В дымке сосен - Петр Иванович Борисов


В дымке сосен


Борис Иванов

Редактор Виталий Николаевич Бурик


© Борис Иванов, 2020



Жил-был Иванов

Памяти товарища

Биробиджанская звезда  15 (17011) 02.03.2012


В весёлые новогодние праздники, 3-го января 2012 года, нежданно-негаданно пришло известие  умер Борис Иванов. Это прозвучало совершенно странно: с Борькой такого не могло случиться! Шумный, весёлый, остроумный Такой не может лежать тихо, без дела.

Самобытный, яркий и едкий его юмор всем, кто его знал, всегда был по сердцу. По какому бы поводу Борис не отпустил солёную шуточку (подчас и с «физиологическим» оттенком), никогда ни у кого это не вызывало неприятия. Мужики хохотали, хлопая себя по коленке, женщины тоже смеялись, слегка зардевшись.

Напористый, неутомимый, фонтанирующий почти дикими в своей неукротимости творческими идеями, он всё же совершенно не был навязчив, не стремился доминировать ни в какой компании.

Последний год, казалось бы, несгибаемое тело Бориса одолел нежданный недуг. Вскоре ему стало тяжело носить себя  подпёрся палкой и продолжал ходить по прежним маршрутам, любя встретить в городе кого знакомого. По-прежнему балагурил, дома вырезал из дерева забавные деревянные ложки со своими изречениями-назиданиями, складывал едкие эпиграммы и скидывал знакомым по Интернету  «окно» по имени Windows вдруг стало важным окном в мир.

Борис не мог читать стихи слушателям сидя. Никогда такого с ним не случалось. Он просил почтения у публики за палку, за «не картинную позу» и всё же поднимался со стула и читал. Несколько раз  неожиданную лирику, что-то совершенно личное, не чужое ни для кого по чувству.

«Борис, что же ты это прятал?»  возмущались мы  его «профессиональные» слушатели. А он, видимо, робел от собственной такой храбрости и всё переводил в шутку: «Да ладно!  махал рукой.  Что я вам  поэт какой? Сейчас я вам повеселей прочту»

Казалось, такой жизнелюб выкарабкается из любой передряги. Наверное, мы в это верили больше него. Наверное, мы так его достаточно и не узнали. Перечитав запечатанные в недра компьютера Борисовы вирши, я только убедился в этом.

От Сивки до Пегаса,

или Как рождается фольклор

Как-то в дни Славянского фестиваля в областной научной библиотеке открылась книжная выставка, посвященная пословицам и поговоркам  самой лаконичной и остроумной части русского фольклора. Но если есть фольклорные произведения, то есть и те, кто их порождает.

Герой, о котором ниже пойдёт речь, меры по спасению родника народного творчества всегда принимал личного и конкретного характера.

Речь о Борисе Иванове  самодеятельном стихотворце, авторе колких афоризмов и резчике по дереву, а по трудовой книжке  снабженце одного из строительных предприятий Биробиджана.

Вы употребляете в своей речи пословицы и поговорки? Наверное, без них не обойтись. Это в старинной сказке у В. Одоевского благовоспитанный мальчик из дворянской семьи уверенно поучал мальчика-колокольчика: «А папенька говорил, что поговорки  это дурной тон». И рядовой колокольчик в сложном механизме королевства музыкальной шкатулки вынужден был прикусить язычок. Что поделать? Язык, его строй, его богатство или бедность вкупе с используемым словарём с головой выдают человека, его происхождение, его строй мыслей, характер, наконец.

Этим, может быть, немного длинноватым вступлением я считаю обязательным предварить разбор принесённой в редакцию рукописи Бориса Иванова (Этого). (Псевдоним у человека такой: Ивановых много, а он  не тот, о котором вы знаете, а Этот  совсем другой).

Рукопись заведомо непечатна. В смысле не в газетном «формате» такие творения: к высокой литературе не присоседишь, к новостям дня ежедневно рождающиеся иваново-этотские мысли не пристроишь. По форме опять-таки неувязочка выходит: вроде гольный фольклор, но авторский. Автор  вот он, сидит, лыбится, а сам задумал: «Или одолею, или околею».

Ну вот вам и первый перл (то бишь жемчужина) иваново-этотского творчества. По-моему, не слабее знаменитого «или грудь в крестах, или голова в кустах». Всё тут ясно без всяких аллегорий или интеллигентско-вежливых околичностей.

Чтобы сказать не в бровь, а в глаз, надобно отваги не на кружку браги и иметь тело борца и мозг мудреца. Это и есть инстинкт выживания умнейших. Иванов, как и положено обладателю сей гордой фамилии, широк во лбу и в плечах, крепок в руках и ногах. Свою самостоятельную философию рождает не в книжной пыли, а в древесно-стружечной: руками и головой работает одновременно  в руках нож да деревянная ложка, а перед взором  книга Пушкина с пометками по делу.

И если Пушкин смог обойтись без Иванова, Иванову без Пушкина  никак: один альфа, другой  омега русской словесности, а без одной даже буквы алфавит не выстраивается, живая речь не звучит. А тут звучит во весь голос. Хоть Господу Богу выкричит Иванов, что на душе накипело:

Я с Богом говорю на «ты», И знаю  он не комплексует Он предок мой, я  внук его, Он здравствует, а я хвораю. Вот, спрашиваю, для чего Пытать меня В дороге к раю?

Некорректно по отношению к чьим-то религиозным чувствам? А почему, собственно? Всевышний, в отличие от вышестоящих, в своём долготерпении спокойно переносит обращение на «ты», по-отечески. Откровенность  за откровенность. Богу Иванов не стесняется выложить всё начистоту:

Как православный христианин, Бывает, искренне молюсь, Когда болею или ранен. И сам себе тогда дивлюсь. Уж как приспичит  Все мы кротки, И крест на организм ложа, Хулой не оскверняем глотки, За свой живот, За жизнь дрожа.

«Без грамматической ошибки я русской речи не люблю»,  смело сказал Пушкин. Великий поэт имел на это право  ему и простили. Иванов же (Этот) со словом борется и братается не по званию, а по призванию: душа просит, но не прощает чужой умонахрапистости. А иваново-этотские стишки не просто рифмы  поэзия изнутря!

Корявый язык у Бориса Иванова только в стихах, а мысли и слова в беседе всегда прямы. Ткни ему пальцем в корявость иных строк, он согласится спокойно: «Мы филологий не изучали». И выстроит тебе концовочку своих вольнодумных виршей шекспировской строкой:

Но всё ж средь прочей суеты Мы с Богом говорим на «ты». Один  земной, другой  Всевышний. Возможно, оба мы  нелишни.

Иванов верит в гармонию человеческого. А как в неё не верить, если само имя его  плод такой гармонии: Борис  корень славянский, а Иванов  еврейский. (Помните ли, что «самое русское имя» еврейского происхождения и означает «хранимый Богом»? ) Крепок корень такого мужика. Такому веришь. Верится даже в то, что Борису Иванову ведом секрет достижения гармонии в нашем многоликом, многоверном обществе, когда Иванов обращается в мир: «Шолом алейкум, люди!»

Виктор АНТОНОВ, член Союза журналистов России.Борис Иванов (ЭТОТ)

Поэзия голомузой головы

Поэзия Бориса Иванова разная. Главное в ней, как мне представляется полеты во сне и наяву над своей детской родиной: «Уже лечу я над тайгой, / Над марями в цветах залитых. / Босою трогаю ногой / Туман, меж сопками повитый» (здесь, скорее, сопки должны быть повиты туманом, но грамматическая и смысловая инфантильность не только не портит тексты Иванова она является их законной стилистикой).


Стихи Бориса Иванова, как хороший калейдоскоп, складываются из самого разного, но всегда цветного материала. Наивность его классических, каких-то комаровских олицетворений сменяется явлением характерного русского «бедного гения», который «в голове застучался» (Балдёнков-Чижиков), а он  ироничной шансонной эротикой, а она  несколько обериутовской «весной, набухшей из штанов», а та  несколько разухабистой игрой ума в его «этотских мыслях». И т. д.


Его поэзия  это совершенно искреннее состояние, далекое от интеллектуальных или декоративных усилий. Она появляется, «когда душа возьмется напевать, а мозг неудержимо клокотать». Это именно что поэтический ген, который действует с той же непреложностью, что и мужская хромосома: «Я родом мальчик и могу / В том расписаться на снегу».


Поэзия «голомузой головы», как он однажды загадочно выразился.


Такие поэты приручают и одомашнивают любую банальность: фольклорную или литературную. «Васильковые очи» или «ночи любви» какие-нибудь. Эти стертые текстовые монетки вдруг начинают казаться вам приметами хорошо и правильно обжитого небольшого поэтического мира.

Дальше