Записки новообращенного. Мысли 19962002 гг. - Эдуард Генрихович Вайнштейн 8 стр.

Мало одного доброго усилия. Чтобы оно не было вымученным, чтобы вдохнуть в него жизнь, нужна сила свыше, которая тебе не принадлежит. Положим, ты хочешь добра. Но во имя чего? До тех пор, пока за твоими добрыми усилиями скрывается желание самоутверждения, титаническое стремление к самодостаточной божественности собственного света, никакой санкции свыше на твоё добро не будет, и будет оно у тебя бессильным, лицемерным, а где-то там, в твоей глубине, подспудно и постепенно будет расти что-то страшное, тяжёлое, мрачное, холодное, каменное, циничное и безысходное. Вот что такое безблагодатное добро грешного человека. Сначала  страх Божий, смирение, покаяние, отсечение своей воли, воли отдельного существа, принадлежащего небытию. А потом  самозабвенное служение, забвение о себе, смерть «само» и воскресение в благодатную жизнь на земле, с которой и начинается жизнь вечная.

Все мы живём в страшном унижении видимого мира. Мы, созданные Богом для высокой и мощной жизни, как насекомые, возимся вокруг самих себя и своего затхлого муравейника, кушаем кислые щи прозы и обыденщины, не знаем поэзии жизни, не знаем, где высокая правда, а где низкая ложь. И в этом положении любая яркость для нас прельстительна и в соблазн. Многие благородные души во время своего становления искушаются злом и некоторые прельщаются им. Своим служителям зло возвращает некоторую долю их первозданной свободы. Бесы как бы на время несколько отходят от них и отступают поодаль. Это нужно, чтобы человек сохранял приверженность злу, якобы освобождающему его. Но это всего лишь «длинный поводок». Остаются магистральные страсти, главная из которых  гордыня, которые и движут человеком. Но Господь Бог, который единственный и есть освободитель, обращает зло на добро. Человек идёт путём, не лишённым своеобразной красоты и благородства, которые, конечно, сильно извращены. Тем не менее он растёт. Тёмные силы заинтересованы в мощной марионетке, подобной Ставрогину, руководящей во зле более мелкими орудиями зла. (Есть очень слабые и жалкие люди, могущие быть очень сильными во зле. Это как одержимость бесами. Это как какой-нибудь следователь НКВД с бесцветными глазами. Эти души совсем некрасивые, типа того же Верховенского или Федьки-каторжника. Они просто растлеваются злом, прельстившись самим состоянием одержимости, или некоторыми особенностями подлости и беззакония, которые они считают преимуществами.) В конце концов происходит попытка обращения заблудшего. Ему может открыться подлинная природа зла в каком-нибудь настоящем злодеянии, на котором сломается его душа. Так было со Ставрогиным (Матрёша); возможно, со Свидригайловым (его умершая жена, являвшаяся ему после смерти), даже со Смердяковым. Так было с героем фильма «Отходная молитва», которого сыграл Микки Рурк. Будет раскаяние и будет жестокое и безысходное отчаяние. Ставрогин пришёл к Тихону, Свидригайлов  к Дуняше, отдаёт ей ключ от комнаты, в которой запер её с собой, отдаёт свои деньги тем, кто в них очень нуждается, Смердяков взялся за Исаака Сирина, герой Микки Рурка явился в католический храм на исповедь. Злодей просит помощи у светлых сил, он перестаёт быть злодеем. Нужно заметить, однако, что все три героя Достоевского кончают Иудиным грехом  самоубийством. Диавол не хочет отпускать свою жертву и удерживает её в своих руках отчаянием. Если грешник поддаётся отчаянию, он гибнет, подобно Иуде. Если же до конца продолжает искать помощи тех, кого когда-то предал, обратившись ко злу, он не может не получить эту помощь и залог спасения вместе с ней. Так было с героем Микки Рурка. (Очень сильный и трогательный фильм.) Обращение может произойти и через встречу с настоящей красотой и духовной силой, быть может, даже со святостью. Во глубинах зла Сам Бог может обратить сердце заблудшего. Так или иначе, после покаяния начинается действие таинственной спасающей силы Божией, продолжающееся, я верую, и в загробных мирах. И Церковь говорит, что тех, кто умирает с начатками покаяния, не успев принести его достойных плодов, она, Церковь, отмаливает и выводит из того ада, в котором при жизни пребывали души этих людей.

Сами по себе слова мертвы. Они должны быть подкреплены силой, заключённой в них, которая взращивается молчанием и образом жизни, достойным этих слов.

Обращаться к людям можно только изнутри, от сердца к сердцу, вопреки всем внешним этикетам и условностям, сразу входя с ними в реальность жизни души. И будет отклик. Ибо каждый человек  он не чужой, он не вне. Он внутри тебя. Ты его там, внутри, знаешь. И он очень важен для тебя. Он тебе нужен, ты без него не можешь жить. То, что нас так много и мы такие различные,  это великая радость для нас. Это залог высшей и полной жизни, жизни человечества как единого организма, когда с каждым ты находишься в самых близких отношениях, когда каждый восполняет тебя, как сейчас восполняет возлюбленная, лучший друг, мать, отец, любимое дитя. Другие Я  это восполнения твоего Я. А то плохое, связанное с ними, что является нам сейчас извне (страсти, непонимание, холод, равнодушие, низость, лицемерие, отчуждение), это случайные и временные элементы, которые будут сожжены в огне времени, в иных мирах, в грядущей реальности. Этими немощами человеческими не нужно обманываться. Они на поверхности и на небольшой глубине. Сущность людей иная, родная нам. От слова «род». Мы родные, мы одного рода. Мы по-настоящему, сердечно родные друг другу существа. И когда дым рассеивается, когда иллюзорная пелена чуть спадает, суета отступает, перед лицом чего-то настоящего люди просыпаются от своего забвения, пробуждаются от забытья и начинают ощущать себя родными друг другу. Так бывает в тяжёлых совместных испытаниях, на войне, перед лицом смерти, у постели умирающего, в храме. Нечто подобное, только в меньшей степени, бывает и в лесу, на природе. Так, и ещё больше так, будет на грани иных миров Мы войдём друг другу в души, в которых уже не будет ничего мрачного и нечистого, ощутим и познаем всю несказанную первозданную красоту друг друга и, главное, до тонкости, до последней глубины познаем, ощутим, вкусим и увидим любовь каждого к нам, любовь, не знающую ни дна, ни конца, ни границ. Вот будет блаженство, радость, свет! И это только одна грань бесконечногранного Царствия Божия.

Сами по себе слова мертвы. Они должны быть подкреплены силой, заключённой в них, которая взращивается молчанием и образом жизни, достойным этих слов.

Обращаться к людям можно только изнутри, от сердца к сердцу, вопреки всем внешним этикетам и условностям, сразу входя с ними в реальность жизни души. И будет отклик. Ибо каждый человек  он не чужой, он не вне. Он внутри тебя. Ты его там, внутри, знаешь. И он очень важен для тебя. Он тебе нужен, ты без него не можешь жить. То, что нас так много и мы такие различные,  это великая радость для нас. Это залог высшей и полной жизни, жизни человечества как единого организма, когда с каждым ты находишься в самых близких отношениях, когда каждый восполняет тебя, как сейчас восполняет возлюбленная, лучший друг, мать, отец, любимое дитя. Другие Я  это восполнения твоего Я. А то плохое, связанное с ними, что является нам сейчас извне (страсти, непонимание, холод, равнодушие, низость, лицемерие, отчуждение), это случайные и временные элементы, которые будут сожжены в огне времени, в иных мирах, в грядущей реальности. Этими немощами человеческими не нужно обманываться. Они на поверхности и на небольшой глубине. Сущность людей иная, родная нам. От слова «род». Мы родные, мы одного рода. Мы по-настоящему, сердечно родные друг другу существа. И когда дым рассеивается, когда иллюзорная пелена чуть спадает, суета отступает, перед лицом чего-то настоящего люди просыпаются от своего забвения, пробуждаются от забытья и начинают ощущать себя родными друг другу. Так бывает в тяжёлых совместных испытаниях, на войне, перед лицом смерти, у постели умирающего, в храме. Нечто подобное, только в меньшей степени, бывает и в лесу, на природе. Так, и ещё больше так, будет на грани иных миров Мы войдём друг другу в души, в которых уже не будет ничего мрачного и нечистого, ощутим и познаем всю несказанную первозданную красоту друг друга и, главное, до тонкости, до последней глубины познаем, ощутим, вкусим и увидим любовь каждого к нам, любовь, не знающую ни дна, ни конца, ни границ. Вот будет блаженство, радость, свет! И это только одна грань бесконечногранного Царствия Божия.

Желание властвовать  не от Бога. Это сатанинское начало говорит в человеке. Но и самообладание не есть бесспорное благо. Гордый человек может достигнуть самообладания, но он будет в плену своей гордости, своей самости, самообожествления даже, может быть. Гордыня  царица страстей, владычица бесов, демонская твердыня. Ради неё, трепеща перед нею, все остальные страсти, все остальные бесы могут отступить от человека и оставить его в покое. Человеку будет дан глубокий и тонкий ум, постигающий многое, ощущение внутренней силы, безгневие. Могут быть и какие-то восторги, постижение тайн и откровение глубин. Но всё это будет суетно и бесполезно для человека. Лелея его гордыню и утверждая его в ней, все эти дары будут уводить человека всё дальше от Бога, а потом окажется, что дары эти фальшивые и не могут помочь человеку действительно освободиться от тёмных сил. Ибо сама эта концентрация на себе есть концентрация не на себе, не на своём Я. Местоимения «само» и «себя» суть проявления главной болезни падшего человека, откуда и производится понятие «смерть». Себялюбие  это любовь не к своему Я, не к образу и подобию Бога, которое и есть ты. Себялюбие направлено на существо отдельное от Бога. Но это существо не есть человек. Это другое существо, мрачное, угрюмое, безблагодатное, которое на человеке паразитирует. Оно-то и обладает человеком в этом самообладании. Не во всём, конечно, иначе человек начал бы что-то подозревать; но в кардинальном, жизнеопределяющем. Человек свободен от чуждых начал лишь тогда, когда над ним безраздельно владычествует Бог. Когда он не думает о себе. Человек не может думать о себе: он себя не знает. То, что он за себя принимает, не есть он сам. Он сам  нечто бесконечно более глубокое и таинственное. Вот он смотрит внутрь себя и думает, что чувствует в себе Бога.. Но истинный Бог несоизмерим с этими ощущениями. А соглашаясь на этого «Бога», который так близок и понятен, человек отгораживается от истинного Божества, перед Которым  благоговение, страх и трепет. И от которого  благодать, жизнь и спасение. Бог должен стать близким и понятным, настолько, насколько ты сможешь Его вместить, но начало премудрости  страх Божий.