Окоп
В Алексеевке готовились к войне. Имя врага еще ни разу не прозвучало под ясным голубым небом, а суматоха росла в деревне поминутно.
Бабы, ехавшие через луг на дойку, с опаской провожали взглядами отполированные землей штыки лопат.
Самих копающих бабам не видно: они уже порядочно углубились в направлении земного ядра. А вот белобрысую макушку их предводителя Сашки Рассказова примечали даже с пригорка за железной дорогой, где под полуденным солнцем млело стадо.
По непфофефенным федениям на нас нападут в блифайфее фьемя! Сашка стоял на краю недорытого окопа и сурово поглядывал сверху на двух сорванцов лет восьми. Сережка и Андрейка, грязные, как черти, пыхтели от удовольствия на дне ямы. Еще бы!
На днях парни приняли бесповоротное решение насчет своей судьбы: они станут землекопами. А тут такой случай набраться опыта подвернулся!
Серый, а чем мы отбиваться-то будем? Андрейка с непривычки умаялся. Он решил «потравить баланду», пока Сашка на секунду отвлекся погнался за огромным кузнечиком-кобылкой.
Сережка убил впившегося в шею овода и зашептал другу на ухо:
У моего деда ружье есть. Только ты никому не говори. И еще две ленты патронов к нему.
Андрейка аж задохнулся от зависти.
А у моего деда танк в сарае стоит! Да. Ему пленный немец прошлой весной подарил.
Не смеши мои коленки! прыснул Сережка.
Андрейка понял, что с танком вышел перебор. Он надулся и снова стал ковырять лопатой глину.
Вот дурачок! не унимался Сережка. Танк! Так дед и разрешит тебе из него пальнуть! Нет, даже не мечтай. Ни разочка не даст!
От этих слов Андрейку прямо-таки подбросило в воздух. Глина, которую он собирался выбросить за пределы ямы, посыпалась мальчишкам за шиворот. Они завизжали.
С края окопа свесилась вихрастая голова Сашки:
Фто фумите, бефтолочи? Не мофете копать уфтупите мефто!
Тут надо заметить, что с дикцией у Сашки обычно был порядок. Просто сегодня утром, еще в мирное время, он от нечего делать решил лизнуть сидящую в цветке шиповника пчелу. Та такое проявление дружелюбия не оценила и вонзила жало прямо в верхнюю губу Сашки.
Услышав грозные слова командира, сорванцы принялись копать с удвоенной силой. Комья глины так и замелькали в воздухе.
Но вскоре Сашку, который третий час маячил под обжигающим июльским солнцем, совсем загрызли слепни. Он спрыгнул в прохладную яму и, несмотря на бурные протесты юных землекопов, вытолкал их на поверхность земного шара. Немного поковырял влажную глину сам, после чего нашел сооружение достаточно глубоким, узким и незаметным для противника. Лишнюю землю раскидали вокруг, а саму дырку прикрыли бурьяном.
Фтобы не пфивлекать к фафегифефкому объекту лифнее внимание с вофдуха, снисходительно объяснил Сашка.
Загорелые, с суровыми лицами и полопавшимися мозолями на руках юные бойцы отправились в деревню за провиантом.
Чо нарыли? поравнявшись с мальчишками, рискнула спросить шедшая с дойки баба Вера. Небось, клад какой-нибудь?
Окоп.
Да вы што?! запричитала старушка. Никак воевать собрались? Век бы этой войны не было. Не было бы её, проклятой, больше никогда, никогда
Баба Вера прибавила «газу», бормоча себе под нос что-то невеселое, зловещее.
Тяжелые мысли одолевали старушку неспроста. Ведь только местный слепоглухонемой не знал, что рядом с Алексеевкой располагается секретная военная база. Правда, наполовину разворованная, но еще действующая. Случись что, натовские бомбардировщики первым делом жахнут по ней. А значит и по деревне. То-то и оно
Овечий царь
К вечеру милитаристские настроения в народе мало-помалу рассосались. А зря.
Не успели верхушки осин стряхнуть кровь умирающего за горизонтом солнца, а сельчане уже понесли первые потери.
Исчез пастух Витька.
Многие видели, как он брел в своем рваном плаще по колено в овцах. Его видели возле пруда, его видели в районе свалки, которая была почти на окраине деревни. И вот с этого момента его уже никто не видел. Овцы с козами пришли одни.
Привычно припустив на крики встречающих хозяек «Катек! Катек!» и ошалев от запаха хлеба в их шершавых ладонях, животина совсем забыла о своем предводителе.
А ведь Витька пропал!
Его хватились только с первыми звездами. И то потому, что баба Вера недосчиталась среди своих многочисленных рогатых питомцев барана по кличке Баран.
Витьку! кричали старушки-подружки. Витьку к ответу!
А Витьки-то и нет.
И вот, несмотря на поздний час, жители Алексеевки не спят. Гудят под черемухой на завалинке, как рой растревоженных ос.
Но толку от пересудов мало. Вообще, если честно, никакого толку.
Вот тут-то на сцену и вышел Сашкин дедушка, пузатый и горячий, как самовар, мужчина:
Я чай, огольцы не зря, поди, весь день лопатами махали. Вона.
Все как один зыркнули на него.
Сашкин же дедушка выдержал длиннющую паузу и сказал вот что.
Они ж городские пацанята. Лентяи, стало быть, белоручки, сказал Сашкин дедушка. А тут всю луговину блиндажами изрыли. Н-да.
Заинтригованные старушки аж дышать престали, чуя близкую разгадку всей этой темной истории.
Но Сашкин дедушка вдруг замолчал, так и не сделав никакого вывода.
Стало тихо. Некоторые даже расслышали сквозь гуд комарья, как кто-то из собравшихся испустил ветры.
Ага! вдруг вскинулся Андрейкин дедушка. Слушайте меня! Слушайте меня!
Насколько Сашкин дедушка пребывал в телесной дородности и душевной основательности, настолько дедушка Андрейкин был тощ, малоросл и суетлив. А так как они уже тридцать лет ходили в друзьях, то их прозвали Вини Пух и Пятачок.
Ну что? раздраженно спросили Пятачка односельчане. Все устали за день и хотели спать.
Старичок подергал себя за козлиную бородку и выдал:
Белобрысый Сашка, когда за нашим Андрианом утром заходил, что-то там про пришельцев бухтел. Я сам слыхал. Вот этими ушами
Но тут Андрейкин дедушка осекся: односельчане стали безжалостно буравить оратора ироничными взглядами.
Дело в том, что «овечий царь» Витька не только смахивал на инопланетянина, но и давно был им признан всенародно.
Начать хотя бы с того, что Витька был не немой. Однако, его никто, кроме овец, до конца не понимал.
Наверное, дело было в том, что «овечий царь» выражался исключительно с помощью ненормативной лексики. Вызывала всеобщее уважение та сила, с которой он всем своим большим сердцем презирал нормальные человеческие слова.
Но чудеса, да и только овцы понимали Витьку с полуслова! Так беспрекословно скотина не слушалась еще ни одного пастуха за всю историю Алексеевки. По крайней мере, это утверждал почетный старожил окрестных равнин дед Альф.
По настоящему его звали Альфред, и даже менее почетные старожилы расходились во мнениях относительно его сущности. Одни говорили, что это пленный немец. Причем отбился от своих он еще в первую мировую. Другие упорно считали Гутенморгыча за еще в детстве похищенного цыганами брата-близнеца Ясира Арафата.
Но все сходились в одном: человеком он слыл, по выражению местных балагуров, «искусственным». То есть, невозможно образованным и умным.
Это и был отец Витьки. Он было открыл рот, явно собираясь что-то сказать. Но в этот момент из тьмы появилась женщина. Её нечесаные космы торчали во все стороны. Это была местная сумасшедшая Ася. Она сидела в тюрьме три раза. И все три за убийство мужей.
Ася хрипло засмеялась и сказала:
И не стыдно вам? Постригли бы хоть меня!
На этом собрание объявили закрытым.
Враг
Зинка! Атас!
Такой крик прорезал тишину росистого утра, посеяв новое смятение в душах алексеевцев.
Кричала одна из сестер-близнецов Волковых другой сестре-близнецу. Старые девы Зинка и Светка были коллегами Витьки пасли коровье стадо.
И вот часу в одиннадцатом, когда над степью холодцом задрожал, закривлялся горячий воздух, голубые глаза Светки полезли на лоб.
Из низины, где еще не успел умереть молочный туман, вылезло что-то противоестественное.
Что-то абсолютно чуждое этому солнечному дню, запаху земляники и бодрому мычанию коров Вылезло и поперло прямо на ошалевшую Светку.
С сего момента для жителей Алексеевки враг вполне определился. Но от этого, разумеется, не стал менее ужасным. Вот что рассказали бросившие коров на произвол судьбы и ураганом влетевшие в деревню сестры.
Ни фига себе матрёшка катит! лаконично обрисовала ситуацию Светка.
Ясен пень: квазиморда идёт, подтвердила Зинка.
В общем, из их сбивчивого рассказа можно было понять следующее.
Враг по-человечьи ходил на двух ногах. Однако на этом его сходство с царем природы и заканчивалось. Омерзительные щупальца, метра по два каждая, расходились в стороны от крохотной головки. Он никогда их не опускал, отчего был похож на могильный крест. Передвигался он медленно. И не шагал, а как будто ехал: никто не видел, как он перебирает ногами или сгибает их