Вдруг над их головами из форточки окна раздался грозный голос их отца:
Я уже вам сказал, чтобы вы не смели бросать зря хлеб, непослушные, дрянные мальчишки! Ведь вы знаете, что моё слово закон!
Пусть он убьёт меня, если хочет, но я сделаю по-своему, прошептал чуть слышно побледневший Рэй своему брату.
Роб нахмурил брови и смотрел мрачно.
Да разве это значит бросать хлеб зря? сказал он. Ведь если бы мы сами съели этот хлеб, так он был бы давно в нашем брюхе, а теперь его съедят птички.
Между тем все птицы, сидевшие на ветвях боярышника и на соседнем плетне, со всех сторон слетелись к разбросанному корму и принялись жадно клевать его с весёлым щебетаньем.
Дети услыхали шаги отца, спускавшегося вниз по лестнице и зовущего Кезию.
Джон Стивенс, рубя дрова, сильно поранил себе руку и теперь находится при смерти, говорил он. За мной сейчас присылали, и я должен отправиться к нему; позовите этих негодных детей в комнату и заприте их в классной; я накажу их уже по моём возвращении
Слушайте, ваше преподобие, сказала испуганная таким приказанием Кезия. Да как же вы отправитесь в такую метель? Ведь Джон Стивенс живёт отсюда по крайней мере милях в шестнадцати.
Конечно, я должен буду идти пешком, потому что на лошади там не проедешь, отвечал священник торопливо. Это ничего; дойду как-нибудь. Так заприте же обоих мальчишек и не выпускайте их на двор до моего возвращения.
С этими словами священник накинул на плечи плащ и, укутавшись в него, зашагал по дороге, пролегавшей через болото, посреди свиста и завывания ветра и снежных, крутящихся в воздухе вихрей. Роб и Рэй стояли на месте как остолбенелые.
Кезия тотчас же вышла к ним.
Деточки, милые! Вы слышали, что барин приказал мне? со слезами на глазах сказала эта добрая женщина.
Роб бросился к ней и крепко обвил своими пухленькими ручонками её шею.
Да, слышали; но ведь он ушёл, няняша! Ты, наверное, не захочешь запереть нас?
Кезия не знала, как ей поступить; она колебалась и поцеловала мальчика в кудрявую головку. Но Рэй при этом несколько раз изменился в лице.
Нет, пускай няня запрёт нас, Роб, грустно сказал он. Не надо, чтобы из-за нас её побранили.
Ах ты, мой хороший мальчик! Дорогой мой Рэйди! вскрикнула Кезия и зарыдала. Она, скрепя сердце, заперла их, а в час принесла им обед и жалостно посмотрела на них. Ведь его преподобие не сказал, чтобы держать вас здесь взаперти до его возвращения, вполголоса сказала она, гладя Рэя по голове.
Нет, няняша, и не думай выпускать нас отсюда, почти шёпотом произнёс Рэй, ведь нам здесь очень хорошо. Мы выучили свои уроки, сделали всё, что нам было задано, и теперь можем играть.
А чем же мы будем здесь играть? сердито отозвался Роб, лежавший ничком, или, как он выражался, «на брюхе», под столом.
Да друг с другом, между собой, сказал Рэй.
Итак, Кезия опять заперла детей, внутренне разозлившись на своего господина как никогда за этих бедных, не имеющих почти никаких радостей малюток.
Ведь это не дети, а, право, Божьи ангелы, настоящие херувимы, а он просто дикий зверь или какой-нибудь скот! А ещё каждое воскресенье причащается Святых Тайн, безжалостный! ворчала она себе под нос, уже совсем выйдя из себя. Если бы она знакома была с житием святых, то, наверное, пожелала бы, чтобы с её господином случилось то же, что и со святым Германом Норбертом, получившим таким способом благодать тихого нрава, который он сохранил потом на всю жизнь.
Скучно, вяло тянулся этот снежный, ветреный, бурный, мрачный и мокрый день. Наступили сумерки, а священник всё ещё не возвращался. «А пора уже варить яйца, подумала Кезия. Нет, пойду выпущу детей, а ему скажу, что они сидели взаперти целый день, и он поверит мне, потому что знает, что я врать не стану».
Таким образом, она выпустила детей из их заточения. Роб, как бомба, выскочил из классной в коридор, а Рэй вышел оттуда тихо, как бы нехотя, и все думая о том, как бы за это не побранили их няню.
Барин редко запаздывает, сказал работник, живший в доме священника для разных хозяйственных нужд. Он, может быть, ночует у сквайра?
Да, немудрено, что и так, отвечала на это Кезия.
У сквайра был самый просторный дом в деревне Тамслейг, где поранивший себе руку дровосек лежал при смерти.
«Наверное, он остался ночевать у сквайра, иначе и думать нечего, тем больше, что ведь это часто случается», подумала Кезия, затворяя ставни и запирая дверь на крюк, а потом посоветовала работнику идти спать, пока господина нет дома.
«Наверное, он остался ночевать у сквайра, иначе и думать нечего, тем больше, что ведь это часто случается», подумала Кезия, затворяя ставни и запирая дверь на крюк, а потом посоветовала работнику идти спать, пока господина нет дома.
Таким образом, отсутствие священника ни в ком не возбуждало беспокойства. Все знали, что он отправился в Тамслейг, где, по всей вероятности, и остался ночевать у своего давнишнего приятеля, увидев, что снежная метель и сильный ветер не утихают. Иначе и быть не может!
А пока гудел ветер и завывала снежная метель, детям было очень весело, потому что Кезия, будучи от природы весёлого характера, рассказывала им разные смешные сказки и говорила, что так как до Рождества остался только один день, то она приготовит им яблок, начинит их гвоздичными головками и сварит в настоянном смородиной вине, как это поётся в старинных песнях, написанных Беном Джонсоном.
Было уже довольно поздно, более восьми часов вечера, когда дети пошли спать.
И сохрани, Господи, всех птичек, чтобы они не замёрзли в снегу. Аминь! так заключил Рэй свою молитву на сон грядущий.
Аминь, ответил ему сонным голосом Роб, уже начинавший дремать.
Никто ни о чём не беспокоился в эту ночь; но, когда настало утро, потом прошёл и полдень, а священник всё ещё не возвращался, то прислуга страшно встревожилась и эта тревога невольно сообщилась также и детям.
Метель разбушевалась ещё сильнее. Снег шёл не переставая, небо слилось в одну сплошную серую массу, ветер дул с такой силой, как будто хотел сорвать крышу с дома; такой ужасной погоды никто не запомнил в Девоншире в течение двадцати лет; а там, далеко, на море, эта буря причинила много, много бед и несчастий.
Что это барина нет до сих пор? Где же он теперь может быть? беспрестанно повторяла встревоженная Кезия. Невозможно, чтобы он всё находился у сквайра в Тамслейге, потому что сегодня канун Рождества и как же он оставит приход без обедни, а церковь без Божественной службы?
Приход был разбросан в разных местах по эту и ту сторону болота, а поблизости церкви и дома священника было только несколько крестьянских хат, стоявших на довольно большом расстоянии одна от другой, и во всём приходе находился лишь один дом побольше других, именно дом сквайра в Тамслейге. Те прихожане, которые жили поближе, уже начали сходиться в дом священника с сумерек короткого зимнего дня накануне праздника, и каждый из них выражал свои опасения насчёт бед, какие может причинить бушевавшая метель, причём многие припоминали разные несчастные случаи, о которых им приходилось слышать прежде.
Рэй стоял тут же и внимательно слушал, широко раскрыв глаза. До этой минуты он был совершенно счастлив тем, что няня дала ему полное решето зёрен для корма птиц, а теперь у него появилось какое-то смутное представление о том, что в ближайшее время кому-то грозит большая беда. А Роб пел, скакал, прыгал, кричал и резвился до упаду; страшная снежная метель нисколько не пугала его.
Верно, случилось что-нибудь особенное, говорила то тому, то другому из пришедших крестьян встревоженная Кезия, не зная, что ей делать, потому что послать узнать о священнике кого-нибудь в такую метель по ту сторону болота, которое и в обыкновенное время представлялось местом не вполне безопасным, было невозможно. Даже собаку жалко было бы выгнать на улицу, и к тому же она боялась рассердить этим священника, если он, как нужно полагать, пережидает метель у сквайра в Тамслейге. Он терпеть не мог «никакой бестолочи и суеты». Она положительно недоумевала, как ей поступить в данном случае.
Вдруг, в сумерки или даже несколько позднее, когда наступившая тёмная ночь окутала своим непроницаемым покровом всю окрестность, когда метель наносила целые горы снега и почти завалила совсем окна и двери, пришёл старик-разносчик со своим тяжёлым коробом за спиной. Он чуть не сбился с дороги и, почти совсем закоченев от холода, просил приютить его.
Разносчика этого все хорошо знали во всём округе. Его приняли, усадили у печки, напоили глинтвейном, чтобы отогреть, и сказали ему, чтобы он остался ночевать и что для него сейчас приготовят постель. Как только он немного опомнился от испытанного недавно страха заблудиться и замёрзнуть, так прежде всего осведомился о священнике; но когда он услыхал, что хозяин до сих пор ещё не возвращался домой, то вдруг совсем остолбенел, как будто с ним сделался паралич.
Что же это такое? вскрикнул он. Да ведь я ещё вчера вечером встретил его преподобие, возвращающегося домой из Тамслейга! Господи, помилуй! Господи, помилуй!.. Он, наверное, погиб, переходя во время метели через болото!