И всё же, случается иногда, силы и нервы сдают настолько, что так бы и сел, казалось, где придется, прямо на дороге, и мгновенно отключился бы от бесконечной и опостылевшей суеты столь несправедливого к нему мира! Но ведь не сел ни разу! Более того, всякий раз продолжал настойчиво, хоть и уныло, почти с физической болью в душе, брести всё дальше и дальше от части, и всё ближе и ближе к дому, к жене, к нормальной человеческой жизни, которая, как известно, войсковым офицерам в полной мере недоступна.
Боже мой! накатывало иной раз на Степана. Да любой же штатский, изнеженный правами на труд и отдых, о которых офицеры и вспоминать-то не имеют права, с ума бы съехал, если бы пришлось отработать несколько суток подряд! И днем! И ночью! Без перекуров и перерывов! И без сна, и без нормальной еды, в холоде или в поту, и мокрым насквозь А ещё ведь и нервишки несколько всё усложняют Они всегда натянуты до собственного стона. И всё оттого, что конечный результат всей твоей непростой работы, а также действия подчиненных тебе людей, и миллион нелепых случайностей, всё это способно в любой миг и с легкостью поломать твою карьеру, самоощущение и всю последующую жизнь
Но и потом, когда все испытания (не последние, разумеется!) благополучно завершились, когда налицо чистая победа, и отличная оценка уже в кармане долгожданного отдыха всё равно не видать! Так всегда бывает! Ведь «закручивать гайки» после всяких тактических учений, после решения любой, мало-мальски важной задачи, именно в то время, когда люди, честно исполнившие свой долг, получают веские основания почувствовать себя победителями, это же традиционная армейская практика поддержания дисциплины. Чтобы, знаете ли, не расслаблялись, чтобы не задурили ненароком, чтобы не возомнили о себе лишнего и не подумали, будто бога взяли за бороду! И потому любому войсковому офицеру после каждого трудного, но преодоленного этапа вместо заслуженного отдыха гарантируется бесконечное изнурение! И потому, едва появляется возможность слегка перевести дух, немедленно ставятся новые задачи, подразумевающие, что о старых заслугах следует забыть теперь оценивать вас будут уже по новым результатам! А какими они будут зависит от вашего умения, терпения и самоотверженности!
Впрочем, в противовес войсковым, бывают и иные офицеры. В войсках их иронично называют паркетными. И пусть среди них встречается немало людей, также беззаветно преданных общему делу, не будем хоть сейчас вспоминать о других только их служба, как ни глянь, всё равно напоминает рай. Она сродни штатской жизни! Обед у них, видите ли, по распорядку! Обязательные выходные по субботам и воскресеньям! Сапоги не сношены, поскольку в них нет необходимости, а вместе с тем и нервишки прекрасно сохранились, незнакомые с неимоверным напряжением изматывающих войсковых будней. А со стороны они для всех штатских, чисто по внешним признакам, такие же офицеры, как и войсковые. И мало кому придёт в голову, что лишь военная форма одежды у них настоящая, а офицеры-то они паркетные. Потому настоящих, войсковых офицеров, люди несведущие из общей военной массы никак не выделяют! И напрасно! По форме все офицеры одинаковые, да только по своей сути все они разные! Одни способны на подвиги и совершают их, если придётся, другие же прячут тело жирное в утёсах
Между тем, время идет! Ещё чуток, и Степан окажется на месте. И прибывает он, несмотря ни на что, кажется, вовремя. Надо же! Всё-таки наверстал! Наш человек! Правда, раньше, всегда и всюду, он появлялся заранее, имея в запасе хотя бы минут десять или двадцать. Но сегодня и это хорошо! Никого же не подвёл и себя не опозорил!
Пролетев мимо дневального, Степан не успел понять причину его удивления и начатого, но незавершенного армейского приветствия: поднятая рука дневального странно зависла в воздухе. Степан пулей ворвался в канцелярию батареи. Комбат его, видимо, давно ждал:
А я уже слегка занервничал, Степан Петрович! Ты ведь всегда с ефрейторским зазором прибываешь, а теперь Ладно об этом! К слову пришлось! Твой караул я проинструктировал, ведомость оформлена, оружие у личного состава в порядке я всё проверил! Так что, расписывайся за патроны Впрочем, без меня всё знаешь, и бегом на развод! Вот только объясни мне, будь добёр, зачем тебе этот театральный маскарад? У нас ведь подобное творчество не все без долгого разъяснения поймут!
И я не понял! удивился Степан. О чём это вы?
И я не понял! удивился Степан. О чём это вы?
Намазался-то зачем?
Степан стремительно оглядел сапоги, китель Но ничего необычного не обнаружил. На его лице отразилось недоумение.
Да ты что, Степан Петрович, под наркозом побывал, что ли? будто специально накручивал его комбат. Ты к зеркалу-то подойди! Подойди!
В зеркале Степан себя не узнал. На него уставилась странно-агрессивная физиономия, на две трети безжалостно разукрашенная неизвестным художником. Очевидно, творец не очень строго придерживался определенного направления в портретной живописи. Тем не менее, в своём стиле он, пожалуй, тяготел к модерну. Крупные и бесформенные мазки акварели густо легли на лицо. Преобладали ярко-желтые, коричневые и синие тона, но имели место и черные, и красные пятна, неплохо оттенённые естественным цветом здоровой кожи лица. После затейливой обработки оно сильно напоминало палитру непременный инструмент любого художника, на котором он, смешивая различные краски, добивается желаемого оттенка. Особенно досталось усам. Казалось, они замыслу неведомого мастера поддавались с трудом, и он потратил уйму времени, чтобы сделать усы абсолютно неузнаваемыми. Надо признать, в конце концов, затея удалась в полной мере.
Струйка пота побежала меж лопаток Степана, лоб покрылся испариной, отчего некоторые элементы художественного шедевра стали расплываться и терять четкость линий.
«Боже мой! И в таком виде через весь город! Ещё и радовался, когда встречные девушки улыбались! Да в нашем городке через пять минут все будут дружно хохотать надо мной! Ну, Сережка! Ну и удружил, ваятель доморощенный!»
Степан поспешно вылетел из канцелярии, но по дороге к казарменному умывальнику, куда он устремился, поневоле продемонстрировал художественные достоинства своего приобретения всему составу своего караула. Солдаты и сержанты, расступившись перед Степаном, среагировали по-разному, но не это беспокоило его, а то, что на долгое время он станет посмешищем в глазах очень многих незнакомых людей, которым ничего ни объяснить, ни оправдаться. И они всякий раз, едва завидев Степана в городе, будут перешёптываться, вспоминая эту смачную историю, и посмеиваться между собой.
Он решительно зачерпнул холодную воду в ладони и окунул в них лицо. Когда сквозь пальцы просочились цветные разводы, Степану вспомнился незабвенный Воробьянинов, будь он неладен, с его радикально черными усами.
Степан вспомнил этого комика и облегченно рассмеялся:
Да, шут с ними, с усами! Я и в более серьезные переплеты попадал! И ничего! Людям бывает полезно посмеяться! А теперь вперед! За орденами!
У дежурного по части Степан торопливо получил пистолет. Почти окончательно успокоившись, он снарядил черные обоймы холодными желтыми патронами и стремительно вернулся в канцелярию. По пути привычно велел дневальному объявить построение состава караула перед казармой, скрутил в трубочку караульную ведомость и на выходе услышал от комбата:
Так что это было, Степан?
Пустяки! Мазь какая-то! Против аллергии! нашёлся Степан.
Надо же! усмехнулся комбат. Ты, Степан Петрович, в карауле уж найди время, дабы своему Голтвенкову мозги прочистить. Опять его старшина в столовой уличил: снова он молодежь третирует!
Его уже не воспитывать следует это давно не помогает! Его бы в чучело превратить, а мозги не нравоучениями заполнить, а соломой!
Сам набрал себе москвичей, вот и мучайся!
Степан не стал возражать, вспоминая, каким образом ему достались все московские оболтусы того призыва. Ведь он тоже знал не хуже остальных офицеров, что призывник из Москвы для любого подразделения, всё равно как чума. Причём, все они именно такие, как на подбор. Все надменны, все болтливы, все готовы бесконечно бороться за какие-то мнимые свои права, в то время как за них во всём вкалывают нормальные парни из глубинки. Но москвичей к совести взывать без пользы! Нет совести у них, не зародилась! Видимо, в Москве воспитательная среда для этого не очень питательная! И как ни удивительно, но за долгие годы ни одного нормального по человеческим меркам москвича в их дивизионе так и не объявилось! Даже в виде исключения! Все попадались только гнилые! Надо сказать, среди призывников большой страны всякого рода чудаки встречаются (что уж об этом говорить!), но если этот призывник москвич, то уж получи, взводный, как говорят, свою долгоиграющую мину!