов предложил дополнить пакт специальным протоколом с элементами «плана Шуленбурга» насчёт гарантий прибалтам и давления на Японию. Содержание протокола советский премьер жёстко и безапелляционно потребовал согласовать до приезда Риббентропа в Москву.
Условие насчёт протокола не смутило Шуленбурга. Впервые идея такого протокола «изошла», как раз, от Германии и, как раз, в адрес СССР. Кроме того, в постскриптуме советского варианта протокола указывалось о его существовании. То есть, он не был тайной. И граф немедленно передал в Берлин о том, что, хотя лёд и тронулся, «процесс ледохода» необходимо ускорить. На его удачу, тут и радостная для Германии весть из Варшавы подоспела: девятнадцатого августа Польша окончательно и бесповоротно отклонила «наглое требование Советов об оказании помощи жертвам агрессии». В том числе и самой Польше.
И фюрер понял: час пробил! Его час! Вчера рано, завтра поздно, значит сегодня! Потому что сегодня или никогда! И он решился. Он решился на то, о чём вчера и подумать не мог бы: обратиться к Сталину с личным письмом. Больше того: он надумал заместить собой Риббентропа, но «налёт на Москву» решил предварить эпистолой к большевистскому лидеру.
Поздним вечером двадцатого августа фюрер продиктовал: «Я принимаю предложенный Председателем СНК проект пакта о ненападении. Дополнительный протокол, желаемый Правительством СССР, может быть по существу выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично. Напряжение между Германией и Польшей сделалось нетерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день Я вторично предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия.»
Утром двадцать первого августа рейхсканцелярию огласил торжествующий вопль фюрера: только что Шуленбург телеграфировал «добро» Сталина на прилёт Риббентропа
Глава вторая
Мягкая трель телефонного звонка вернула Сталина из «заоконной Москвы» в кабинет. Он неторопливо поднял трубку. Молча поднял: обязанность представляться всегда лежала на контрагенте.
У с-себя?
Щека вождя дёрнулась в беззлобной усмешке: Вече был в своём репертуаре. «Если я поднимаю трубку значит, у себя! Кто ещё может тут её поднимать?!». Но «взыскивать» со старого приятеля вождь не стал: если горбатого могила хотя бы теоретически могла исправить, то в отношении Молотова у неё не было ни шанса. Да и не за что было взыскивать: пусть и в своеобразной форме, Вячеслав Михайлович всего лишь соблюдал этикет. Тем более что и фирменным заиканием он не преминул уважить друга-вождя.
Жду тебя.
Сталину вполне хватило двух слов: он не любил долгих разговоров, особенно по телефону. Спустя пять минут Председатель Совнаркома входил в кабинет Секретаря ЦК.
З-здравствуй, К-коба.
Молотов всегда заикался, когда волновался а волновался он всегда, когда «работал» со Сталиным. Стаж знакомства, формат отношений и потенциал дореволюционного псевдонима не освобождали «от обязанностей».
Ну, что, Вече?
Не предлагая гостю стул если захочет, сам воспользуется
вождь сразу же приступил к делу. посредством слова. Молотов
не воспользовался стулом: наверно, «не захотел». Как всегда в тех случаях, когда Хозяин оставался на ногах.
Риббентроп прилетел, Коба.
Ударение пришлось на глагол, заменяя собой отсутствующий восклицательный знак: их в ассортименте у Молотова не имелось. Сталин молча выписал ещё один круг и вышел на траверз прямого взгляда Предсовнаркома.
И как встретили гостя?
Если Сталин и усмехнулся, то эту усмешку на его лице не отыскал бы и микробиолог со своим микроскопом. Что-то «неуставное» легонько тронуло и усы Молотова.
Гостя встретили как гостя.
Долгожданного?
Не дождался. И не дождётся.
Вот теперь Сталин рассмеялся. Не помешало даже напряжение последних дней. «Получив санкцию», улыбнулся и Молотов.
На встречу я отрядил Потёмкина и Баркова. «От союзников» напросился Россо: «по уставу».
Потёмкин являлся первым заместителем наркома иностранных дел СССР, а Барков заведовал в НКИД протокольным отделом. Формально дипломатический протокол не был нарушен: министра иностранных дел в месте прибытия встречает первый заместитель министра иностранных дел принимающей стороны. Формально ибо нет правил без исключений. Полагая и себя, и свой случай именно таким исключением, германская сторона, очевидно, питала надежды на пару с иллюзиями.
Представляю себе физиономию Риббентропа, хмыкнул в усы Сталин.
Верно представляешь.
Молотов почти не улыбнулся. «Неуставную» мимику выдавал только иронический блеск глаз.
«Бедный» рейхсминистр некоторое время растерянно оглядывался по сторонам: всё искал меня за спинами Потёмкина и Баркова. Даже фашистский салют Россо не пролился бальзамом на израненную душу герра Риббентропа.
Это хорошо.
Явно удовлетворённый началом, Сталин разгладил мундштуком трубки седеющие усы.
Нечего баловать мальчонку. Домогаться любви в браке по расчёту это аморально
И даже извращение.
Точно. О времени встречи немцы извещены?
Верный себе, вождь исполнил переход от шутки к серьёзным делам без многоточия. Молотов сразу подобрался.
Да, Коба: немцы приглашены на пятнадцать тридцать.
Не сомневаюсь, что Риббентроп готов был отказаться даже
от душа лишь бы побыстрее начать.
Судя по реакции на моё предложение, ещё раз блеснул стёклами очков Молотов, да.
Сталин бросил короткий взгляд на часы.
Первую беседу мы проведём как разведку боем. Посмотрим, с чем прибыли господа немцы. Темы пакта в разговоре не касаться.
Понял, Коба, смежил веки Молотов. Потёмкина не берём?
Сталин на мгновение задумался и отрицательно мотнул головой.
Нет. В этом нет необходимости. Сегодня мы и вдвоём управимся. А завтра завтра видно будет.
Так я пошёл?
«Зная устав», Молотов не стал косить глазом на часы: всего лишь подобрался, как в строю.