Китайская кофточка
И другие рассказы о Марусе
Марина Важова
Иллюстратор Лия Ли
© Марина Важова, 2020
© Лия Ли, иллюстрации, 2020
Китайская кофточка
Мороженое
Июнь стоит такой жаркий, что плавится асфальт. Все стараются ходить по теневым сторонам улиц, и оставшаяся с войны табличка на Невском: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!», приобрела новое значение. Залитый беснующимся солнцем тротуар порой, как и в блокадные годы, принимает в свои шершавые объятия свалившихся от солнечных ударов граждан. Правда, горожане приловчились уезжать на выходные за город, где жар усмиряется ветерком с залива, охлаждается под сводами лесного шатра, так что солнечная шрапнель достаётся в основном неуёмным туристам.
Маруся томится в городе. Почему-то никак не могут решить с дачей. Ту, прежнюю, в Осельках, сдали какому-то плешивому дядьке, сдали за их спиной, подло проведя тайные переговоры, набивающие цену: «Не знаем, что и делать, у нас есть постоянные жильцы, как мы им откажем? Ведь нужны веские причины». Деньги очень веская причина, а новые съёмщики богаты. Тётя Женя говорит, что за воротами стоит новенький «Москвич», а по участку бегают трое детей все мальчики и собака-такса. А им, квартировавшим много лет, отказали.
Тётя Женя так обиделась, что и соседнюю дачку, Тонину развалюху, смотреть не пошла, хотя та была ещё не занята: «Не смогу я в ту сторону глядеть и видеть, как их шпана резвится на качелях, с таким трудом установленных нашими собственными руками!» Уехала, даже объявления на столбе у платформы читать не стала. Всё, с Осельками навсегда покончено! А теперь дачу не снять каникулы начались. В каждой халупе и пристройке что-то моют, красят, тюль развешивают. Дети на великах и самокатах, старушки в панамах.
А Маруся осталась в городе, ей скучно. Она то порисует, то поиграет, то в окошко поглядит. А там знакомая до мелочей картина в раме отмытого перед майскими праздниками окна. Жёлтые стены двора-колодца имитируют солнечный свет, карнизы крыш с ржавыми ограждениями, давно не дымящие трубы, антенны, распятые черными проводами, слуховое окно чердака с разбитым стеклом Ничего интересного.
Хорошо хоть бабушка купила мороженое. Самое дешёвое, за семь копеек, в бумажном стаканчике, фруктовое, холодное и твёрдое. В какой-то момент от него даже заморозилось нёбо так было, когда ей драли зуб. Но потом всё быстро прошло, лишь на языке остался вкус чёрной смородины.
Сестра Оля пришла из школы, где проходила летнюю практику в школьном саду, высаживая на клумбы рассаду анютиных глазок. Оля двоюродная сестра, тёти Женина дочка, но Маруся об этом постоянно забывает, ведь живут они вместе, как родные. И хотя они совсем не похожи: Оля светленькая и кудрявая, с белёсыми бровями и ресницами, а Маруся темноволосая, широкие бровки с хохолком, но их все сразу признают сёстрами. Наверно из-за веснушек и вздёрнутых носов.
Они быстренько пообедали и вместе пошли гулять в Зелёный сад, через дорогу от их Шкиперского протока. Там есть карусель и павильон, где продают газировку и мороженое шариками на развес. Белый такой павильон, под крышей, со сквозными деревянными решётками и тремя круглыми столиками.
Ты сегодня мороженое ела? спрашивает Оля.
Маруся опускает голову и тихо произносит: «Нет». Но сестра и не слышит, она поглощена подсчётом мелочи, прикидывает, сколько шариков можно будет взять, и хватит ли на сироп. Получилось по два шарика на нос, а сироп только один.
Мне не надо сиропа, великодушно заявляет Маруся, мгновенно забыв, что только что обманула сестру. У неё опять становится легко на душе, ведь обычно всё вкусное отдаётся ей, как самой младшей в семье. А тут она сама отказалась от сиропа значит, враньё не считается.
Правда, только потому не считается, что мама не в курсе. Вот если бы она вдруг оказалась дома, сразу бы узнала про все Марусины проделки. Такая уж у неё мама: Марусю видит насквозь, а больше всего не любит, когда врут. Посмотрит внимательно своим особым, пристальным взглядом, и сразу всё как на духу хочется выложить. Она любит повторять: «Лучше любая правда, даже самая ужасная, чем красиво придуманная ложь».
Но это было раньше. Теперь, когда мама уехала в геофизпартию, «завербовалась», по словам бабушки, в далёкий Комсомольск-на-Амуре, она уже три месяца только письма пишет. Ну а в письмах, конечно, ни про какое враньё не поминает. Потому что скучает. Маруся тоже очень скучает и от этого иногда безо всякой нужды сочиняет. Вот и теперь зачем-то сестру обманула, а сама ведь ела мороженое, сиреневое, в бумажном стаканчике
Под конец прогулки, когда уже к дому повернули, встретили Олину одноклассницу, Лиду Маркину, по прозвищу Маркуша. Её дедушка когда-то взял фамилию матери и стал Маркиным. А вообще они из древнего рода Нарышкиных, но об этом говорить громко нельзя, а то у Лидкиной мамы, которая работает в «ящике», могут быть неприятности. Маруся представляет себе громадный ящик с боковой крышкой-дверью, из которой после работы выходят люди, щурясь от солнца. Брехня какая-то! Не могут советские люди в ящиках работать. Это в Америке так негры живут. Надо всё-таки расспросить Ольгу, что за ящик такой секретный.
Мама у Маркуши всего лишь инженер, а вот папа по девять месяцев в году сидит на льдине он полярник. Потому и живут они шикарно, в отдельной квартире со множеством красивых и полезных вещей, с ванной и телефоном. У Лидки всегда на школьном форменном платье кружевные воротнички и манжеты, вместо чулок она носит колготки с узором и по воскресеньям ходит в музыкальную школу. Но, несмотря на такие классовые различия, Маркуша очень хорошая: всегда с Марусей поговорит, конфетой угостит или даст красивую переводную картинку. Вот и сейчас первое, что спросила:
Мороженое будете?
Мы уже ели, стойко отвечает Маруся. Но Лидка охвачена великодушием, и они снова оказываются в белом павильоне. У подруги в руках целый рубль, который она протягивает тётеньке с кружевным хохолком на голове и говорит уверенно:
Три по сто крем-брюле с сиропом.
Оля пытается протестовать: во-первых, стыдно одалживаться, во-вторых, Маруське больше нельзя, а без неё есть не станешь. Лидка быстро находит компромисс:
Она будет есть медленно, греть во рту.
Но греть мороженое как-то не получается. Это уже и не мороженое вовсе, если тёплое. Для порядка Маруся всё же чуть задерживает ложку, якобы дышит на неё. Потом все пьют газировку, она щиплет в носу и выходит с отрыжкой, которой Маруся очень стесняется, а посему быстрее запивает её следующим глотком. Подруги о чём-то секретничают, то и дело сдвигая поближе головы и переходя на шёпот: «Ты думаешь, он серьёзно? Болтает всякую ерунду!». На Марусю никто внимания не обращает, и она всё подливает и подливает в свой стакан пузырящийся напиток.
Дома ждёт сюрприз. Тётя Женя получила отпускные и по этому поводу купила торт-мороженое. Он стоит на самой середине круглого стола и пленяет воображение розовыми и жёлтыми розами с мармеладно-зелёными листиками. И платье у тёти Жени под цвет торта: с розовыми и зелёными квадратами.
Маруське нельзя, она уже ела мороженое! предупреждает Оля, но не говорит, что они обе уже дважды им полакомились. Иначе и ей, пожалуй, не дадут торта. Но взрослые снисходительно относятся к её словам ведь жара невыносимая! и разрешают немного попробовать. Розовое имеет клубничный вкус, жёлтое пахнет дыней, а зелёное конфетами дюшес. Все едят ложечками прямо от целого торта, и никто не замечает, что Маруся слишком усердно снимает пробу.
Больница
На другой день у Маруси заболело горло, а к ночи поднялась высоченная температура. Её кое-как сбили растиранием водкой с уксусом, а утром вызвали врача. Оказалось, ангина. Целую неделю Марусю лечили таблетками и полосканиями, но ей становилось всё хуже. Распухли суставы, они ныли днём и ночью, и Маруся спала урывками. А потом врач сказал, что надо ехать в больницу, и обещал прислать машину.
В больнице температура спала, но суставы продолжали ныть и пухнуть. Самым паршивым было то, что Маруся не могла поднять головы от подушки: у неё сразу начиналось головокружение, подступала тошнота. Ещё она пила совершенно мерзкую «салицилку», которая не задерживалась в Марусином организме ни на минуту. Так что вскоре давать перестали, заменив порошками.
Бабушка приходила каждый день, усаживалась рядом с Марусей и, заколов шпильками на затылке чёрные, будто лаковые волосы, доставала из сумки фрукты и печенье. Но Маруся ничего не могла есть, её продолжало тошнить. Она слышала разговоры вокруг и понимала, что дела её становятся всё хуже. Весёлый доктор, Михал Михалыч, который лечил Марусю, совсем перестал шутить. Он по несколько раз в день подходил к её кровати, щупал пульс, надавливал пальцем на похудевшие ноги и приговаривал: «Только и есть в тебе хорошего твои вены». Они и впрямь были ровными и выпуклыми, медсёстры легко их находили и делали бесконечные уколы. Но постепенно вены стали проваливаться, покрылись частыми бугорками, и некуда уже было втыкать иголку.