Нечего рассказывать. Я уже говорил тебе, что жду здесь друга. А он задерживается, я достал телефон, часы показывали две минуты десятого. Потом глянул на микроволновку и сглотнул слюну. А от гамбургера за счет заведения не откажусь. Но потом ты снова нальешь мне выпить.
Я чувствовал, что мне нельзя трезветь. Не затем я сюда пришел. Мне нужно отключиться. Необходимо.
Глухие удары волнами прокатывались по полированной крышке гроба. Зеркальные струйки воды извивались на сгибах черного дубового ящика, скрывавшего от меня любимое лицо, которое я теперь никогда больше не увижу. Мужчины в поношенных одеждах опускали гроб в могилу, сырые стены которой оползали и блестели в косом свете серебристой полоски утреннего неба над горизонтом.
Окна бара засветили фары машины. Возможно, Тим наконец приехал.
Микроволновка звякнула, оповещая о том, что гамбургер готов, а я посмотрел себе через плечо, думая, что это зашел Тим. Бармен хозяйственно взял тарелку с гамбургером полотенцем и поставил передо мной.
И чашку кофе, пожалуйста. «Самого дорогого», добавил я со злой иронией обращенной ко всему миру, что больше не существовал для меня. «Если есть».
Бармен засмеялся и начал готовить кофе.
Дорогого нет, но на вкус это не повлияет. У меня отличный кофе.
Я откусил гамбургер и почувствовал, насколько сильно проголодался. Через минуту бармен поставил рядом со мной чашку приятно пахнущего дымящегося кофе и покинул барную стойку. Его подозвали парни, обсуждавшие футбольный матч. Скорее всего, чтобы заказать еще несколько литров пива и пачку чипсов.
Проглотил последний кусок и протолкнул его глотком кофе. Есть больше не хотелось и оставалось теперь лишь вернуться к коньяку. Я жестом подозвал к себе бармена. Он подошел почти сразу.
Так и не появился твой друг?
Слушай, заканчивай.
Повторить?
Да. Коньяк. Тебе ведь хочется заработать денег, верно?
В бар снова проник шум дождя.
Я всегда не против заработать, просто тебя уже несет. Сколько бы ты ни выпил, лучше не будет. Это заблуждение, что выпивка заглушает негативные эмоции. Она их прячет, но они остаются.
Все верно, услышал я за своей спиной знакомый баритон.
Я обернулся. За мной стоял Тим в промокшем пиджаке и смотрел на меня с нескрываемым сожалением.
Тим!
Сколько уже выпил? он сел рядом и мельком посмотрел мне в лицо, пытаясь найти там ответ на свой вопрос.
Не считал.
Шесть рюмок, услужливо сообщил бармен.
Да, протянул я, задержав на том гневный взгляд, пять или шесть.
Может даже семь, снова вклинился бармен.
О-о-о! воскликнул Тим. Все, Марк! Пойдем.
Я не помню седьмой, поспешил заявить я.
Ну, все! Допились, усмехнулся Тим. Марк, ты не умеешь пить, заканчивай с этим. Я знаю, что Марина была для тебя всем, он снова посмотрел на меня с горечью. Видя, что я хочу что-то сказать, он поспешил продолжить. И знаю, что она останется для тебя всем, видя, что я еще хочу перебить его, он добавил: Я не призываю тебя перестать оплакивать ее. Это твое право. Она была чудесным человеком. Оплакивай, но не так! он указал на рюмку. Она бы не хотела такого горя.
Еще бы она не хотела такого горя! резко огрызнулся я. Ведь горе-то по причине ее смерти! Сегодня ее закопали!
Бармен, поняв, что наш с Тимом разговор носит слишком личный характер, деликатно удалился, сделав вид, что у него есть работа в другом конце стойки.
И не говори о том, чего бы она хотела, Тим! Потому что единственно важное, чего бы она хотела, это жить, дышать, быть сейчас рядом, а не лежать в тесной дубовой коробке в холодной мокрой земле.
Марк, пойдем, хватит ныть. Посмотри на себя, одной рукой он взял меня за плечо, а другой указал на отражение в зеркале бара. Там отражался тот, с кем я избегал встретиться взглядом всякий раз, как смотрел в отражение бара. Молодой человек с лицом, когда-то давно казавшимся мне приятным и заметно потускневшим в последние дни. С зелеными глазами и каштановыми волосами, которые сейчас лезли в глаза, спадая на лицо. В расстегнутой болотного цвета куртке с небрежно развалившемся на плечах капюшоном, купленной в супермаркете. Под ней виднелась белая футболка, я носил ее, не снимая, не помню сколько, возможно, когда-то футболка была белее. Отвратительный, изможденный взгляд моего усталого двойника в зеркале вызывал раздражение. Тошно смотреть.
Тим похлопал меня по плечу:
Не этого парня полюбила Марина. Поднимайся, и перестань болтать всякую чушь. Поднимайся! Сколько ты уже здесь сидишь?
Я спрыгнул с табурета и одернул футболку и куртку, расправил плечи.
Ровно столько, сколько ты добирался сюда.
Да я только чудом нашел этот чертов бар.
Бармен одарил его в ответ хмурым взглядом.
Я посмотрел на красотку брюнетку, которая по-прежнему сидела спиной ко мне, глядя в темноту за окном, и, наверное, решала в уме какие-нибудь интриги на работе, потягивая свое дорогое вино.
Пойдем, тебе нужно выбраться в мир, Тим махнул рукой, чтобы я следовал за ним к выходу.
Там нет мира, Тим. Того мира, что ты думаешь, я больше не увижу, тихо, себе под нос проговорил я. Там лишь новый темный мир. Луна упала на Землю, и осталась лишь пустота. Там лишь пустота.
Я поплелся за Тимом к выходу. Тот уже вышел и придерживал для меня дверь, впуская стылый синий свет уличного фонаря и шум дождя, возле выхода ставший еще громче.
Напоследок я обернулся на ходу, чтобы разглядеть получше лицо этой одинокой брюнетки. Она чуть опустила голову, заглядывая в полупустой бокал, немного приподняв плечи и опираясь руками на столешницу. Плавно она вертела бокал то в правой, то в левой руке, медленно перебирая пальцами по гладкой поверхности стекла. Ее лицо в прорези черных волос казалось совсем белым из-за синего света уличного фонаря.
И тут она перевела на меня взгляд. Не шевелясь, она просто подняла глаза. Холодные и бездонные. Смотревшие совсем не дружелюбно, сапфировые, они согревали своим холодом. Выражение лица не изменилось. Казалось, она ждет, когда я перестану пялиться, и переведет с меня взгляд не раньше, чем это сделаю я. Сделать это было так же сложно, как смотреть на нее. Коньяк давал о себе знать. Я просто проваливался в ее взгляд, все больше чувствуя себя неловко. Потом я развернулся и вышел под дождь, где уже с минуту стоял вымокший и недовольный Тим.
Мы вместе зашагали к его подержанному Опелю Корса. Тим поспешил сесть в машину. Я сел на переднее сиденье и повернулся к нему.
Слушай, будь человеком, отвези меня в мою квартиру, я умоляюще посмотрел на него. Знаю, это далеко, но я не могу возвращаться в квартиру Марины.
Ладно, Марк. Буду человеком и отвезу в твою квартиру, он повернул ключ зажигания, и салон наполнился негромким звуком мотора, разбавленным шумной капельной дробью дождя. За тем я и приехал, вообще-то. А что это была за девушка, на которую ты так засмотрелся?
Я устроился поудобнее, немного сполз с сиденья, переплел руки на груди и повернул голову в забрызганное дождем окно, за которым плыли неясные огоньки одиноких уличных фонарей, светофоров на перекрестках, торговых ларьков и окон.
Я не знаю кто она.
Просто пьяный интерес?
Просто интерес.
Тим посмотрел на меня.
Она тебе понравилась?
Она не отражалась в зеркале некоторое мгновение, безмятежным голосом пробубнил я, но мое сознание было сейчас где-то далеко.
Значит, пьяный интерес.
Возможно, ты прав.
А у тебя ключи от своей квартиры есть?
Да, я собирал кое-какие вещи в квартире Марины и захватил свои ключи.
Какие вещи? Где они сейчас? спохватился Тим.
На мне.
А больше ничего? Сумка, например?
Нет. Мне хотелось убраться оттуда поскорее, поэтому много вещей я не брал. И уходить было сложно, задумавшись об этом, я перевел взгляд куда-то в пространство за окном. Казалось, вот уйду, и все Если выйду за входную дверь с вещами, она не вернется. Никогда. Но она все равно не вернется.
Да, Марк
Тим глянул на меня с сожалением.
Какое-то время мы не говорили. Тут нечего добавить.
Дождь барабанил в окно, искажая пейзаж за стеклом. Глухой размеренный стук дворников звучал усыпляюще.
С трудом можно назвать те горькие часы последнего расставанья утренними часами. Я смотрел только на ударяющиеся о крышку гроба комья сырой земли, осознавая себя здесь совсем одним. На дне могилы гроб смотрелся пугающе брошенным. Вскоре земля полностью скрыла рваное отражающееся в его лаковой крышке небо, заточенное в темную раму оползающих стен могилы. Все так нереально. Эфемерно. А потом толпа начала рассеиваться, обтекая меня, словно оставляя наедине с ней.
Сегодня на похоронах мне показалось, что на меня кто-то смотрит. Это было чувство, от которого не отделаться. Чей-то взгляд видел мою боль, мое одиночество мою душу, Тим, сам не зная почему, начал я. Это чувство преследовало меня весь день. Со мной что-то не так?