Дождь хлестал по земле яростно, за пару часов съел половину сугробов, оголил кусты и старые пни, начал рвать за жидкие космы прошлогоднюю траву.
Погода погодой, а вот задание-то никто не отменял: Мамкину надо было снова лететь в партизанский отряд. Он выждал, когда дождь немного подрастеряет свою прыть, запросил у метеорологов погоду, те дождевого усиления не обещали, и Мамкин решил взлетать.
Дорожка в воздухе была проторенная, изученная, у него имелось несколько коридоров, если в одном месте возникнет какая-нибудь непредвиденная бяка, он перескочит в другое место, сунул в карман два пирожка с повидлом для Витьки, и пошел к кукурузнику.
По дороге его догнал Игнатенко.
Ты это, Сань, поаккуратнее будь, попросил он, сейчас могут летать только всепогодники, а ты помни ты всенепогодник. Понял? Это совсем другой коленкор. Хотя хотя есть и положительный момент посреди этого серого дождя вряд ли встретятся фрицы.
Тут Ефремыч, конечно, был прав стоит только затеяться какой-нибудь хмари, да еще к ней добавить немного дымки, как немцы дружно прекращают свои полеты, сидят на аэродромах и глушат шнапс. По этой части они не меньшие мастера, чем русские по части бимбера свекольного самогона.
В общем, поаккуратнее будь, вновь попросил на прощание Игнатенко, следи, чтобы глаза твои не только нос видели, но и затылок. Вперед!
Дождь той порой вообще преобразовался в пыль. Но пыль эта была хуже сильного ливня, насквозь пропитывала все, что попадало под нее, деревья, ткань, фанеру, даже металл, все делалось настолько сырым, что из всего можно было выжимать влагу.
Кукурузник отрывался от земли неохотно, тяжело, словно бы машину кто-то пытался держать за лыжи, видно было, что эта муторная погода ей в нагрузку, как простудная болезнь, самолет тряс корпусом, перкалевыми крыльями, хрипел, стонал, плевался черным дымом, готов был плакать, но все-таки подчинился воле Мамкина, одолел земное притяжение и взлетел.
Сделав полуразворот, Мамкин взял курс на запад, к линии фронта. Глянул вниз что там? Самолет шел на малой высоте впрочем, для У-2 эта высота была вполне нормальной это раз, и два в такую погоду высоту можно было увеличить, все равно «мессеры» сегодня вряд ли выскребутся со своих аэродромных стоянок и взмоют в небо исключено. Но набирать высоту Мамкин не стал.
Надо было увидеть, понять, что происходит на земле сегодня. А на земле, несмотря на непогоду, происходила обычная суета: согласно приказам высокого начальства передвигались войска одни в сторону погромыхивающей выстрелами линии фронта, чтобы занять место в окопах, другие в сторону тыла, на отдых или лечение, на переформировку, в конце концов, в общем, у каждого потока была своя цель. В стороне от дороги в лесу «отдыхала» замаскированная колонна танков Раз появились танки значит, предстоит наступление.
Второй признак грядущего наступления артиллерия. Если покажутся пушки на прицепе значит, скоро будет отдан приказ сломать Гитлеру очередную руку или ногу.
Пушки попались мощные «студебеккеры» тащили на прицепе целый артиллерийский полк. Сверху было видно, как из-под колес машин летят крупные ошмотья слипшегося мокрого снега, потом Мамкин засек еще одну артиллерийскую колонну, калибром помельче, пушки в ней тащили полуторки, все до единой новые, только что с завода. Значит, и воинская часть эта новая, в кулак собираются силы, способные дать фюреру кулаком в ноздри.
Вот хорошо! не удержался Мамкин от восторженного восклицания и отер перчаткой мокрое лицо. Так и до партизан фронт скоро докатится.
Мамкин даже на сиденье своем кожаном попытался приподняться, дать волю чувствам, забыв, что он привязан к креслу ремнями расстаться с пилотским местом ему не дано.
Полет прошел спокойно, Мамкин и не заметил, как пришла пора приземляться Он сделал круг над лесом и пошел вниз. Во время посадки из-под лыж вымахнули такие гребни мокрого снега, что они чуть не накрыли кукурузник с верхом. Будто два огромных крыла. Мамкину снег залепил даже лицо. Другой бы разозлился, выругался, а Мамкин лишь привычно обтерся и улыбнулся довольно:
Хорошо Весна!
Приготовившиеся к эвакуации ребята уже толпились под навесом, сделанным из лапника; первым из-под навеса выскочил часовой Витька Климович, закинул на плечо «шмайссер», замахал летчику одной рукой:
Привет, дядя Мамкин!
Привет, дядя Мамкин!
Мамкин выбрался из кабины на мокрое крыло, с которого вода стекала сплошным ручьем, спрыгнул на темную куртину, вытаявшую из снега.
Привет, Витька! сказал он. Как жизнь молодая, холостяцкая?
Витька неожиданно потупился. Тут Мамкин заметил, что за Витькой к кукурузнику подтянулся еще один паренек с рыжей, почти огненной шевелюрой из породы тех, про кого в детстве пели: «Рыжий, рыжий, конопатый, огрел дедушку лопатой» Наряжен рыжий был в телогрейку, из которой уже вырос, из коротких рукавов торчали большие красные кисти рук, настывшие в сырой мокрети, паренек стеснялся их, на голове у него гнездилась шапчонка с вытершимся до основания мехом.
Знакомься, сказал Климович летчику, это мой приятель. Он тезка, его тоже Витькой зовут. Фамилия Вепринцев.
Мамкин подумал: хорошо, что он взял два пирожка. Получится по одному на нос, больше пирожков в летной столовой, к сожалению, не нашлось, не дали бы даже командиру полка пирожки кончились. Мамкин протянул Витьке Вепринцеву руку, будто взрослому и представился, как и положено в таких случаях, тоже по-взрослому:
Пилот гражданской авиации Александр Мамкин!
Вепринцев почтительно пожал протянутую ему руку, проговорил едва слышно:
Виктор.
А я вам, ребята, гостинец от наших летчиков привез. Мамкин достал из кармана пирожки, завернутые в вощеную бумагу, похвалился: С повидлом. Один пирожок одному Виктору, второй другому. И привет от командира нашей эскадрильи товарища Игнатенко.
Витька к нам в отряд просится, но его не берут, пожаловался Климович.
Может, мне походатайствовать перед командиром? предложил Мамкин.
Бесполезно. Климович поддернул на плече автомат и махнул рукой. Уже пробовали, только командир показал нам радиограмму, где приказано вывезти детдом полностью, все сто пятьдесят человек. А если кого-то оставят у партизан, то с командира спросят по всей фронтовой строгости, вплоть до перевода в рядовые.
М-да. Мамкин с озабоченным видом поправил на голове шлемофон, проверил расшатавшуюся кнопку на ремешке не вылетела ли? Нет, не вылетела. Раз так, то я, наверное, бессилен.
А там, за линией фронта, нельзя с кем-нибудь поговорить? А, дядя Мамкин?
Главный партизанской штаб, Вить, находится не за линией фронта, в соседней землянке, а в Москве Получается, что нельзя. Извини, конечно, но дело обстоит именно так До Москвы я не дотянусь.
Жалко. Витька Климович заметно сник, зашмыгал носом.
Пирожок он уплел в один присест, махом. Проглотил, можно сказать, и расплылся в озабоченной бледной улыбке.
Вкусно.
Второй Витька последовал за ним. Только расправлялся он со своим пирожком медленно, смаковал угощение, откусывал по крохотному кусочку, языком слизывал повидло, меленько работал зубами, давя прожаренное тесто давно не ел русских пирожков В оккупации, конечно, можно и онемечиться.
А вот еще что есть. Мамкин достал из планшетки небольшой плоский брикет, обернутый фольгой. Еще кое-что Отдал брикет Климовичу. Раздели пополам. Это, ребята, ваш летный паек.
В это время из леса выскочили двое саней. На передних санях Мамкин разглядел командира партизанского отряда Сафьянова. Бороду он себе малость укоротил и соответственно помолодел. На груди у Сафьянова висел автомат с круглым диском наш, советский, ППШ.
В санях сидело человек шесть партизан. Во вторых санях стоял трофейный станковый пулемет и также сидели партизаны прибыла смена аэродромного караула.
Кукурузник был уже полон и можно было взлетать, но Мамкин решил поговорить с командиром вдруг что-нибудь удастся сделать для Витьки? Причем неважно, для какого Витьки, первого или второго, дело-то общее.
Сафьяныч сам направился к самолету пожать благодарно руку: хорошо, что Мамкин не забывает партизан, мог ведь улететь куда-нибудь еще, но нет, летчик, проделав небесную дорожку в отряд, каждый раз возвращается сюда, вывозит настрадавшихся ребят Сафьяныч пожал пилоту руку. Спросил по-дежурному быстро, глотая слова:
Все в порядке?
Все, ответил Мамкин, только вот Он замялся, не знал имени-отчества командира, а назвать его Сафьянычем, как называли партизаны, было неудобно.
Чего только? Командир отряда вопросительно поднял брови.
Да вот Один юный партизан просит за своего приятеля, чтобы того оставили в отряде