А нам и впрямь всё было на диво. Кто-то приехал из дальней деревеньки, в которую добраться можно лишь по воде или по воздуху, кто из города, а полжизни прожил в балке железном вагончике, кое-как обустроенном на домашний лад. Жизнь не избаловала. Да и те, кто из квартир, радовались теплу и солнышку, свежим фруктам и возможности гулять в лёгких рубашках, не отмахиваясь от назойливых комаров и мошек.
Надёжа! Тут благодать! восхищался дедушка по телефону. Все дороги подчистую в асфальте. Резиновые сапоги хоть выбрасывай не жалко. Кран откроешь вода, какая хочешь: горячая, холодная. Туалет тёплый, газ подведён, батареи, обои наклеены, всё побелено заходи и живи.
Местные наших восторгов не разделяли. Придирчиво осматривали комнаты: где-то плитка с трещиной, где обои от стены отстали, где кран капает, и почему у соседей стекло в двери матовое, с узором, а у них простое. Украли? Ругались с рабочими, хитрили, уговаривали, сулили деньги или чекушку, торговались и всё-таки добивались замены на лучшее, новое, не хуже соседского.
«На новом месте приснись, жених, невесте», шутила бабушка, глядя, как мы с Иринкой, довольные, устраиваемся на матрасе, расстеленном на полу контейнер нас ещё не догнал. Да и вещей в нём было немного: только самая нужная мебель да домашняя утварь на первое время. Уезжая из деревни, бабушка с дедушкой почти все вещи раздарили родне. Разошлись по деревне вёдра, кадушки, разные грабли-лопаты, дедушкины рыболовные снасти, посуда. Это было принято, так же как отдавать молодым родителям из числа знакомых одежду, из которой выросли дети. Вещи не хранили, да и не очень-то дорожили ими. Знали, родится малыш родные и друзья принесут целый ворох хорошо простиранных, добротных пелёнок-распашонок. Правда, в спешке переезда оставлена была и коробка старинных ёлочных игрушек, дорогих сердцу, о которых мама ещё долго сожалела.
Северяне в первые дни с азартом бегали по магазинам, показывая друг другу самые удачные покупки. Мы отхватили серо-голубой шерстяной ковёр и белые с зелёным табуретки. В подъезде под лестницей поселились велосипеды и детские коляски, в отверстиях одинаковых почтовых ящиков стали белеть свежие газеты. Всё было новенькое, чистое, блестящее, пахнущее краской и новостями.
Местные свозили в квартиры мешки, тючки, свёртки, набитые домашним скарбом, часть которого тут же складировалась на балкон на вечное хранение. Вещи свои они берегли, ревниво поглядывая: как бы кто не стибрил. Здесь же хлопали пыльные ковры, привезённые из прежнего жилья, просушивали на солнце подушки. В соседнем дворе, прямо у детской площадки ощипывали кур, которых, покидая ближнее село, не успели продать.
Чи дюже богато живёте? Шо не замыкаетесь? пробормотала соседка Нина Семёновна, из местных, просунув седую голову в просвет нашей двери, которая по сибирской привычке была не плотно прикрыта. Любопытно обвела глазами обстановку и деловито притворила дверь.
Здравствуйте, крикнул ей вслед дедушка, но странной гостьи уже и след простыл.
Чо сказала? Половину не поняла, удивилась бабушка.
Богато мы живём, говорит. Да где же богато? Обыкновенно, пожал плечами дедушка. Хоть бы уж поздоровалась.
«Чи» это по-здешнему «наверно», вспомнила мама.
А «дюже»?
Не знаю. Наверное, от слова «дюжина»
На следующий день пришёл наш контейнер. Весело было сидеть на диване у подъезда и болтать ногами, пока взрослые суетились вокруг, заглядывая в тюки и коробки.
Ребятки, наклонился дедушка к двум мужичкам, маявшимся от безделья на ближайшей скамейке, помогите диван на четвёртый этаж затащить.
За скока? пробурчал исподлобья тот, что постарше, с пшеничными усами.
Чо? не понял дедушка.
Поторгуемся? Не даром же горбатиться, весело пояснил молодой, сияя ожиданием скорой прибыли.
Да вы чё! оторопел дедушка. Бабушка, ловко приклонив к дереву свиток ковровой дорожки, вмиг метнулась к нему, готовая остановить бурю. Уж она-то знала, что за простоватыми дедушкиными манерами скрывается взрывной нрав. Но дедушка лишь махнул рукой и пошёл к дому.
Алёша, ты не переживай, у здешних, у них всё так без копейки не пошевелятся, утешала его широкую спину бабушка, не поспевая за дедушкиными шагами, Давай к Семёну сходим, он сам давеча говорил: если нужно что, поможет.
За скока? пробурчал исподлобья тот, что постарше, с пшеничными усами.
Чо? не понял дедушка.
Поторгуемся? Не даром же горбатиться, весело пояснил молодой, сияя ожиданием скорой прибыли.
Да вы чё! оторопел дедушка. Бабушка, ловко приклонив к дереву свиток ковровой дорожки, вмиг метнулась к нему, готовая остановить бурю. Уж она-то знала, что за простоватыми дедушкиными манерами скрывается взрывной нрав. Но дедушка лишь махнул рукой и пошёл к дому.
Алёша, ты не переживай, у здешних, у них всё так без копейки не пошевелятся, утешала его широкую спину бабушка, не поспевая за дедушкиными шагами, Давай к Семёну сходим, он сам давеча говорил: если нужно что, поможет.
Не, ну и наглёж, пробурчал усатый мужик, когда дедушка скрылся в подъезде. Я ему хто такой задарма работать.
Мы ему не нанимались, поддакнул второй.
Вечером приехавший в контейнере стол накрыли белой скатертью, а сверху, бережливо, прозрачной клеёнкой и уставили новыми тарелками. Помощников, по обычаю, следовало вкусно угостить, да и рюмочку предложить как без этого. Северяне сидели на новом диване: женщины на подушках (диван был низковат), а мужчины так. Нахваливали бабушкин рыбный пирог, смеялись, шутили.
Приезжие всё гуляют, всё песни поют, с осуждением рассказывала утром Нина Семёновна соседке снизу, косясь на нас, играющих на площадке, А чё гуляют? Будто праздник какой?
Дрались?
Не, от них не дождёшься. Скучный народ.
Ой, не говори, Семёновна. Всё втихаря, всё втихаря. На улице и то шепчутся. Шо скрывают от людей-то?
Местным казалась странной наша манера разговаривать вполголоса. А мы с удивлением смотрели на двух соседок, которые, стоя в разных концах автобуса, громко переговаривались о таких делах, которые, нам казалось, и вовсе не для постороннего уха.
Пятровна, шо муж-то твой злой, как собака?
Ой, не говори У самой сил нет Геморрой его замучил. И мы света белого не видим.
Да ты шо? А ты его тёртым луком лечила?
И луком мазала, и картохой сырой натирала и хреном тёртым мазала. Только продукт перевела
Старшие давились смехом, а тётка невозмутимо продолжала увлекательную беседу. Бабушка кусала щёки, стараясь удержать серьёзное выражение лица, а я, не зная по малолетству упомянутого медицинского термина, вопросительно дергала её за рукав.
Ох ты, ох ты, кака гарна дивчина! И платье-то у неё красное, и сандалики, громко, видно, стараясь угодить, похвалила меня Нина Семёновна, встретив нас с бабушкой на остановке. На-ка тебе цукерку.
Я тыкалась лицом в бабушкин подол и конфету не брала. Бабушка строго посмотрела на соседку: «Спасибо, не нужно, Алёнушка недавно покушала», и поспешно повела меня домой. Нина Семёновна смотрела нам вслед с горькой обидой.
Нет, ну надо же, кто ж так делает? сокрушалась бабушка дома, На всю улицу-то зачем кричать? Ну ей-богу сглазит. Я хоть булавочку-то тебе приколоть не забыла? добавила она, поспешно отвернув мой воротничок. Слава Богу, на месте. И хоть бы сказала путём «хорошая девочка», а то не поймёшь, то ли похвалила, то ли обругала. Глаз у неё нехороший, сразу видать.
Громкая, нарочитая похвала казалась почти проклятием бабушке, привыкшей, что слова одобрения должны звучать скромно и негромко, да ещё с оговоркой, да с постукиванием по дереву, да и то, если есть повод. А красота и здоровье природой даны. За что тут хвалить? Но всё бы забылось, да только на следующее утро я заболела кашляла и швыркала носом. И никакие логичные доводы, что виной всему внезапно испортившаяся погода и съеденный не вовремя стаканчик мороженого, не разубедил бы бабушку в том, что Нина Семёновна колдовка. А соседка здоровалась с нами сквозь зубы и глядела недобро, всем своим видом лишь усугубляя впечатление. Да тут ещё одно событие приключилось.
Ещё на первом собрании жильцов кто-то предложил поделить участок земли между домом и детским садом на участки. Кто захочет может устроить там небольшой огород. Так делали жильцы некоторых соседних домов: с фасада всё честь по чести, по-городскому лавочки, клумбы, а позади дома лучок, морковочка, а у кого и помидорки. Деревенские жители, истосковавшиеся по «своей зеленушке», дружно поддержали идею. Председатель домоуправления, невысокая юркая женщина, тут же принялась записывать желающих в тетрадку.