Утром Аля чувствовала себя плохо, и у Оливии не спадала температура. Аля побежала к соседке, которая работала в её цехе, попросила вызвать врача и предупредить, что на работу не выйдет. Врач пришла через два часа, и вызвала машину скорой помощи, Оливия была без сознания, металась в жару. Аля с ней не поехала, она просто не могла уже двигаться, ей становилось всё хуже. Врач поставил диагноз дизентерия.
Аля почти не вставала, не могла есть, и только пила теплую, противную воду. Мысль о дочке не давала ей покоя. Наконец, через несколько дней смогла выйти на улицу и медленно, пошатываясь, побрела к видневшемуся издалека больничному корпусу. В приёмном покое её попросили подождать. Вскоре, к ожидающим вышла розовощёкая, улыбчивая медсестра. Она начала сортировать находившихся в приёмном покое людей. Дошла очередь и до Али.
Как вы сказали, фамилия?
Аля назвала и встала. Сестра долго проверяла что-то по спискам:
Да, правильно, эта девочка умерла три дня назад.
Сестра произнесла эти слова легко и просто, как будто они ничего не значили, и она произносила их каждый день по нескольку раз.
Этого не может быть, Аля тяжело опустилась, просто рухнула на стул.
Что вы мне говорите: «Не может быть». Её и похоронили уже.
Ну, пойдём, доченька, мать гладила Алю по голове, ну пойдём же.
Аля лежала на маленькой могилке и никуда не хотела идти. Она желала только одного умереть. Шли вторые сутки, как она доковыляла сюда, упала лицом в свежую, влажную землю, обняла руками маленький холмик и решила, что никуда отсюда больше не уйдёт. Жизнь кончилась
Мать еле держалась на ногах от усталости и переживаний, Аля не реагировала на её уговоры, а когда та попробовала её поднять, резко и грубо оттолкнула её.
Тогда мать сказала:
Я скоро приду, скорее для себя потому, что Аля её не слышала, принесу покушать.
День разгорался, в лесу, где находилась кладбище, просыпались птицы, солнышко припекало, но всё это было не для Али. Ночь опустилась на разум, и глаза её были закрыты.
Эй, женщина, грубоватый мужской голос, словно вернул её с того света, ты что, ночевала тут?
Она попробовала открыть глаза и сквозь смежившиеся ресницы, увидела половину человека, колеблющуюся в утреннем мареве. Наверное, почудилось
Женщина, очнись, ты заснула?
Аля посмотрела внимательно, перед ней стоял мужчина, вернее, пол мужчины сидело на какой-то доске с колёсиками.
Что так смотришь, ноги мне оторвало, вот теперь катаю сам себя.
Он криво улыбнулся, но глаза оставались серьёзными. Такие глаза бывают у тех, у кого боль глубоко внутри запрятана. Теперь она рассмотрела его внимательнее: суровое, мужское лицо в шрамах, пилотка на голове, гимнастёрка без погон, многочисленные ордена и медали на широкой груди.
Вот приехал навестить своих жену и дочку, кивнул на могилу рядом, странно получилось, я на фронте четыре года «отбухал» и жив остался, а они здесь, в тылу, померли. Он говорил, и ему неважно было, слушают его или нет, нужно было кому-то высказаться, открыться, а у тебя кто тут?
Дочка, еле слышно прошептала Аля.
Ну, что ж, живым жить, ты молодая, красивая, нарожаешь ещё.
Аля чувствовала, что попадает под обаяние этого сильного, грубоватого, но мужественного человека.
Аленька, из-за сосен показалась мать, я поесть принесла.
Во, как раз, кстати, мужчина достал из рюкзака бутылку водки, помянем наших.
Он привычно плеснул в жестяную помятую кружку, и протянул Але. Она взяла, чуть помедлила и, вдруг, неожиданно для себя, выпила залпом. Мать уже расстелила на траве платок, выложила нехитрую снедь. Аля хрустнула огурцом, силы возвращались к ней. От мужчины исходила уверенность:
Теперь заживём, война кончилась, мы остались живы, должны жить и за тех, кого уже нет.
Эти, такие простые и такие важные слова, перевернули всё в Але. Она слегка захмелела, щёки порозовели, в глазах появился блеск. «Мне ведь только девятнадцать лет, только девятнадцать лет, пронеслось в мозгу, впереди вся жизнь".
Глава вторая. Одна
Тополиный пух летал в воздухе, опускался на землю и сгребался дворниками в кучи. Эти кучи они складывали в большие мешки и носилки с высокими бортами. Если успевали. Потому, что пацаны стремились их обязательно поджечь. Тополиный пух горел как порох, вспыхивая в момент, и упустить такую возможность устроить костёр, ребята просто не могли.
Город постепенно очищался от следов войны, восстанавливались разрушенные дома, а кое-где строились новые. Открывались магазины, в ларьках торговали вином на разлив, как когда-то.
На углу дородная женщина продавала с передвижной тележки газировку, добавляя в пузырившуюся воду тёмно-вишнёвый сироп из высокой колбы.
Аля взяла стакан газировки и пила, не спеша, маленькими глотками. Людей, в этот ранний час было ещё мало, и никто не торопил её, не мешал размышлять.
Она думала о человеке, со странным именем Мозель, который уже две недели хочет с ней заговорить, но она равнодушно передёргивает плечиком и проходит мимо. Он, далеко не первый, кто пытался завязать с ней знакомство за эти пять лет, что прошли с того времени, как они с матерью вернулись из эвакуации. Но девушка решительно пресекала все эти попытки. Ей казалось кощунством, предательством перед Борисом, сходиться близко с кем-либо из мужчин, и даже просто знакомиться.
Аля была очень привлекательна. Красота её расцвела, в светло-зелёных глазах отражалась мудрость, бледная тонкость лица скрывала в себе таинственность. Фигура оставалась по-девичьи стройной, походка была, как прежде, лёгкой и изящной. В то же время в ней уже угадывалась зрелая женщина. И это необыкновенное сочетание притягивало взгляды встречных мужчин. Ей, с равным успехом можно было дать, как и её реальные двадцать пять, так и значительно больше.
Аля шла на работу. Трудилась она в строительной конторе инженером, хотя никакого специального образования у неё, конечно, не было. Научилась быстро, и сейчас мечтала поступать в строительный институт. Для этого надо было получить аттестат зрелости, и Аля решила окончить вечернюю школу. Учёба давалась легко, она везде успевала, только на развлечения и мужчин времени не хватало, но была даже рада этому.
День пролетел незаметно. Алю радовало, что рабочие дни не похожи друг на друга, каждый приносил с собой что-то новое. Строительство, вообще, процесс со многими непредвиденными обстоятельствами, требующими принимать решения на ходу, и Але доводилось, если и не принимать эти решения самой, то просчитывать их по просьбе тех, кто принимает. А это было ответственно, и очень увлекательно.
Уже подходила к дому, когда издалека увидела Мозеля. Подумала: «Ну, сейчас для полного удовольствия надо столкнуться с ним лицом к лицу». Но и уйти в сторону или выждать, казалось ей унизительным.
Здравствуйте, Мозель вежливо приподнял шляпу и наклонил голову, обнажив лысеющее темечко, окружённое венчиком седеющих волос.
Здравствуйте, она хотела, как обычно, пройти мимо, но он загородил ей дорогу.
Алевтина Григорьевна, у меня имеются два билета в театр на субботний день. Театр недавно восстановили, и он начал давать пиесы. Не желаете ли посмотреть?
Голос был приятен, а его обладатель вежлив и обходителен. Аля теперь рассмотрела его внимательнее: коренастый, лет под сорок, карие, прищуренные глаза, в которых трудно было что-то прочитать, нос с горбинкой, ранние морщины на лбу. Тонкие губы, зажатые в углах, могли говорить о твёрдом и жёстком характере. Одет аккуратно, со вкусом, но без броскости. Чувствовалось, что этот мужчина много повидал, и знает себе цену.
Я не могу сказать, Аля замялась, у меня в субботу бывают занятия.
Ну, так в пятницу сообщите мне.
Хорошо.
Мать была уже дома, она приходила раньше. Взглянула на озабоченное лицо дочери:
Доча, что-то случилось?
Нет, мама, всё в порядке, и, чуть погодя: Мозель в театр пригласил.
Мать живо повернулась к Але:
Иди, он очень приличный человек, и, увидев замешательство на лице Али, или он тебе совсем не нравится?
Аля покопалась в себе, пытаясь разобраться в своём отношении к Мозелю, но, так и не определившись, махнула рукой:
Сто лет не была в театре, схожу, пожалуй.
В театре было торжественно, люди нарядно одеты, приветливые служащие в фирменной одежде принимали плащи и шляпы. Сидя в мягком, обитом бархатом кресле, Аля смотрела на сцену, где актёры старательно играли незнакомую ей драму. В антракте они пошли в буфет, и Мозель угощал её соками и пирожными. Домой возвращались на извозчике.
Аля была настолько насыщена впечатлениями, что всё внутри пело, она чувствовала себя на седьмом небе. Давно не испытывала такого восторга. Наверное, с тех пор, как ушёл на войну Боря. Воспоминания о Борисе наплыли внезапно, словно укоряя в том, что вот, она радуется и восторгается, а он лежит в земле. И сразу ощутив себя, как в железной клетке обязанности помнить, и поэтому лишать себя удовольствий, разрыдалась.