А затем опять возврат к прежней как будто бы безразличной, насмешливой наблюдательности, ровным бытовым нюансам: поэтесса, муж, кошка, портрет на стене, рыбный суп, «сигаретный дым, отварной картофель» привычный и сознательный отказ Коломенского от пафосности, трепетания поэтическими крылами, дешевых попыток парения. Он отделяет поэтессу общественную от поэтессы домашней и подает последнюю в ракурсе пяти-десяти секунд, мгновенного любительского фотоснимка с изнанки, настоящей, очень живой, тут же сетуя на небрежность памяти:
Кот (а может, кошка я даже это
Помню плохо). Точка. Конец сюжета.
Так, собственно, главная героиня (формально) и сходит с подножки трамвая, к концу четвертой строфы покидая текст, где ей, казалось бы непременное обиталище. И лирический герой остается один, и почти слышна в этот момент пауза на вдох, на новое дыхание.
Тем сильней, при внешней безмятежности предыдущего, следующая строка бьет ниже пояса:
Поэтесса С. умерла от рака.
Предложение короткое, точкой как обрубленное. Эта акцентировка мгновенно меняет происходящему знак, отбрасывая прошедшую в воспоминаниях тень женщины во мрак, в поля залетейские. «Черная цепь отверстий» становится цепью пробоин и, набухнув смертью, пласт времени идет ко дну.
Я пошел на похороны, однако
Не дошел до кладбища почему-то
Испугался и соскочил с маршрута.
То, что представлялось в интонации героя отстраненной безмятежностью, оказывается сдержанностью не обнажить бы подлинную ранимость.
Так, оказывается, и не суждено появиться на свет саркастическим мемуарам Дмитрия Коломенского:
Мемуары вздор. Мемуарить подло.
Не могу не согласиться. Мне почасту кажется, что лучше ничего, чем даже хорошо, ибо в отношении мертвых следует соблюдать особого рода духовное целомудрие. В отношении живых, впрочем, тоже.
И возникает вопрос: о чем же, собственно, написана «Попытка мемуаров»? О Нонне едва ли. О том, что «смерть опять проходит мимо» ни в коем случае, и понятный ужас и отвращение героя к кладбищенским церемониям говорят решительно против этой версии. О том, что упущено, недоговорено, о некоем мистическом долге в адрес покойной и холоде неизбежной встречи отнюдь нет.
Я ни в чем особенно перед нею
Не виновен. Мне в десять раз страшнее
Видеть тех, что рамок не признавали,
В черной рамке и в жестяном овале,
Мне страшней вычеркивать с дрожью глупой
Номера чужих телефонов-трупов
И следить, как время течет, потея,
От одной потери к другой потере.
Ни поэтесса и ни смерть не являются темой, темой является сама память, и вечность, и вечность памяти этого единственного в своем роде часового механизма, могущего быть пущенным обратным ходом до определенного предела. Тем паче, что надмирное воздаяние Коломенский не отрицает, но и не признает, как непостижимое смертными, биологическими чувствами.
Если мне достать бы в рай подфартило
Пару мест по сходной цене в итоге
Все равно бы наши пути-дороги
Не сошлись. Не важно, что б с нами сталось
Министерство связи времен распалось.
И снова за этой, метче дротика, фразой мгновенный и яркий, факельный выплеск памяти, и живая женщина, не пожелавшая перейти в тлен, возвращается в свой дом, усаживаясь под оранжевым абажуром, ужинает, закуривает:
В нагретом
Тусклом кухонном воздухе сигарета,
Задыхаясь собственным духом скверным,
Пляшет в пальцах тонких легко и нервно,
Словно кто-то чертит в дыму рукою
«МЕНЕ-ТЕКЕЛ-ПЕРЕС» и все такое.
Так смерти, выходит, нет по мановению наблюдателя, на протяжении текста.
22.07. 4.08.2003Смуглый мастер подобий: текстосновидения Ербола Жумагулова
Я проснулся в шестом часу утра видимо, от жажды. Просыпаясь в чужом доме, я всегда чувствую себя чужой душой, засунутой в чужое тело.
Харуки Мураками, «Слушай песню ветра»
У литераторов принято узнавать о себе правду посмертно. Причем традиция охватывает и объект приложения истины (литератор), и объект ее озвучания (критик). Я же сказала своим друзьям: не дождетесь. Я столько не проживу. Поэтому им приходится кормиться моей правдивостью постоянно, на всем протяжении протекающего рядом с ними жизненного пути. И они (друзья) не делают ни малейшей попытки его (путь сей скорбный) пресечь, но отнюдь не из человеколюбия, а потому что знают: в таком случае их настигнут воспоминания.
Бледный мастер подобий,
я, испробовав яд
«филий», «тропий» и «фобий»,
тишиною объят
А истина заключается в том, что мастер подобий довольно смугл. Но это детали. Поэзия Ербола Жумагулова значительно более мистифицирует, чем проясняет, но и мистифицирует не настолько, чтобы полностью скрыть в потоке словесной игры смятенное сознание одинокого человека.
лишь пустые ладони
двух подсвечников во
мраке ночи, и кроме
темноты ничего.
Предваряя дальнейшие рассуждения, замечу: у меня нет ни малейшего желания изыскивать и предъявлять на общий суд бесспорные улики ознакомленности Ербола Жумагулова с лучшими образцами поэзии двадцатого века в виде скрытого (а то и явного) этих образцов цитирования. Я не претендую на беспристрастность критического исследования, и все, излагаемое Жумагуловым, я стану рассматривать, как излагаемое непосредственно Жумагуловым, без всяких, пользуясь его выражением, «филий» и «фобий», без всяких школ и влияний. Уж коли написал, пусть отвечает сам за себя. При наличии таланта младенческое эпигонство простительно поэту: рано или поздно заемная шкурка слиняет, и защеголяет он, болезный, в собственной, от пинков и царапин авторитетом учителя не защищенной. Для Ербола Жумагулова наследуемые им культурные поэтические традиции и интонационная окраска текста не эпигонство, но ученичество, приобщение к истокам, прививка оспы. Жар сойдет, отметины останутся, но в них ли дело? Суть в том, чтобы не пережечь внутренний голос, чья подкупающая искренность сквозит из-под маски, а после и вовсе смоет внешние лохмотья школярства. Это вопрос времени, терпения и труда.
Для подробного рассмотрения, субъективного читательского гиперанализа текста наиболее интересна лирика, воплощенная в более-менее традиционный канон. Вне поля зрения я оставляю разнообразные манифесты, стихотворения в прозе, словесные мозаики, чтобы «не для скуки», и прочее, свидетельствующее как о неистощимом любопытстве автора к словотворчеству, так и неукротимом желании развлекаться, попутно эпатируя публику. Это понятно и простительно, как тренировочные вокализы созревающей звезды бельканто. Это отличные технические задачки на овладение ремеслом, однако на сегодняшний день меня интригует исключительно лирика, наиболее искренняя часть монолога Жумагулова.