Конечно! -улыбнулся Генрих.
Не замарайтесь, Генрих! Не замарайтесь! Оставайтесь таким же добрым и светлым! А в вас очень много света, я ведь вижу! Ну вот, мы и друзья! Алина Петровна засмеялась, тряся руку Генриха, словно детсадовская девочка озорница. А между друзей тайн не существует! Заходите почаще! Так мало людей, с которыми хочется общаться!
Генрих, пожимая руку худрука, блаженно смотрел на лицо Алины Петровны, которое казалось ему ликом, и понимал, почему брутальный Игорь Алексеич, будучи моложе Алины Петровны на пятнадцать лет, полюбил эту удивительную, внешне не особо примечательную женщину.
И Генрих даже почувствовал ревность
Проходили дни. Проходили недели. Но ничего не менялось. Генрих так же бегал в массовке древним римлянином, мечущимся между Брутом и Марком Антонием, все так же готовился за сутки к малюсенькой роли Прохожего. Но уже не стоял в стекляшке-рыгаловке вместе с другими актерами после спектакля, пытался заниматься йогой, и даже пару раз попросил в гримерке прекратить рассказывать анекдоты после первого звонка.
«Молодец, Генрих, далеко пойдешь!», похвалил его Сугробов и похлопал по плечу.
Каждый день Генрих подходил к доске объявлений, в надежде нового распределения с собой в одной из центральных ролей, но распределения не было, и Генрих по сотому разу перечитывал старые рецензии на спектакли Алины Петровны, висевшие на доске со скрюченными уголками. Когда в коридоре или на вахте Генрих сталкивался с худруком, Алина Петровна всегда ласково улыбалась ему, спрашивала о делах и два раза даже подмигнула. Генрих тоже улыбался в ответ, говорил, что все хорошо, и однажды сам едва не подмигнул в ответ. Ему сразу вспоминался разговор с Алиной Петровной в кабинете и казалось что вот-вот, вот-вот, благодаря этому замечательному режиссеру и человеку, в его жизни случится что-то такое важное и замечательное, что Генрих даже боялся и стеснялся думать и мечтать об этом «что-то», словно боясь спугнуть и развеять это незримое будущее счастье
Через месяца с небольшим Генрих, все-же пересилив себя, постучался в дверь к художественному руководителю.
Алина Петровна была чем-то занята, говоря по телефону, но, увидев Генриха, попросила его подождать. Через пять минут артист уже сидел напротив своего режиссера на том же стуле, что и в первый раз. Только чая не было. Да и пес с ним, с чаем!
Здравствуй, Генрих! Рада, что зашел! Давно не виделись! немного вальяжно произнесла Алина Петровна, хотя виделись они часа два тому назад, в столовой, и она даже сделала комплимент Генриху, что тот постройнел и стал лучше выглядеть, что в общем, и послужило Генриху первым шагом в этот кабинет.
Приветствую вас, Алина Петровна!
Больше Генрих не знал что сказать Он подумал, что Алина Петровна сама всё поймет.
Повисла пауза
Ты мне что-то хотел рассказать, Генрих?
Ну вот, очищаюсь помаленьку, -Генрих стал мямлить. Ему показалось не скромно выпячивать себя напоказ.
От чего очищаешься? не поняла Алина Петровна.
Ну от всего йогой занимаюсь, чакры чищу Пить вот бросил
Молодец, молодец, Генрих! Алина Петровна не поняла, в какую сторону тянет логическую линию этот странный высокий рыжеватый актер, но на всякий случай похвалила. И что?
Ну как что? Генрих улыбнулся, и сказал на полтона ниже, как-будто кабинет прослушивали, Я готов!
К чему готов?!
Ну как к чему?! Готов к труду и обороне! он хихикнул, но, увидев, что худруку как-то не смешно, резко замолк. Что-то я, наверное, не то делаю! подумалось Генриху. Краска залила ему лицо. Он чуть съёжился, как ноябрьский листик. Ему стало неудобно. Дыхание участилось.
Генрих, вы пьяны?
Да что вы, Алина Петровна, я же бросил!
Алина Петровна наклонилась чуть вперед и долго смотрела Генриху в глаза.
Рассказывай! жестко и сухо после паузы сказала она, откинувшись на спинку кресла.
Генрих не понял.
Простите, Алина Петровна, что?
Что что?
Да я не понял, что рассказывать-то?
Что хотел рассказать, то и рассказывай!
А что я хотел рассказать?!
Откуда я знаю, что ты хотел рассказать?! Что хотел, то и рассказывай!
Но я ничего не хотел рассказать!!!
Алина Петровна сняла с носа очки в золотой оправе и, глядя внимательно на Генриха, стала медленно протирать их платочком. Внезапно взгляд ее потеплел, она закивала чуть головой, словно о чем-то догадалась, одела очки и улыбнулась.
Уууух У Генриха отлегло от сердца Он уже совсем не понимал, что происходит, о чем его спрашивают и куда ему деваться
Я понимаю, это нелегко. Нелегко говорить о коллегах, с которыми играешь на сцене, которых знаешь, которых любишь и уважаешь
Что говорить?
Что они говорят.
Но они много что говорят!
Ну вот на днях что говорили?!
Кто?!
Ну кто-кто?! Сугробов, например!
Генрих даже не был расстерян. Ему казалось, что он где-то внутри ненаписанной пьесы Бэккета Но надо, так надо.
Ну, Сугробов говорил про мебель. Там стенка и диван вроде. На дачу покупал. Говорил, что рабочие, когда заносили в дверь диван, краску на проеме ободрали и столик задели. И кувшинчик со столика упал, но не разбился. И еще кота испугали. Он весь вечер после этого на чердаке сидел и линял. И мяукал громко
Да при чем тут кот! Что еще Сугробов говорил?
Ну, еще ругался страшно!
Ну вот! Вот! Наконец-то! И как он ругался? Что именно говорил?
Говорил, вот подонки, пришли, холода напустили, кувшин уронили, проем испоганили, кота испугали! И еще матом много!
Да при чем тут это! Алина Петровна потеряла терпение. Про меня, про меня что он говорил?!
Генрих молчал. Было абсолютно непонятно, естественно ли он себя ведет, действительно ли не понимает, что от него хотят, или все понимает и валяет дурака и издевается
Ничего. Про вас Сугробов ничего не говорил. И никто не говорил. -Тихо сказал Генрих после паузы.
Генрих, скажи, пожалуйста, ты зачем пришел?! Алина Петровна еле сдерживала ярость.
Ну вы же сказали, Алина Петровна, что мы друзья Заходи, когда хочешь Поговорим Ия очищался и еще попросил в гримерке анекдотами не баловаться
Генрих, скажи честно, ты придурок?
Не знаю, Алина Петровна Дайте мне роль хорошую, пожалуйста, ей-Богу, я не подведу! Я готовился! Я очищался!
Алина Петровна была на взводе и была готова послать этого идиота куда подальше. И она собралась это сделать, она даже ударила кулаком по столу, но, взглянув в глаза Генриху, ей стало вдруг неловко Неуютно как-то в своем собственном кабинете. В своем собственном театре А вслед за неловкостью внезапно на Алину Петровну накатил стыд. Она встала и повернулась лицом к окну, только чтоб не смотреть на Генриха. Она не знала, что ей делать? Если бы это был очередной стукач, она бы цинично говорила с ним, подарив в конце разговора похвалу, а тут
Она пыталась что-то сказать, но не могла. Она стала неприятна самой себе, и еще больше почему-то ей стал неприятен Генрих, который своей то ли искренностью, то ли тонким притворством, неважно, довел её до такого чувства. До стыда. А Алина Петровна ненавидела собственный стыд. И она возненавидела Генриха за это в эти минуты. За то, что он заставил её на секунду устыдиться саму себя.
Роль заслужить надо, медленно, с ростановкой и знанием дела произнесла Алина Петровна. И услышав, что Генрих вобрал чуть воздуха, чтобы что-то ей сказать, опередила его на полувдохе. Тихо! Иди. Будет день будет пища!
Генрих чуть постоял на месте, очевидно, до сих пор ничего не понимая, и вышел.
Ебанутый! с сухой желчной злостью одними губами сказала Алёна Петровна.
Через несколько дней Генрих сорвался. Был день рождения «великой старухи» Наталье Тимофеевны, и все пили после спектакля в гримерке. К полуночи осталось человек семь самых стойких рыцарей коньяка и рюмки. Среди них был и Генрих, которого Сугробов поздравил с тем, что он «снова на коне». Алина Петровна поздравила еще перед спектаклем и давно уехала. Генрих был немногословен и мрачен, как Карл Моор. На просьбы рассказать, что с ним случилось, говорил, что сегодня праздник у Натальи Тимофеевны, а не его день жалобной книги. Наконец сама Наталья Тимофеевна, заинтригованная, даже не попросила, а потребовала, чтобы Генрих рассказал свою причину душевного недуга и внутренней тяжелой актерской скорби И Генрих рассказал. Рассказал, как ласково вела с ним Алина Петровна, как называла другом. Как говорила, чтобы он заходил к ней в любое время, если хочет что-то сказать, как сказала очищаться. Как Генрих очищался, не пил, и занимался йогой. Как была странна в последнее посещение Генрихом, нервна, ударила зачем-то кулаком по столу, и что от неё, по словам Генриха, "разило холодом, как от Снежной Королевы». Рассказал все без утайки, никого не стесняясь. Алкоголь сделал свое дело.