Николай слегка потянулся, восстанавливая кровообращение.
Лена, словно прочитав мысли мужа, шумно вздохнула, прижалась ещё плотнее и, приобняв, стала гладить его по груди. Николай уже собирался повернуться к жене, как вдруг рука её замерла, потом заметалась по его груди, нащупала волосы и рывком отпрянула.
Получив коленом по почкам, Николай рухнул на пол.
Ленка, зашипел он, стараясь не разбудить детей, ты чего, сбрендила совсем?
Между тем на диване происходила какая-то странная возня. Мягко шлёпнулась рядом подушка. Лена, по-видимому, встала и быстро прошла к двери, где был выключатель.
Что случилось-то? спросил мужской голос.
Да тише ты, разбудишь всех, сонно ответила Лена из другого угла комнаты.
Ой, Коленька, что-то мне плохо, жалобно и, как показалось Николаю испуганно, добавила она, похоже, перегрелась я
Да что же со светом? выругался Николай. Выключатель опять бракованный подсунули или на подстанции чего?
На подстанции, эхом повторил Николай, всё это время сидевший на полу, и чуть слышно добавил, слышь, Лен, похоже я тоже того перегрелся. Я это, я голоса слышу.
Когда, путаясь в своих и чужих руках, Николай нашёл-таки на ощупь старую керосиновую лампу и негнущимися пальцами зажёг фитиль, мерцающий неверный свет озарил картину, достойную кисти самого чокнутого из сюрреалистов.
На диване, кусая ногти, стояли и испугано таращились на него безумными глазами две абсолютно одинаковые Лены.
Николай сухо сглотнул и родил глупость с большой буквы Г:
Лен, а к тебе разве сестра приехала? А я и не знал ведь
Рядом кто-то икнул. Только тут Николай сообразил, что лампу держит не он.
С огромным трудом, мгновенно взмокнув, он медленно повернул голову влево, после чего тихо и кратко выматерился.
Вы уже догадались, почему.
Отец Сергий проснулся от ясного ощущения чужого взгляда.
Под иконами мерцала лампадка, отчего по комнате бродили неприкаянно полупрозрачные тени, неизбежно возвращаясь на прежнее место.
Сидевшего с задумчивым видом на табурете человека он узнал сразу, но отчего-то не испугался видения, а лишь приподнялся на локте и трижды перекрестил пришельца.
Не помогло.
Я уже пробовал, спокойно сказал отец Сергий, бесполезно.
Давно сидишь?
Тот невесело улыбнулся.
Да минут с десять будет. Прихожу, а тут ты. Сначала разбудить хотел, а потом думаю, зачем? Пусть я посплю.
Лампадкуты? уточнил отец Сергий, усаживаясь в постели.
Я. Тьма ж египетская, хоть глаз выколи. С электричеством опять что-то. Из-за грозы, я думаю.
Ну и как тебе всё это?
Тот пожал плечами.
Пути господни, понятное дело, неисповедимы. Так что тут либо промысел божий, либо кто-то перепутал контакты в пространственно-временном континууме. Тебя не спрашиваю, и так знаю, что думаешь.
Вообще-то до того, как стать священником, отец Сергий успел отслужить в армии и неплохо окончить один столичный политехнический. Это был один из тех редких случаев, когда вера и рассудок уживаются в человеке совершенно безболезненно и без всяких взаимных претензий.
О том, что подвигло его, молодого специалиста, податься в попы, он никогда никому не рассказывал. Как и о том, почему оказался в этакой глуши, где и прихода нормального лет восемьдесят не было, а случайно не растасканная до основания дореволюционная ещё церковь выглядела страшнее развалин бывшего сельского клуба.
В Пичугине отец Сергий обосновался лет пять назад и на удивление быстро обрёл авторитет и уважение не только среди богобоязненных старушек, но и среди всех пичугинцев. Был он не высок и не басовит, с простым, даже простодушным лицом, окаймлённым аккуратной бородкой. Неплохо разбирался в технике и строительстве. При необходимости мог и на трактор и под трактор. При необходимости и слово божие проповедовать успевал.
Церквушку восстанавливали всем миром. Кто чем может. Отец Сергий никого не упрашивал, не заставлял, не стыдил. Но если просил отказывали редко.
Я вот что подумал, сказал он, придвигая табурет ближе, вряд ли эта история только с нами приключилась. Чересчур затратно ради одного человека.
Согласен. Весь масштаб сейчас не определить, конечно, но в деревне завтра будет твориться
Значит, примем как испытание.
Он тяжело поднялся, подошёл к окну, потрогал промокшие занавески, спросил:
Слушай, а кто из нас настоящий? Как, по-твоему?
Он тяжело поднялся, подошёл к окну, потрогал промокшие занавески, спросил:
Слушай, а кто из нас настоящий? Как, по-твоему?
Я, без тени сомнения сказал отец Сергий.
Снаружи раздался выстрел. Другой.
Потом два почти одновременно.
Началось, словно дождавшись, сказал отец Сергий. Одевайся, пошли. Это у склада.
Глава
III
Деревню взорвало изнутри примерно через полчаса после визита Саньки Бобрика в туалет и стрельбы Ильича по самому себе.
На изнурённых многодневной жарой сонных пичугинцев разом обрушилось невозможное, невероятное, необъяснимое и самое, наверное, главное умопомрачительное в своей дикости явление.
Явление цинично и хладнокровно выдёргивало людей из такой привычной, немного скучной, но родной нормальной обыденности, встряхивало за шиворот и ставило прямо пред лице свое.
Ставило нагло и бесцеремонно, отчего было ещё ужаснее.
Оба отца Сергия, сами временами шарахаясь друг от друга, запалив две керосиновые лампы, перебегали от дома к дому, стараясь, насколько возможно, сгладить первое потрясение.
Интересно, как это можно грамотно описать? Во фразе: «Отец Сергий взял на себя чётную, а отец Сергий нечётную сторону деревни» не чувствуется никакого противоречия?
Было бы, наверное, проще, случись эта оказия средь бела дня, или пробудись все пичугинцы одновременно. Но так не было, а было именно так, как происходит в обычной жизни.
Кто-то, разбуженный стрельбой и истошными воплями, проснулся раньше, других разбудили всё нарастающие шум и крики. А некоторые так и вообще спокойно спали, пока не постучался к ним отец Сергий. Или отец Сергий.
Деревню Пичугино накрыл хаос.
В домах звякало, стукало, ухало, наконец, кто-нибудь начинал кричать или материться, периодически то там, то тут заливались лаем собаки. Хлопали двери, хлюпали лужи под босыми ногами выскакивающих на волю людей, трещали заборы и лбы.
Суета и неразбериха вкупе с паникой и страхом были такие, что оба священника, и без того измочаленные физически и морально, в очередной раз столкнувшись друг с другом, переглянулись, кивнули одинаково, как бесконечность в зеркалах, и пошлёпали прочь в сторону церкви.
Только часам к пяти утра стал понемногу рассеиваться мрак в мире и головах. Не то, чтобы это принесло облегчение, но деревня затихла и лишь продолжала почти неслышно гудеть и шевелиться, напоминая до смерти запуганное огромное животное.
На смену ужасу пришло отупение, правда, в дома почти никто возвращаться не торопился. Поёживаясь от послегрозовой утренней прохлады, пичугинцы небольшими кучками толпились возле калиток, стараясь держаться ближе к соседям, а не к своим двойникам, и пришибленно вполголоса перебрасывались короткими фразами.
Периодически у кого-нибудь сдавали нервы, и он начинал голосить, но на него тут же цыкали, и глас вопиющего тонул в сдержанном напряжении притихшей деревни.
Никогда ещё за всю историю существования Пичугина односельчане не встречали рассвет все вместе.
Встретили.
Первые лучи совершенно беззастенчиво и беспардонно радостно брызнули по мокрым верхушкам деревьев, заиграли, словно ощупывая подсыхающую землю, скользнули отсветом по землистым лицам людей и, наконец, вытянули светлое, чистое, такое долгожданное солнышко.
Так это, сказал кто-то немного хриплым голосом, мужики, чего делать-то будем? Я в том смысле, что делать ведь чего-то надо.
Негромко, стараясь не нарушить хрупкое умиротворение, звякнул церковный колокол.
Ну вот, уже спокойнее сказал тот же голос только из соседнего двора, я и говорю. Так пошли, что ли?
Всё ещё ёжась и опасливо косясь друг на друга, пичугинцы медленно стекались к церквушке, на недавно слаженной деревянной колокольне которой, виднелась фигура отца Сергия.
А чего думать? Драпать надо отсюдова, нервно дёргая ногой и суетливо затягиваясь, сказал Жора, мало вам, что ли?
Ишь ты, драпать он собрался, неодобрительно протянул Ильич. Это тебе, голоштанная команда, драпать можно, куда угодно, а у меня, он кашлянул, бросив быстрый взгляд на сидящее чуть поодаль собственное отражение, но твёрдо повторил, а у меня ответственность, между прочим.
Да кому она, к лешему, нужна, твоя ответственность, скривился Жора, прикуривая у самого себя. Хотя мнето что? Оставайся. А по мне, так драпать надо.
Ильич прав, спокойно проговорил Геннадий, как мы отсюда уедем? И вообще, кто отсюда уедет? Я или вон тот я? Это мой дом, моя семья и вообще. Прав я? бросил он словно в пустоту, ни на кого конкретно не глядя.