Отсутственное место
Ирина Васюченко
© Ирина Васюченко, 2020
Предостережение
Время действия здесь семидесятые годы минувшего столетия, десять лет из жизни некой молодой особы, не шибко ладившей с социумом. Место Москва. А это предисловие я сочиняю, сидя у открытого окна, полного солнца, октябрьского зноя и верещанья длинных зеленых попугаев среди длинных зеленых листьев на ветвях фикуса-гиганта. Потому что там, за окном, не Москва уже Хайфа.
Так зачем об этом сейчас?
«Незачем!» сообщили мне недавно. Но таким манером сообщили, что тут-то и захотелось перевыпустить книжкой роман, напечатанный давным-давно в ростовском альманахе «Ковчег». Его нет больше, нашего славного «Ковчега». Утонул.
А вышло так, что один юный и, говорят, без пяти минут гениальный программист пришел к пожилой уважаемой филологине и попросил:
Расскажите, что это было такое, жизнь в Советском Союзе? Нет, про ГУЛАГ, про ужасы не надо, это и так все знают. А просто жизнь, какая она была?
Просто? Легко сказать! Так не объяснишь. У меня тут один альманах завалялся, почитайте. Автор моя университетская однокашница. У этой дамы хороший глаз, она много чего заметила.
Возвращая «Ковчег» владелице, парень угрюмо процедил:
Не дочитал. Написано нормально, но.., плечом дернул, не сдержал раздражения. Зачем мне это знать?!
Вы сами спросили.
Спросил. А теперь не хочу!
Вот, стало быть, как. Собрался человек погрустить о простой доброй жизни, которой он не застал. Не повезло, опоздал родиться! Так иные встарь, пресытившись просвещением, грезили о невинном счастье дикарей, не испорченных цивилизацией. Они понимали, не последнего же ума господа, что и у дикаря свои проблемы. Того гляди какая-нибудь саблезубая тварь выскочит из-под мирной сени дубрав да глотку и перекусит. Ну и что? Все мы смертны. Зато сколь прелестно коротать свой век на лоне природы, обходясь без докучного и фальшивого этикета, без вздорных недалеких королей, без пудреных париков, под которыми ужасно потеет лысина!
Доброхот, который вздумал бы приставать к такому мечтателю с рассказом о доподлинных трудах и днях детей природы, об их неаппетитном быте и удручающих нравах, тоже вряд ли встретил бы радушный прием.
Юноша искал чего-то, за что утраченному режиму стоит даже ГУЛАГ простить. А я ему, как ныне принято выражаться, кайф обломала. Мне все равно не понять, как это простить ГУЛАГ? Что дает чей бы то ни было хороший глаз (за комплимент спасибо), что могут добавить какие угодно картинки из области повседневного обихода к ужасу, о котором «и так все знают»?
Не понимаю, а рада. Даже польщена. Хотя, когда писала, обличение советской власти не было моей задачей. Дохлое дело ради одной ненависти роман сочинять. Он, собственно, о другом, это уж так, побочный эффект. Но если вам, читатель, как тому младому недогению, рассудку вопреки дороги кисло-сладкие постсоветские иллюзии, может, лучше сразу закрыть эту книгу?
Короче, я предупредила.
Глава I. Сто рублей, или Тринадцать скелетов
Из трех гигантских грязно-коричневых труб равномерно валит черный дым. Некое предприятие этого ведомства? или сопредельного? функционирует там, перечеркнутое переплетом окна. Опершись о подоконник локтевым суставом, отклячив таз, на фоне пейзажа застыл скелет. Сквозь ребра ясно видны клубящееся облако цвета сажи, чахлая герань на подоконнике и бордовая штора, подхваченная посередине шнуром.
Вот, вяло болтаясь на ходу, приблизился второй. Остовы повернули друг к другу черепа, задвигали челюстями:
Там правда сосиски есть, на углу?
Они уже тогда кончались, в перерыв. Так хватали! Надо тебе было пойти.
Ты ж не подождала. А ведь знаешь, я одна не люблю Ничего, может, в гастрономе достану.
Ну да, как же, в гастрономе! Там уже вторую неделю шаром покати.
А Тяга говорит, что
Тяга тебе наговорит! Зато Люська Шахова вчера у Краснопресненской знаешь, чего купила?
Эх, звук бы им отключить!
Она напряглась, стиснула зубы и кулаки, даже зажмурилась на секунду, но полностью обеззвучить сценку не получалось. Нескончаемый диалог только замутился, теперь он проникал в сознание ошметками: «а я с майонезом смешиваю, если горчички тоже, помидоров не кладу из принципа!»
Что за бред? Из какого принципа?
Нет, синенькие я не так делаю. А чеснока вообще терпеть не могу!
Да кто его может любить, чеснок этот?
Ну, не говори! Зита, например, даже не скрывает
Твоя Зита много чего не скрывает!
Какая она тебе моя? Я, если хочешь знать, после ее поведения с овощебазой вообще
Давно собираюсь у вас спросить
Мужской голос прозвучал сзади, над самым ухом. Нервно дернувшись, она обернулась. Огромная комната за ее спиной была тесно загромождена столами. Там ходили, сидели, шуршали бумагой, бубнили скелеты. Она в первый же день успела их пересчитать тринадцать. В конторе, именуемой что за бяка эти их таинственные письмена! ЦНИИТЭИ монтажа каких-то конструкций, где нашей героине, сбежавшей от распределения выпускнице филфака, отныне предстоит служить, это самая большая комната. Нескольких дней, здесь проведенных, хватило, чтобы проникнуться и к самим стенам, и ко всему их живому и мертвому содержимому глухим омерзением обреченного. Шильонский узник кончил тем, что привязался к своей тюрьме. Ну да, ему хорошо, у него там хоть тихо было.
И все дело в ста рублях! Не нужно решеток, замков, стражи довольно с тебя сотни, поделенной пополам и дважды в месяц выдаваемой в окошечке кассы! Никуда ты не денешься. Это на всю жизнь. Со временем тебе прибавят 20, 30, 40 рублей. Господи, как выдержать?..
Один из скелетов незаметно подкрался вплотную, чего-то ему надо. Теперь он стоял перед ней, уставившись пустыми провалами глазниц.
Нет, так все же неудобно. Когда разговариваешь, лучше воспринимать собеседника в комплекте.
Вернув ему причитающуюся плоть вкупе с бородавкой на вздернутом сизоватом носу и коричневый костюм, туго облегающий плотненькое пузцо, она уставилась на результат этой метаморфозы в легкой растерянности. Пожилой плешивый тип в свою очередь разглядывал ее не то нагло, не то одобрительно, однако в любом случае излишне откровенно. Как его? Федор Семеныч? Семен Федорович? Что-то же Аня про него говорила Полковник в отставке, а здесь занимается э, да какая разница? Ведь даже само назначение ЦНИИТЭИ для нее более чем туманно, так не все ли равно, для чего здесь этот ага, вспомнила:
Да, Федор Степанович?
Вас Шурочкой зовут, я не ошибаюсь?
Александрой Николаевной.
Бросьте, какая вы Николавна? Женщина не должна себя старить, для нее ничего нет важнее молодости. Вы молоденькая девочка, юное, как говорится, созданье, прямо со школьной скамьи!
Университетской.
Так вы в самом деле закончили университет? тут он, внезапно возвысив голос, принялся гулко провозглашать. Романтично! Через тернии к знаниям! Помните, как сказал поэт? «Ноги босы, грязно тело и едва прикрыта грудь», на последнем слове он хрюкнул, и взгляд его тускловатых, но бойких гляделок переместился с ее лица малость пониже, благо там было-таки на что посмотреть ей-то всегда хотелось быть плоской, как доска, оно и красивее, и «Не стыдися, что за дело? Это многих славный путь!» Да-а Одно слово университет!
Топая обратно к своему столу, он еще доборматывал с игривым самодовольством что-то поучительное, какие-то сентенции о пользе просвещения. А за соседними столами хихикало там полковничью цитату и услышали, и оценили.
Нарочито медленно повернув голову, она окинула повеселевшее сборище скелетов взглядом, долженствующим выражать холодное недоумение. Только не кипятиться. Они всего лишь кости. А эту сценку надо изобразить дома. Все будут смеяться Скачков, мама, сестра. Даже отец, пожалуй, снизойдет до желчной усмешки, хоть и прибавит непременно, что надо было не валять дурака, идти по распределению в Ленинскую библиотеку, уж там-то не пришлось бы сталкиваться со всякой шушерой неотесанной.
А ведь она ему уже раз пять объясняла. В Ленинке у нее знакомая, так что разведданные удалось собрать заблаговременно. Есть там обычай, установленный не вчера и ревностно поддерживаемый: разбирать на профсоюзных собраниях поведение каждого, кто хоть на волос не потрафит администрации. Это настоящие кровавые расправы, человека топчут всем стадом, и не то что защитить нельзя даже отмолчаться. За молчунами послеживают: «А вы почему своего мнения не высказываете?» Только попробуй высказать не то, чего ждут, сама будешь следующей жертвой.
Главное, даже хлопнуть дверью нельзя. На осторожный вопрос, можно ли будет уволиться, если потребуется, раньше, чем через три года, представительница библиотеки с плотоядным злорадством отчеканила: «Уж извольте отбыть, сколько положено! Вас не просто, вас по распределению зачисляют! Ну, работы по специальности мы вам предоставить не обещаем, будете на выдаче. Жалованье девяносто» Нет, папаше хоть кол на голове теши: «такая культурная фирма», «мировой масштаб», «в Ленинке ты имела бы шанс выдвинуться, проявить себя», «все эти россказни наверняка преувеличены»