Заканчиваю повесть. Нельзя прерываться
В приоткрытую дверь внучка прокричала:
Медуз я не боюсь!
И они тебя тоже! прокричал я в ответ.
К дому подъехало такси.
В голове шевельнулась где-то прочитанная фраза: «Талант медленно убивает тебя, пока пишешь, и быстро добивает, если останавливаешься».
Такси отъехало, и меня бессовестно отвлекла мысль о предстоящем одиночестве.
Я походил по комнате.
Подержал в руках фотографию покойной жены.
Приготовил себе тарелку салата.
Допил остывший стакан чая.
Переоделся и вышел на улицу.
Было жарко.
И душно.
И липко.
На небе, не поделив что-то между собой, толкались облака.
Я заставил себя повернуть назад, к дому.
Чего тебе? заговорил я с увязавшимся за мной похрамывающим щенком.
Щенок улёгся на мои туфли.
«Покинули родные», догадался я.
За моей спиной призывно прокашляли.
Я обернулся.
Честь имею! сказал Лисин автор пьес, за постановку которых не брался ни один режиссёр. Театры упорно восставали против теории Лисина, утверждавшего, что для выражения в пьесе авторской мысли вполне достаточно наличия минимального количества слов при присутствии максимально обширного разнообразия action. «Оттого, что герой пьесы активно помочится прямо на сцене, утверждал Лисин, подмостки не рухнут, и театральный занавес не подгниёт, зато выразительно яркий action яснее всяких слов позволит зрителю понять, каким, например, недугом мучается персонаж пьесы». В последней пьесе Лисина «Радостное погруженье» слов вообще не было. Почти не было. Всё было построено на молчаливых диалогах искренних, совершенно раскованных душ.
Честь имею! отозвался я.
От опухшего и несимметричного лица Лисина исходил неотвязный запах пива.
Не отвлекаю? осторожно спросил он.
Отвлекаешь, отрезал я. У меня интервью
С этим? устремив на собачку вялый, безучастный взгляд, Лисин поморщился.
Я промолчал.
Тут напротив бар «Весёлый кенгуру», испытующе взглянув на меня, проговорил Лисин. Может, глотнём по рюмочке?
Я отрицательно покачал головой, ибо знал, что одной рюмочкой не обойдётся. Подобное мероприятие Лисин талантливо превращал в многосуточный фестиваль.
Глазки Лисина сощурились так, будто их ослепил яростный свет молнии. Сдавленным голосом он проговорил:
Я подумал, что нам не помешало бы немного очиститься
От чего? не понял я.
Лисин скосил глаза и мрачно заметил:
От чего очиститься всегда найдётся.
Ты иди, вежливо попросил я. Мне кажется, что между мной и собачкой наметилась духовная близость и даже некое взаимопонимание. Нам есть о чём поговорить
Сбитый с толку, Лисин бросил взгляд на двери бара «Весёлый кенгуру» и с горечью выдохнул:
Ты не знаешь, почему, когда смотришь на жизнь трезво, то ощущаешь необходимость выпить?
Я не знал.
В глазах Лисина появилось выражение загнанности. Он обиженно прошептал: «» и убрался.
«Пойдём ко мне», предложил я щенку.
На улице было по-прежнему
жарко,
душно,
липко.
Пропуская гостя к себе в комнату, я проговорил: «Умение переносить состояние одиночества великое искусство». Щенок, видимо, подумал точно так же, как и я. Во всяком случае, он посмотрел на меня с неподдельным умилением.
Я поставил на пол миску с водой и сказал: «Помой лапы, и пойдём ужинать».
После ужина я опустился в кресло и вдруг подумал, что в день 190-летия со дня рождения писателя Достоевского не грех поведать своему гостю что-либо о творчестве этого писателя.
Щенок напряг ухо: понять людей не просто.
«Писатель Достоевский, начал я, безусловно»
Мой гость слушал меня с терпеливым вниманием, но вскоре, видимо, подустав внимать, опрокинулся на спину и раскрыл лапы.
«Мы с тобой совсем неплохо проводим время, не правда ли, заметил я, во всяком случае, мы ведём себя вполне достойно, оказывая друг другу пример взаимопомощи, взаимовыручки и поддержки».
От щенка исходил запах безмятежного тепла.
Я выбрался из кресла, пересел к компьютеру и продолжил работу над своим манускриптом.
Фигня
За две недели до наступления нового века из Канады позвонил Сол:
Я подумал, почему бы нам не провести первые часы нового века вместе?
Сол, дружище, разволновался Нир, после стольких лет! Я приготовлю лодку и удочки, и мы отлично встретим Новый век!
***
К вечеру 31-го декабря небо покрылось густыми тучами, а затем на Кинерет навалился ливень. Нир стоял у окна, с тревогой наблюдая за тем, как дождь теребит мутное тело озера, как устало мерцают мокрые доски причала, как потерянно прижимается к нему залитая водой лодка.
«Господи, шептал Нир, разгони тучи! Пожалуйста, будь добр и отгони их!»
***
По окну пробежал жёлтый луч, а потом Нир заметил, как из тумана вынырнул длинный чёрный автомобиль.
Нир выбежал из дома.
Друзья обнялись.
Я успел? пыхтел Сол.
Самый раз Входи!
На стене, слева от двери, висела фотография.
Сол замер.
Это же наш танк на Фридрихштрассе.
Друзья снова обнялись.
Пятьдесят шесть лет прошептал Сол.
Пятьдесят шесть лет отозвался Нир.
Ветер за окном усилился, однако дождь не утихал.
Сол, ты это отлично придумал! сказал Нир.
Сол посмотрел в окно и пропел:
Я пришёл, ты пришёл, дождь пришёл.
Чёртов дождь, огорчался Нир. Всё испортил
Вспышка молнии высветила тёмный кусок озера.
Сол сказал:
Расслабься! Испортить всё дождь не может. Испортить всё не смог даже целый век
Прикусив губу, Нир проворчал:
Этот век нас порядком выдоил. Он нас выдоил, как неразумных козлов.
Как коз? уточнил Сол.
И как коз тоже.
Снова вспыхнула молния.
Сол спросил:
Помнишь, что говорил перед боем сержант Ребров?
Нир оживился:
Ещё бы! Этот русский кулаком шлёпал себя по каске и во всю глотку орал: «Смерть копейка, жизнь фигня!» Молодые мы были Молодые львы, хотя и измождённые, голодные
Сол выдохнул:
Фигня! Конец века это ещё не конец света!
Нир согласно кивнул и, просунув ноги в большие резиновые сапоги, выбежал из дома.
Вернулся он через полчаса с четырьмя рослыми парнями, которые, не проронив ни слова, опустили на пол наполненные озёрной водой вёдра и ушли.
***
Нир опрокинул вёдра с водой в ванну и, громко смеясь, заметил.
По-настоящему ценные подарки люди делают себе сами. Теперь у нас есть и лодка, и озеро, и рыба
Сол кивнул на воду и осторожно спросил: