Гляди, совсем родители с ума сошли! Оставлять одного ребенка, да и в наше-то время. Когда кругом органами торгуют и людей воруют, возмутилась женщина.
Да! согласился дворник, помню раньше коляски с детьми во дворе стояли и никого. Идешь мимо, ребенок заплакал, покачаешь и дальше идешь. А сейчас, эх!
И мужчина махнул рукой.
Я, Тоня, уже весь двор перемёл, хочешь, пойдем ко мне чаю попьем! Я тебя тут в такую рань каждый раз вижу и уж привык к тебе, а сегодня почему-то решил угостить тебя чаем.
Антонина Павловна перевела свой тревожный взгляд с детской площадки на Матвея и присмотрелась к дворнику. На вид ему было около 70 лет, но старик был жилистый и крепкий, словно сделан был из стали, и, если бы не старость, которая оставляла свои следы на его лице в виде глубоких морщин и вздутых синих вен на руках, Антонина Павловна бы подумала, что ей делают предложение. Она даже улыбнулась, и Матвей тоже улыбнулся, показав свои желтые редкие зубы.
Говорят, сегодня будет снег продолжил дворник, Тонь, ты лыжами-то запаслась?
Да лыжами запаслась, только палки нужны.
Да пару палок могу подбросить, и старик засмеялся.
А, старый и тебя туда же! Иди мети лучше! и Антонина Павловна встала и, опираясь на трость, медленно пошла в сторону детской площадки, где играла девочка. Девочка была в вязаной шапочке и в куртке с изображением Микки Мауса.
Здравствуй, Красная Шапочка, ты чего одна тут играешь? спросила Антонина Павловна, тяжело дыша. Несколько шагов дались ей нелегко. Девочка повернула голову и деловито сказала:
Мама уехала с дядей на машине, и сказала, что на меня папа в окно смотрит, а она сама скоро вернется. Я в этом доме живу!
«Такая красивая девочка, словно куколка с картинки», с умилением подумала Антонина Павловна.
Ты девочка только никуда не улетай, я уж присмотрю за тобой, пока мама не вернется.
Бабушка, а разве дети могут летать? засмеялась девочка и продолжила лепить куличики из песка.
У Антонины Павловны задрожал голос, и она еле сдержала слезы. «Может быть, Валюша прилетела ко мне в виде того голубя? А я, дура старая, даже семечек не дала».
Вертолет стал кружить над районом и спускаться. На его брюхе видна была надпись «ЦЕНТРОСПАС». Пугающий рокот заставлял вибрировать стекла окон, и женщина перекрестилась, когда вертолет скрылся за крышей дома, утягивая за собой воздушные потоки с листьями. Подбежавший дворник Матвей сквозь шум прокричал:
Тоня, что-то случилось! Авария какая-то. Видишь, спасатели летят! Я пойду в ЖЭК позвоню Петровне, может, она знает
Кошмар
Наймонд! Ты никогда не убежишь от меня! закричал где-то за спиной пронзительный женский голос, похожий на раскаты грома и завывание ветра.
Наймонд карабкался вверх по скользким, острым камням, но ноги и руки предательски не слушались. Он спотыкался, скользил, силы покидали его, и он чуть ли не плакал, точно маленький испуганный мальчик. Тем временем, дождь усиливался. Кровавое небо низко нависало над беглецом, и красные липкие капли спадали сверху какими-то нитями, мочили беглеца и камни, по которым он карабкался вверх. Ему было невыносимо от обилия этой крови, но больше всего было невыносимо от жгучего голоса беспощадной к нему женщины.
Оставь меня в покое! Оставь! закричал Наймонд и, не удержавшись, кубарем полетел вниз, больно ушибаясь о выступы горы, весь перепачканный кровью, своей и чужой.
Там внизу он лежал какое-то время, пытаясь подняться, но только приподнял голову, находясь в какой-то ущербной, жалкой позе упавшего, на коленях, с упирающимися о мокрую землю руками. Перед ним стояла женщина без лица, та самая, что преследовала его. Он захныкал, заревел, кусая кулак до боли и понимая, что расплата неизбежна.
Уйди, уйди вопил он, но странная женщина не уходила, и он чувствовал ее присутствие даже тогда, когда закрывал глаза.
«Почему у нее нет лица? Почему? спрашивал себя Наймонд, но не находил ответа.
Словно пьяный художник закрасил все бесцветной краской, затер глаза, рот, но упавший мужчина все равно узнал в ней свою первую жену Риту.
Наймонд, отдай мое сердце! потребовал голос, и мужчина увидел, как половые губы женщины шевелятся и раскрываются, подобно рту.
Уйди, уйди все еще настаивал он, всхлипывая.
Из-под ее правой груди вдруг потекла кровь. Она стекала по всему телу, и когда женщина стояла на месте, вокруг образовывалась красная вязкая лужа, медленно разрастающаяся и подкрадывающаяся к Наймонду. Тогда он в каком-то диком животном страхе попятился на четвереньках и закрыл себя руками, словно защищался от удара.
Из-под ее правой груди вдруг потекла кровь. Она стекала по всему телу, и когда женщина стояла на месте, вокруг образовывалась красная вязкая лужа, медленно разрастающаяся и подкрадывающаяся к Наймонду. Тогда он в каком-то диком животном страхе попятился на четвереньках и закрыл себя руками, словно защищался от удара.
Тебя не существует, это кошмар! закричал он, пытаясь проснуться.
Женщина без лица зловеще засмеялась. Этот смех проникал в душу подобно раскаленному лезвию маньяка, кромсающего без преград и пощады.
Прекрати! Я не могу больше слушать твой смех! Умоляю, Рита!
В тишине ночи раздался истошный крик мужчины. Крик, от которого холодеет душа и леденеют конечности. Крик, от которого хочется заткнуть уши.
О Господи! Это хозяин! вздрогнул швейцар и от неожиданности разбил китайскую вазу.
Он печально посмотрел на осколки бесценного творения мастера Ли и, словно очнувшись от оцепенения, бросился вверх по лестнице. По дороге швейцар споткнулся о ступеньки, ушиб лоб, но не прекратил движение. Крик становился все громче и от того ужаснее, но когда швейцар остановился у двери хозяина, все резко смолкло. В этой контрастной тишине слуга отчетливо слышал свое учащенное от спешки дыхание. Затем немного успокоившись, он прилизал прическу, поправил на шее бабочку и тихо постучал. Дверь была не заперта и от удара его костяшек сама со скрипом отворилась, но слуга еще успел подумать, что непременно надо смазать эти чертовы петли, от скрипа которых у него у самого скоро сдадут нервы.
Месье, опять кошмары? спросил деликатно Альберт, стараясь не показывать беспокойства, глядя на бледного хозяина.
Тот неподвижно лежал в скомканных простынях. Его потухший, редко моргающий, влажный от слез взгляд уставился в потолок.
Могу ли я быть чем-нибудь полезен, месье? спросил опять швейцар.
В этой тишине он даже подумал, что разговаривает с трупом, но хозяин повернул к нему голову.
Она опять приходила ко мне, она не успокоится, пока не причинит мне боль. Разве я не искупил свой грех, Альберт? Разве я не помогаю людям?
Месье Наймонд, Вы очень добрый человек, и то, что она Вас так мучает по ночам, это несправедливо.
Спасибо, Альберт, только ты меня понимаешь, вздохнул хозяин и накрыл свое лицо простыней.
Швейцар посмотрел на тарелку с нетронутыми таблетками и с сожалением покачал головой.
Месье, Вы опять забыли выпить лекарство! И мне очень жаль, месье здесь Альберт запнулся, он больше всего боялся запнуться именно в этом месте, собрался с силами и сухо добавил фразу, которую целую ночь репетировал перед зеркалом.
Мужайтесь, хозяин! C Вашим сыном произошло несчастье
Немного спустя.
В церкви было всего лишь двое. Наймонд подошел к иконе с изображением Пресвятой Богородицы и зажег свечку от другой. Какое-то время он задумчиво смотрел на слабый и дрожащий в его руке огонь, способный погибнуть от сквозняка и дыхания. Позади него стоял его верный чернокожий слуга Альберт.
Господи, прости меня! Умоляю, прости меня! перекрестился Наймонд и воткнул свечу в песок кандилы.
Затем он сделал шаг назад и, обернувшись к Альберту, с грустью спросил:
Вы нашли претендента?
Да, месье, вполне достойный молодой человек, кивнул слуга и заботливо накинул на плечи хозяина пальто, уверяю Вас, он не промахнется!
Кукла
А как ты думаешь, я буду еще счастлива?
Да, и сладкими ночами будешь прижиматься к любимому,
и с замиранием сердца слышать,
как где-то рядом посапывает ваш малыш.
Слово Сказочника.
Ночной экспресс уносил ее прочь. В окнах мелькали огни безымянных станций, а когда проходил встречный поезд, внезапно нарушая тишину своим ужасным свистом и скрежетом, ее нежное сердце вздрагивало. Еще целая ночь впереди, а наутро Олеся будет дома, там ждет ее Сашка и мать. Она представила сцену, как обнимает дочь и дарит куклу. Иногда поезд замедлял ход, особенно возле крупных станций, и девушка видела одиночные силуэты людей, терпеливо ожидающих своего часа. При набирании скорости поезд вздрагивал и, словно уставший бурлак, глубоко вздыхая, тянул лямку тяжелых вагонов дальше. Все напрягалось, боясь разорваться, но ничего не происходило, разве что позвякивал граненый стакан в железном подстаканнике. В купе никого не было, да и кому надо ехать через всю страну в разгар эпидемии