Беседа продолжалась довольно долго, гораздо дольше оговоренных двадцати минут.
Пронырливый журналюга, несколько раз на излете разговора, вдруг вспоминал, то о целом кило сахара, заранее предназначенном в дар науке, то на бездонном дне его сумки обнаруживались несколько пакетиков растворимого кофе «три в одном» и к кофе печенье. Внезапно отыскалась в кармане шоколадная плитка, затем сушеная вобла, завернутая в журнал «Мир, труд и т.д.», потом новый женский, носовой платок и набор шариковых ручек.
Все были счастливы и довольны. Потому что блаженнее давать, и не менее блаженнее что-нибудь полезное получать. И долгий, нескучный разговор продолжался.
Перепелкин очень сильно всем интересовался.
К нему старались обращаться строго по фамилии. Произнести имя никто за всю беседу так и не решился, хотя имя очень хорошо запомнили, и, вспоминая в глубине души, улыбались от этих воспоминаний.
А Насрублох сидел себе и быстро записывал, не мало, не смущаясь. Люди видно и не к такому в своей жизни привыкают. И постоянно задавал всё новые и новые вопросы.
Эрос Купидонович, откройте, пожалуйста, секрет, где вы его взяли?
Кого?
Не кого, а что?
Хм. Хорошо, что?
Институт, который закончили?
Университет. Я его не только окончил, я в нем сразу и преподавал, пока учился. Скажу больше, я его и основал, после того, как в него поступил.
Интересующийся наукой мальчик слегка обалдел, поэтому не смог задать следующий вопрос, но предваряя это, Эрос ответил сам:
Дело было новое, преподавателей не было, я так сказать находился при самом зачатии именной науки имён. А секрета нет, что бывший зав. зам. зама министра образования, некто Кругликов-Нечитайло (причем никогда, нигде и ничего, вот такой самородный самородок) имел неоднозначное число детей. Грубо говоря, несметное их количество. В целях снабжения их достойной жизнью, в смысле приличным способом кормления до старости, решено было в каждом городе, в каждом маломальском городишке открыть по 13 платных институтов и создать еще по 88 дорогущих университетов. А его детей, наследников от минобраза рассадить в них на высоких должностях. Вот так я и стал академиком и основателем госуниверситета в Кладбищенске на Яме.
Так, вы сын Нечитайлы?
Нет, и никогда им не был!
А, как тогда?
Да, никак. Я с огромной гордостью закончил, основанный мной храм науки и получил диплом профессора академика лауреата именных наук. Немного поработал, а потом ушел. С тех пор и профессорствую на личной основе.
А преподство чего бросили? Плотют мало?
Нет, просто интриги, как и везде в научной сфере.
И тут вылезла Звездина-Мария со своим выступлением. Неймётся же бабе, во всех отверстиях ей всё чего-то, да надо.
Везде эти бабы стремятся побывать и во всем поучаствовать. Сама их них, так что мне всё про всё досконально известно.
Дама стала, как статуя, руки в боки и открыла рот шире ворот:
Не знаю, у какой сфере интриги, просто энта слащава морда сто раз переженилась на всём верситете, уключая уборщиц и мирных жителев домов. И евоной матери пришлось забрать его у зад в столицу.
Не слушайте её, товарищ Переделкин! Всё, как всегда врёт!
Счас! Ага! Вру! Идите, поспите маненько, я сама все про вас расскажу.
Вы, как всегда всё наврёте.
Звездина начала медленно и верно подниматься со своего места. Академик нехотя пошел ложиться спать.
Я говорю, вам надоть отдыхнуть, у вас косультация. А здеся я и сама управлюсь. Идите отдыхните. Значица, дело былО так. Евонная мать сама утащила его у столицу. А евонные дипломы и благодарствия о евонных вкладах в науки понеслись почтой за им вдогонку. Некоторы из жёнок помчались за им, некоторы наезжали на побывку, но опосля двоих или троих не смертельных отравлений ихины наезды прекратилися. А он значица, начал жаниться уже по месту места жительства.
Ну, как можно, так нагло врать?! Я же всё слышу! орал во всю глотку из соседней комнаты неугомонный отдыхающий.
А, вы ему кто?
А, она мне черт знает кто! Вот и расскажите, молодому человеку, кто вы мне? Это же чёрт знает, что за жизнь!
А я ему никто. Я его ангел-охранитель!
Мама родная! продолжал орать академик, пытаясь заснуть.
Ну, вота сами и призналися, что я до вас сам ангел-охранитель, завещанный родной матерью на смертном одре.
А я ему никто. Я его ангел-охранитель!
Мама родная! продолжал орать академик, пытаясь заснуть.
Ну, вота сами и призналися, что я до вас сам ангел-охранитель, завещанный родной матерью на смертном одре.
На чём?! О, Боже! Перепёлкин, не слушай её, я тебя прошу, Перепёлкин. Боже, спаси меня от неё. У меня не было столько грехов, чтобы так безвинно страдать.
Академик прибежал на кухню и умолял корреспондента, чтобы его спасли.
Я бы обязательно спас, но у меня и силенок столько нет, чтобы совладать с ней. И синякам места же не будет, чтобы их всех разместить на моем теле. Вы сами видите ее бицепсы, трицепсы и мощный кулак, шептал на ухо обиженному профессору испуганный газетчик.
А Звездина мило и загадочно улыбалась и ловко управлялась со всем хозяйством.
Значица минутов десять и пирог готов! Ваш любимый с капустой. Чай я заварила. Свеженький чаёк с травками. Для глобулину от простуды. На стол накрою сама, а посуду, шоб поубирали с глаз долой, а не то возвернусь и зашибу всех за беспорядок.
Бесстрашный корреспондент решился задать вопрос:
Стесняюсь спросить, а вы по делам?
Мария может не сразу, но ответила:
Мне надоть одной старушке с её дедом костамахи на ренген сносить. У их там чё-то переломалось никак. Выявлять будут, чё да как? А им до полуклиники не доползти. Конфетов мне дадут. Шибко вкусные конфеты. Таки вкусные, что мне таких никак не достать. Так что на вечерок сладеньким побалуемся. Я, значица, счас побёгла и незнамо када возвернусь, так что гуд бай вашей газете.